Легко заметить, что этот вывод дает чисто негативное решение проблемы. Получив его, исследователь неизбежно должен был поставить перед собой ряд вопросов. Если «Белый Бушлат» не является автобиографическим повествованием, то чем он является? Если события, описанные в книге, не имели места во время плавания от Кальяо до Бостона, т. е. с 6 июля по 4 октября 1844 г., значит ли это, что они вообще не происходили? Заметим, что пребывание Мелвилла на борту фрегата длилось не три месяца, а четырнадцать. Или, может быть, они случились на других кораблях американского флота и стали известны Мелвиллу из разных источников, в том числе и литературных? Решение этих вопросов требовало дополнительных разысканий, которые по примеру Андерсона начали вести многие другие исследователи (К. Хантрес, Т. Филбрик, А. Кэннон, Ф. Карпентер, П. Проктер, У. Уокер и др.). Они еще не завершены, и статьи по поводу источников тех или иных эпизодов в «Белом Бушлате» продолжают появляться в филологической периодике и по сей день. Тем не менее можно считать, что в общих чертах проблема источников применительно к этому роману выяснена.
Несомненно, что воспоминания Мелвилла о собственном плавании на фрегате «Юнайтед Стейтс», на китобойных и пассажирских судах американского флота сыграли известную роль при написании «Белого Бушлата». Писатель воспроизвел на страницах романа целый ряд событий, которые случились на его глазах, хотя они далеко не всегда имели место на пути из Кальяо в Бостон. То, что Мелвилл сам лично плавал матросом на военном корабле, — весьма существенно, поскольку объясняет на только происхождение материала книги, но в значительной мере и позицию автора в его осмыслении.
Столь же несомненно, что Мелвилл широко использовал всевозможные литературные источники от дневников и воспоминаний до романов и повестей, авторами которых были американские моряки — современники и предшественники писателя. Так, например, Мелвилл щедрой рукой заимствовал факты, эпизоды, иногда целые сцены из «Морских очерков» Натаниэля Эймза[523] и мемуарной книги Сэмюэла Лича «Тридцать лет вдали от дома»[524].
Широта размаха, с которой Мелвилл заимствовал материал из чужих сочинений, несколько смущает американских исследователей его творчества, тем более что иногда он не просто «заимствовал», но откровенно использовал чужие книги как «сырье» для своих собственных (например, мемуары Израиля Поттера). Неоднократно делались попытки найти «достойное» объяснение этому обстоятельству. Так, например, Г. Поммер предположил, что, работая над «Белым Бушлатом», Мелвилл почувствовал необходимость «освежить память» и потом обратился к книгам. Он только хотел вспомнить то, что ему было ранее известно. Не более. Потом он обнаружил, что собственный его опыт был «слишком тускл», незначителен, чтобы обеспечить его материалом, и он стал черпать информацию из чужих произведений, добиваясь «той полноты деталей, которая придает повествованию истинность и точность»[525]. Думается, что подобное объяснение малоубедительно, а применительно к таким произведениям, как «Израиль Поттер» или «Бенито Серено», вообще теряет всякий смысл. Скорее следует предположить, что Мелвилл в этом деликатном вопросе придерживался позиции, близкой к филдинговской теории творчества, в том виде как она изложена во вступительных главах к книгам «Истории Тома Джонса», и не видел греха в «пиратском» обращении с чужими сочинениями.
Наконец, третий и последний источник — необозримая стихия матросского фольклора: легенды, предания, песни, которые писатель мог слышать от товарищей по плаванию и в портовых городах восточного побережья Америки. Фольклорное происхождение целого ряда деталей в «Белом Бушлате» представляется бесспорным.
Проблема источников, при кажущейся своей простоте, таит в себе одну серьезную опасность, пренебрегать которой никак нельзя. Сравнивая текст «Белого Бушлата» с «морскими» сочинениями современников и с известными произведениями матросского фольклора, исследователи обнаруживают огромное количество сходных ситуаций, эпизодов и событий. Отсюда возникает тенденция представлять эту книгу Мелвилла чуть ли не как сплошное заимствование. Тенденция эта несомненно ошибочна. Не следует забывать, что действие любого произведения морского жанра ограничено тесными пределами корабельной палубы, что жизнь матросов и офицеров регламентирована уставом и непосредственными служебными обязанностями команды, а самый быт и жизненный уклад на всех судах военного, пассажирского и торгового флота удручающе стереотипны. В этих обстоятельствах совпадения неизбежны. И если в двух произведениях изображается порка матроса, пьяная драка во время увольнения на берег, падение с реи на палубу или в море — это еще не означает, что один автор позаимствовал у другого. Здесь требуется крайняя осторожность, которую исследователи Мелвилла проявляют, увы, не всегда.
Изучение вопроса об источниках убедительно свидетельствует о том, что «Белый Бушлат» — не автобиографическое повествование.
Принято считать, что с жанровой точки зрения «Белый Бушлат» — роман, хотя и весьма своеобразный. Трудно, например, не согласиться с мнением английского писателя и критика Уильяма Пломера, утверждающего, что эту книгу нельзя причислить к тому распространенному типу романа, который «основывается на хитроумном сюжете, на развитии какого-то одного характера или небольшой группы характеров. Книга представляет собой по преимуществу документальное и описательное повествование. Большую часть ее составляет изложение фактов, а не художественный вымысел. Впрочем, — замечает Пломер, — отделять здесь факты от вымысла едва ли целесообразно. Они сплавлены в едином процессе выявления истины, которая сама по себе более поразительна, чем факты или даже вымысел. Мелвилл провозгласил намерение „дать представление о внутренней жизни военного корабля“ и „обрисовать общий характер жизни на военном флоте“; он хотел также внести поправки в „возвышенные романтические понятия о морской жизни“»[526].
Процитированные Пломером слова Мелвилла удачно иллюстрируют тезис критика о документально-описательном характере повествования в «Белом Бушлате». Да и в самом романе немало свидетельств того, что Мелвилл намерен был «дать представление…», «обрисовать…» и «внести поправки».
В главе LXVIII находим показательное в этом плане высказывание Мелвилла: «Я ведь ничего не упускаю, мною руководит то же чувство, которое побуждало многих почтенных летописцев былых времен записывать малейшие подробности, касающиеся вещей, обреченных на полное исчезновение с лица земли, и которые, если их только своевременно не запечатлеть, неминуемо исчезнут из памяти человеческой. Кто знает, не станет ли в будущем это скромное повествование историей древнего варварства? Кто знает, не станут ли, когда военные корабли отойдут в область предания, цитировать „Белый бушлат“ для того, чтобы объяснить людям грядущего золотого века, чтó представлял собой военный корабль?»[527].
Эти строки часто цитируют, дабы показать намерение Мелвилла выступить в роли летописца жизни военного флота. При этом мало кто обращает внимание на заключительную фразу, в которой высказано убеждение в наступлении золотого века, когда исчезнут военные корабли. И совершенно напрасно, ибо здесь содержится один из важнейших элементов авторской позиции, далеко выходящей за пределы описательности.
По-видимому, не так уж далек от истины Л. Хант, который следующим образом охарактеризовал книгу Мелвилла: «Те, кто захотят познакомиться с картиной жизни старого американского парусного флота времен примерно 1843 года, найдут наиболее полное изображение нравов и обычаев, царивших в среде матросов и офицеров военного корабля, на страницах мелвилловского „Белого Бушлата“. Не следует, однако, забывать при этом, что Мелвилл — писатель, одаренный богатым и блестящим воображением, который проповедовал всеобщий мир, презирал золотые галуны, церемонии и военные салюты, что он был антимилитаристом, апостолом равенства и демократии»[528].
Эта характеристика перекликается с определением Эверта Дайкинка, сформулированным еще в 1850 г.: «Книга Мелвилла — сочинение насквозь американское и демократическое»[529]. Дайкинк мог бы сказать «младоамериканское», и это было бы еще более точно, поскольку многие аспекты романа проникнуты духом идей «Молодой Америки». Мелвилл выступает в этом своем произведении не только как летописец, но и как жестокий критик жизни американского флота. Ч. Андерсон в своей работе посвятил «Белому Бушлату» две главы, одну из которых он назвал «„Белый Бушлат“ как роман», а вторую — «„Белый Бушлат“ как пропаганда». Он имел все основания усмотреть в книге Мелвилла пропагандистский аспект. Не следовало только разграничивать «романическую» и «пропагандистскую» стороны, поскольку реформаторский дух («пропаганда», по выражению Андерсона) пронизывает все повествование.
