— Знаете… — снова попытался Сэм.
— Знаю, знаю. Вам почему-то не хочется быть Уипплом, Но, поверьте, плюсов больше, чем минусов. Вы — здесь, Ивенсу до вас не добраться, а коварная Сэнди скоро увидит, что обмануть нас ей не удалось. Да, я неплохо разрешил эту сложную ситуацию. Когда-то меня хотели пустить по дипломатической части, может быть — не зря. Ну, вот мы и в кабинете. Обычно пыли тут больше. Это Сэнди виновата, все время убирает. Садитесь, располагайтесь.
Сэм расположился и посмотрел на него с укором.
— Не дадите ли вставить слово? — осведомился он.
— Дам, дам. Только не надо благодарностей.
— За полминуты до того, как вы сунулись в это дело, лорд Эмсворт пригласил меня погостить в замке.
Монокль у Галли редко падал, но тут он упал.
— Вы серьезно?
— Еще как!
— Почему же? Не понимаю!
— Из благодарности. Я ему сказал, что Императрица здорова.
— И он вас пригласил?
— Вот именно.
Галли вставил монокль и задумчиво вымолвил:
— М-да… Очень может быть, что я поторопился. Что ж вы раньше не сказали?
— Интересно, когда?
— И то верно. Ну, теперь — все, говорить не о чем.
— Я бы отыскал темы две-три. Галли огорчился.
— Ай-я-я-яй! — сказал он. — Откуда такая горечь? Да, вы расстроены, вы растеряны, но особой беды нет. За вами гонится полиция, вам нужно скрыться. Как это там? Моряк вернулся с моря, охотник — с гор…[113] Вы, как вылитый.
— А фамилия чья?
— Псевдоним не унижает. Посмотрите на лорда Бэкона.
— Лорд Эмсворт думает, что я — свиновод.
— Вы не любите свиноводов?
— Я ничего не знаю о свиньях. Что мне делать, если он о них заговорит?
— Не волнуйтесь, он сам все скажет. Урчите время от времени. Т-с-с!
— Что значит «Т-с-с»?
— Это значит «Тише». Он идет сюда. И впрямь, появился радостный граф.
— А, вы здесь, мистер Уиппл! — воскликнул он. — Прекрасно, прекрасно, превосходно. Сейчас я скажу, чтобы принесли чаю.
— Чаю? — удивился Галли. — Нет, его пить нельзя. Пусть принесут шампанского. Я вижу, Уипплу надо выпить.
— Наверное, ты прав, — признал лорд Эмсворт.
— Наверное? Несомненно. Жизнь поддерживают алкоголем. Вспомни, как Фредди Поттс с братом съели ежа.
— Кого?
— Ежа. Они отдыхали на Ривьере, у них был французский повар, он все и покупал. Ну, пошел он в лавку, видит — валяется еж. По своей практичности он решил, скажем так, сэкономить. Вернулся домой, стушил ежа вместо курицы, братья с аппетитом пообедали — и здесь начинается самое главное. Юстес, который почти не пил, чуть не окочурился. Фредди, который просто жил на виски, даже не заболел. Какой урок для всех нас! Позвони, Кларенс.
Лорд Эмсворт позвонил, приведя в движение Биджа, отдыхавшего в своей комнате. Он вылез из кресла (юный Хаксли сравнил бы его с Императрицей, вылезающей из-под навеса), обулся, с трудом взошел по лестнице. Взгляд у него был печальный, вид — озабоченный.
Все девятнадцать лет своей службы он относился к этому дню неоднозначно. С одной стороны, ему льстило, что именно он водит по замку ахающих людей; с другой стороны, уставали ноги. И то сказать — вверх-вниз, вверх-вниз! Мало кто знал, что он страдает мозолями.
Духовные плюсы преобладали над плотскими минусами; преобладали — но не сегодня. Дворецкий, у которого украли серебряные часы, совсем не то, что дворецкий, у которого часов не крали. Водя посетителей по замку, он горько корил себя — да, он проглядел этого субъекта. Надо было помнить, как опасны люди с изувеченным ухом.
Покидая Бландинг, чтобы служить Доналдсону-Собачья Радость, младший сын лорда Эмсворта оставил Биджу свои детективы — по общему мнению, лучшую коллекцию графства. В каждом третьем романе у злодея было такое ухо. Казалось бы, насторожись — а он прошел мимо и теперь пребывал в глубоком унынии.
Однако, только он вошел, уныние сменилось ужасом: с хозяином и его братом по-дружески беседовал субъект. Рассматривая фотографии, тот наклонил голову, но уха не скрыл. Другой закричал бы, но дворецкие не кричат.
— Вы звонили, милорд? — осведомился он.
— Э? А! Да, да, да, звонил. Вот что, Бидж, принесите нам бутылку шампанского.
— Сию минуту, милорд.
— А пока, мистер Уиппл, — сказал граф, — пойдемте в библиотеку, там тоже есть ее фотографии.
Они вышли, а Галли с удивлением увидел, что Бидж, чем идти за шампанским, крадется к нему.
— Можно с вами поговорить, сэр?
— Конечно, Бидж.
— Я хотел бы узнать, кто этот… кх… джентльмен.
— Мой брат, Кларенс. Я думал, вы знакомы. Биджу было не до шуток.
— Другой, — сурово сказал он.
— А, другой! Это Огастес Уиппл, такой писатель.
Что написал Уиппл, дворецкий знал. Когда у лорда Эмсворта болели глаза, он читал ему «Уход за свиньей».
— Уиппл, сэр?
— Он самый. Погостит у нас.
— Мистер Галахад!
— Да, что? Почему у вас отвисла челюсть? Вы не рады?
— Какая тут радость, сэр! Он — преступник.
— Откуда вы это взяли?
— Вчера он украл у меня часы.
— Бидж, вы напились!
— Нет, сэр. Сейчас я вам все расскажу.
Рассказал он дважды, Галли внимательно выслушал, а затем покачал головой.
— Меня вы не убедили. Начнем с того, что виделись вы налету…
— Но ухо я заметил.
— Ухо?
— Да. Изувеченное.
Галли снисходительно засмеялся.
— И на этом вы строите обвинение? Да, Господи, Шропшир кишит изувеченными ушами! Объединяются в клубы и общества. Больше ничего нет?
— Есть, сэр. Возраст.
— Не понял?
— Такой молодой человек не мог написать ту книгу.
— По-вашему, он моложав?
— Да, сэр.
— Многим так кажется. Поклонники диву даются. Но причина проста: годами, каждое утро, он делает гимнастику. Избегает жареного, зато дважды в день ест витамины. Честное слово, Бидж, нельзя же так! Мало ли у кого ухо и возраст! Скажем, один пеликан был как две капли похож на одного министра. Этого пеликана, обычно — в женской шляпке, швейцары просто устали выбрасывать на улицу. Каково министру, а? Может быть, мой племянник оставил вам свои детективы?
— Да, сэр, оставил.
— И вы их читаете?
— Да, сэр.
— Ну вот. Всюду мерещатся злодеи. Тем же самым страдает Агата Кристи. Успокойтесь, Бидж, смиритесь, идите за шампанским. Одна нога здесь, другая — там.
Выражение это не очень подходило к Биджу, осанкой напоминавшему слона, а уж теперь он двигался совсем медленно, смятение мыслей и чувств оказывает такое действие. Он был уверен, что новый гость украл у него часы, но тогда как же он подружился с его светлостью и самим мистером Галахадом?
Не в силах решить загадку, он отнес шампанское и, все еще в трансе, вернулся к себе. Там он разулся. Шекспир сказал бы, что он до крайности растерян.[114] Эрл Стенли Гарднер,[115] вдохновленный им, сел бы писать «Дело потрясенного дворецкого». Сам он, если спросить, ответил бы, что совсем запутался.
Когда запутаешься, лучше всего — портвейн. У дворецких он есть. У Биджа он стоял в шкафу. Бидж взял его, собрался откупорить, но услышал телефонный звонок.
— Замок лорда Эмсворта, — произнес он размеренно и важно. — Дворецкий у телефона.
Ответил ему высокий, слабый голос. Галли заметил бы, что именно так говорят в «Атенеуме».
— Добрый вечер, — сказал голос. — Говорит Уиппл, Огастес Уиппл.
1День открытых дверей ушел, как пришел. Плакаты убрали, шарабаны уехали. Джордж Сирил Бурбон вернулся в Вулверхемтон. Бидж немного пришел в себя. Императрица обижалась с похмелья просто на каждый чих — но в остальном бландингская жизнь стала нормальной.
Часа в четыре прибыла леди Гермиона и пересела из поезда в автомобиль, который ее встречал. Прибыла и Сэнди, классом пониже, и пересела в такси. Полицейский же Ивенс просто сел на велосипед, который ему вернули, и поехал в замок, чтобы отдать Биджу часы.
Собиралась гроза, леди Гермиона устала, но все равно радовалась. Что грозы, что неудобства, если ты спасла своего ребенка?! Когда шофер двинулся в путь, она думала о том, какая послушная у нее дочь. Диктофон, и тот бы больше противился. Заговорила Вероника один раз, спросив, сколько «с» в «расстроена», и леди Гермиона ответила: «Два, душенька».
Если машину ведет Ваулз, дорога от станции коротка, и леди Гермиона успела к самому чаю. Решив, что лучше выпить его у себя, она позвонила, Бидж надел ботинки, явился, выслушал, ушел — и вскоре вернулся с лакеем по фамилии Стоукер (что ничуть не важно), который нес уставленный поднос. Сделав свое дело, лакей удалился, Бидж остался, а леди Гермиона удивилась — это было не в его правилах — и раздраженно откусила от бутерброда с огурцом, ибо стремилась к одиночеству.
