«Госпожа, что с вами? Госпожа, вы живы?» — лихорадочно спрашивала я. В этом сне незнакомый мне мужчина лежал неподвижно, откинувшись в кресле возле стола. В стеклянной столовой на берегу моря не было никого, кроме нас двоих. Он и я. Все остальные уже закончили обедать и куда-то ушли, видимо в парк на берегу. Было ясно, что он умер прямо здесь, за обедом, в ожидании некоего приятного момента. Но абсурдно выглядело то, что во сне я обращалась к этому пожилому мужчине в женском роде, словно это любовница, умершая в ожидании встречи с любимым. Я записала этот сон потому, что мужчина, герой сна, наяву был, как я уже сказала, мне незнаком. Я знала его только во сне. С момента, когда это мне приснилось, прошло целых три года, и я уже решила было, что он не имеет никакой ценности и ничего не скажет ни обо мне, ни о моей жизни. Тогда я по-прежнему раз в месяц купала свое имя и тело в еврейской бане с проточной водой, словно мой муж и не умер четыре года назад. Как-то раз мы собрались в Яффе отпраздновать чью-то свадьбу. Сидели мы на застекленной террасе, куда доносился шум прибоя Средиземного моря. Рядом со мной оказался пожилой господин с красиво подстриженными усиками, выглядел он счастливым. Думаю, что осчастливил его ненароком украденный мною взгляд, который удивленно бросила в его сторону повернувшаяся к нему молоденькая девушка. Ее взгляд был вполне определенным. Он был адресован только ему. Было ясно, что они поняли друг друга без слов и договорились, что она выйдет вместе со всеми, а он ненадолго задержится, чтобы потом присоединиться к ней. Они, несомненно, скрывали свою связь. Дальше все шло в соответствии с их договором. Гости покинули террасу, и тут я узнала в ней ту самую застекленную столовую из моего сна, незнакомца рядом со мной и поняла, что сейчас наяву происходит то, что происходило во сне. Тут все и случилось. Последнее, что я услышала в жизни или уже за ее гранью, были слова незнакомого господина с красиво подстриженными усиками: Госпожа, что с вами? Госпожа, вы живы?
Опулеску, вероятно, самый старший автор этой антологии. Он помнит живым Мирчу Элиаде. Родился в Араде в 1928 году. Стихи публиковал на французском, а его пьесы «Время ужина» и «Беспечная жизнь вдвоем» никогда не были поставлены в социалистической Румынии. Его творческая судьба необычна. В Советском Союзе он был под запретом, а на Западе его переводили как диссидента. Когда родилась новая Россия, его стали переводить там очень активно, зато Запад в это время порекомендовал своим издателям воздержаться от публикации его произведений. Его перу принадлежат сборники рассказов «Пес и нищий», «Лето под снегом» и «Лебедь». Он написал роман, основанный на биографии румынской аристократки Наталии Кешко. Он живет в городе Тимишоара. Его издают «Немира» и «Эдитура паралела» из Бухареста. В одном интервью он признался, что ужасно ленив и все свои книги написал, лежа в кровати.
С этим рассказом больше всего работы будет у читателя. Ему придется вынести окончательное суждение. Немного меньше забот выпадет на долю героев, которые существовали и в действительности. А вот писателю делать почти нечего. Только поставить под рассказом свою подпись. Правда, если все взвесить, и это не так уж безопасно.
Итак, в истории три героя. Одна дама и два господина. Дама видная, родом из Румынии. Баснословно богатая. На портретах она предстает полной брюнеткой с пышной грудью. Ее платья на всех картинах просто трещат по швам, так кипит под шелком ее тело. Имя ее Наталия Кешко. Она замужем за Миланом Обреновичем. Род ее занятий — сербская королева. Хотя у этой пары есть сын, престолонаследник, брак не особенно удачен и она из-за этого имеет множество проблем. Причиной некоторых из этих проблем является она сама, остальных — ее муж.
Второй герой — это сербский король Милан Обренович, он носит этот титул с 1882 года. Королю Милану время от времени снятся тяжелые сны. В Белграде и по сию пору сохранился школьный двор, неподалеку от патриархии, который когда-то соединялся с церковным двором Соборной церкви. Так вот, иногда, когда в рот ему забирается чума и щекочет его язык, королю Милану снится, что он плугом, в который впряжены вороной конь, спящий в это время в королевской конюшне, и белый вол, наяву не существующий, перепахивает розоватые каменные плиты, которыми вымощен этот двор. У короля в жизни было три страсти. Одна — азартные игры, вторая — женщины, а третья — французские импрессионисты. Следует признать, что игрок он был плохой. Едва не проиграл страну, которой правил, так, по крайней мере, утверждают злые языки. После отречения от престола Милан Обренович, который потерпел поражение в двух войнах (с Турцией и с Болгарией), стал военным министром при дворе своего сына, нового короля Александра Обреновича. Жителям столицы запомнилось, как он, в фуражке и в шинели, ежедневно проходил по заснеженной главной улице города в сторону Калемегданской крепости, где находился его рабочий кабинет. Саблю он нес под мышкой, держа руку так, будто ведет на прогулку бесценно богатую даму. Он создал армию, которая стоила головы его сыну и стала причиной падения династии Обреновичей. Однако эта же армия позже вышла победительницей в двух больших войнах — Балканской и Первой мировой. Король Милан знал, что будущее будет быстрее настоящего.
Кроме этого, король многого добился и с французскими художниками-импрессионистами, их полотна он начал покупать в Париже еще тогда, когда цены на них были весьма умеренными. О том, что в Париже король интересовался не только картинами, заявила однажды его супруга, королева Наталия, использовав для этого лишь одно французское слово: cochon[1] Об отношениях короля с женщинами говорит и одна сербская песенка того периода, когда он отрекся от престола и отправился в свое имение в Румынии:
Любил наш король поскакать верхом,
Потому и служит теперь ямщиком.
Одним словом, нельзя сказать, что венценосные супруги жили в согласии. А так как они в конце концов расстались, королева Наталия была выдворена из страны. Это было воспринято как невиданный конфуз и международный скандал высшей категории. Все реагировали так, словно среди коронованных особ ничего подобного никогда не случалось. Громче других звучал голос третьего героя нашей истории, еще одного господина из этого треугольника, а именно второстепенного поэта Драгутина Илича. На портрете работы художника Пашко Вучетича этот литератор изображен господином в шляпе, сидящей на нем отнюдь не безукоризненно; лучшие годы его жизни, судя по всему, уже миновали, и вот теперь похвастаться он может только чахоткой и самой элегантной в городе бородой. Половине белградских дам снилась эта раздваивающаяся шелковистая бородка, причем некоторые из них мечтали однажды обтереть ею свои губы после хорошей порции баранины с тушеной капустой. Господин Драгутин Илич был сыном известного поэта и старшим братом еще более известного поэта, носивших ту же фамилию. Он был безумно влюблен в королеву Наталию и неоднократно изыскивал возможность встретиться с нею или хотя бы обменяться письмами. Говорят, что это была такая любовь, которая встречается не чаще чем раз в сто лет, да к тому же это была любовь между румынкой и сербом. Может быть, и так.
В день отъезда из Белграда изгнанной королевы Наталии Драгутин Илич не остался в тени. По замыслу организаторов депортации, королева должна была отбыть на пароходе, поэтому из дворца ее повезли в карете между выстроившимися густой шпалерой полицейскими прямо на пристань на берегу Савы, где она должна была подняться на борт. На полпути демонстранты, среди которых был и Драгутин Илич, остановили карету с королевой Наталией, выпрягли лошадей, впряглись сами, развернули карету и направились обратно во дворец. Опешившие было полицейские пришли в себя и набросились на демонстрантов. Поймали лошадей, снова впрягли их в карету и развернули несчастную королеву назад, навстречу ее эмигрантской судьбе. Но тут произошло нечто такое, отчего полиция растерялась вторично. Во всяком случае так утверждает молва. Драгутин Илич подбежал к карете, которая везла королеву в изгнание, она в окно протянула ему свою прелестную ручку, он выхватил из кармана платок и через него принял ее в свою ладонь. Говорят, что до самой пристани он так и бежал рядом с каретой, покрывая руку королевы поцелуями…
Заключительная часть нашей истории могла бы получить название «Переписка». Многие тогда, да и позже, задавались вопросом, а существовала ли переписка между королевой Наталией и Драгутином Иличем. Я в связи с этим могу сообщить, что обнаружил в одном архиве пачку некогда надушенных писем, перевязанных розовой ленточкой. Все письма были написаны королевой Наталией Драгутину Иличу. Ни одного любовного письма среди них не обнаружилось. Все они посвящены единственной страсти королевы Наталии — политике. Но в этой области, как ясно видно из переписки (да и не только из нее), и она, и Драгутин Илич были просто любителями. Более того, совершенно бездарными любителями.
