— Что ты раскричалась, ма? — не выдержала Лотти. — Люди подумают, что мы сумасшедшие.
— Кто подумает?! Кто сумасшедший?! — кричала Лея. — Заткнись. Держи лучше сумку с обувью покрепче. А ты, Менди, чего застыл, точно голем, а?
— А что я, по-твоему, должен делать?
— Не спускай глаз с гоев. И не стой, как истукан.
— Опять она за свое. Чушь несет, — пробурчал Копл. — Кому нужны твои обноски?
— Обноски?! Много ты понимаешь. В Париже у меня пелерину украли.
— Ну, Лотти, как тебе Варшава? — поинтересовался у падчерицы Копл.
Лотти пошла в отца, реб Мойше-Габриэла. У нее были мелкие черты лица, темные волосы, голубые глаза. В Нью-Йорке она считалась хорошенькой, но Лея не понимала, что американцы в ней нашли. Ела она, как воробышек. Бюст отсутствовал. Она слишком много читала и близоруко щурилась. Одевалась она просто — по мнению Леи, слишком просто. Сейчас на ней были старая зеленая кофта, темное платье и скромная шляпка. В одной руке она держала французскую книжку, в другой — английский журнал.
— Так себе, — ответила она на вопрос отчима и пожала плечами. — Грязновато.
Менди был высок и не по возрасту дороден — в мать. Он щеголял в зеленой шляпе с пером, которую купил в Париже, в куртке с меховым воротником и в серых шерстяных носках. В руке он держал кулек с орехами и сплевывал скорлупу на тротуар.
— А тебе здесь нравится, Менди? — спросил Копл.
— Есть хочется.
— Потерпи, обжора. Скоро будем обедать.
Новость о приезде Леи вскоре разнеслась по Гжибову, Паньской, Гнойной, Твардой — повсюду, где еще жили Мускаты. Салтча и Царица Эстер целыми днями обсуждали эту новость по телефону. Называть Копла «зятем» Мускатам было нелегко. Натан поклялся, что этого выскочку он на порог не пустит. Хама, жена Абрама, узнав новость, разрыдалась. Все они задавались одними и теми же вопросами: «Увидится ли Лея с Машей? Встретится ли со своим зятем-гоем? Что скажет и как поведет себя Мойше-Габриэл, когда увидит своих детей-американцев? Как будет держаться с матерью Аарон?» Пиня побежал в книжную и антикварную лавку на Свентокшиской посоветоваться с Нюней. Студенты листали книги на полках. Броня стояла у стола, полировала живот обнаженного Будды и зорко посматривала по сторонам. Пиня поздоровался с ней, однако Броня притворилась, что его не заметила. Мускатов она не жаловала. Братья уединились в задней комнате.
— Ну, что скажешь? — начал Пиня. — Господи, это ж будет сумасшедший дом. Над нами вся Варшава смеяться будет.
— И что с того? — возразил Нюня. — Он ведь как-никак ее муж? Я прав или нет?
Пиня схватил его за лацкан пиджака:
— Мы, что ли, виноваты? Не мы ведь вышли за него замуж, а она!
— Что это вы там шепчетесь? — послышался на пороге голос Брони.
Нюня вздрогнул:
— Ничего, ничего.
— Где новый каталог? — Броня повысила голос.
Нюня поскреб бородку:
— Откуда мне знать.
— А кто должен знать? Граф Потоцкий?!
— Броня, д-д-дорогая, из Ам-м-м-мерики приехала Л-л-лея. — Нюня заикался.
— А мне-то что до этого?
И она хлопнула дверью с такой силой, что подняла облако густой пыли. Пиня принялся громко чихать.
— Чего это она злится?
— Спроси меня что-нибудь полегче.
В конце концов братья решили позвать Лею и Копла в гости и в семейных дрязгах участия не принимать. И дело было не только в том, что братьям не хотелось обижать сестру; Лея была сказочно богата и могла оказаться им полезной. Вечером братья направились с визитом в «Бристоль». Пиня был в длинном, до пят, пальто, в шелковой шляпе и в обрызганных грязью сапогах; Нюня — в пальто с меховым воротником, которое с годами стало ему мало, в меховой шапке-ушанке, в лайковых ботинках и в калошах. Служащие гостинцы проводили их подозрительными взглядами. Коридорный не пустил их в лифт, предложив подняться пешком, и они двинулись по лестнице, размахивая руками и наступая друг другу на ноги.
Пиня нагнулся и провел рукой по ковру:
— Какой мягкий! Нога утопает!
— В раю еще мягче будет, — отозвался Нюня.
Перед номером сестры Пиня громко высморкался и только потом постучался. Лея открыла дверь и, завизжав от радости, бросилась их обнимать:
— Пиня! Нюня! — Она смеялась и плакала одновременно.
Лотти и Менди стояли у матери за спиной и во все глаза рассматривали двух нелепых человечков, их близких родственников. Копл побледнел и хотел выплюнуть сигарету, но она прилипла к губе.
— Дети! Это ж ваши дяди! — воскликнула Лея.
— How do you do? — сказал, помолчав, Менди.
— Лотти, что уставилась? Копл, чего ты спрятался? Господи, вот уж не чаяла!
Копл подошел к ним своей легкой, такой знакомой походочкой. Нюня покраснел.
Пиня снял темные очки:
— Копл! Собственной персоной!
— А ты что думал? Что у него рога на голове вырастут? — сказала Лея. — Раздевайтесь. Нюня, ты прямо лорд, как я погляжу. Пиня, Боже, какой же ты седой!
— Да, не мальчик, шестьдесят лет стукнуло, никуда не денешься.
Лея всплеснула руками:
— Господи! Только вчера, кажется, на твоей свадьбе гуляли. Как время-то летит! Ну, садитесь. Чего стоите? Как вы? Как все? Как Хана?
— Как всегда. Всем недовольна, — отвечал Пиня.
— И чем же она недовольна? Ты ей небось надоел, вот и недовольна. Как Натан? А Абрам? Я всем им звонила, но никого не застала. А может, они от меня прячутся. Мы с Коплом можем ссориться с утра до ночи, но он — мой муж, так и знайте.
— Может, выпить хотите? — вмешался в разговор Копл.
Все промолчали. Копл подошел к комоду, наполнил стаканы какой-то красноватой жидкостью из круглой бутылки и поставил их на поднос. Гостей он обнес коньяком молча, со сноровкой официанта.
Лея бросила на него недовольный взгляд:
— Что за спешка? Поставь поднос.
— Копл, ты очень молодо выглядишь, — заметил Пиня.
— В Америке не стареют, — отозвался Копл.
— Шутишь?
— В Америке восьмидесятилетние старики играют в гольф.
— Вот как. А что это такое… гольф? Может, угостишь американской сигареткой?
Копл достал серебряный портсигар и чиркнул спичкой об подошву. Пиня с изумлением наблюдал за ним.
— Американские штучки, — обронил он.
— В Америке спички бесплатны, — пояснил Копл. — Покупаешь сигареты, и тебе вместе с сигаретами дают спички. Правильно я говорю, Менди?
Пиня взъерошил бороду.
— Это Мирл?! — воскликнул он. — Ты еще не забыл, как я учил тебя Гемаре «Бова-Кама»?
— Помню.
— И что же ты помнишь?
— Первую Мишну: «Бык, канава, зуб и огонь».
— Ну и память! А ты? — Пиня повернулся к Лотти. — Говорят, у тебя уже есть молодой человек.
Лотти смутилась.
— Сама пока не знаю, — пробормотала она.
— Кто же знает? Я слышал, что в Америке сплошная любовь.
— Сегодня любовь, а завтра — до свиданья, — сказала Лотти.
Пиня вновь водрузил на нос очки. Он наморщил лоб, скосил глаза и прикусил губу. Неясно, как себя вести с этими американцами. Чего-то им не хватало, вот только чего? Может, дело в акценте, в жестах, в одежде? Вид у них был свойский и в то же время какой-то чужой; они были и евреями и гоями одновременно. Слова, которые они произносили, фразы, которыми обменивались, были каким-то искусственными, книжными. На их лицах читались простодушие, серьезность и самоуверенность, какие только за границей и увидишь. Им не хватало естественности, живости, выразительности. «Да, вот что происходит всего за несколько лет», — думал Пиня.
— Мир меняется, а? — изрек он, озадаченно взглянув на Нюню. — Ах, Господь наш небесный…
1
За годы, прожитые в Америке, Злателе и Мирл написали отцу много писем, однако Мойше-Габриэл отвечал редко. Большой разницы между отступницей Машей и своими «американскими», жившими не по еврейским законам детьми он не видел, ведь учились они в мирских школах, субботы не соблюдали, ели трефное. Несколько раз он получал от Леи деньги, но сам их никогда не тратил и отдавал Аарону.
«То, что случилось с Иаковым, случилось и с Иосифом». То, что случилось с Мойше-Габриэлом, случилось и с Аароном. Аарон женился, но с женой не жил. Его тесть, Калман Хелмер, умер от тифа. Жена Аарона открыла магазин, но коммерсантом Аарон оказался неважным. Они с женой постоянно ссорились, и кончилось тем, что она выгнала его из дома. Аарон уехал из Варшавы, отправился в Бялодревну к отцу и погрузился в хасидизм. Среди хасидов было решено, что после смерти ребе место его займет Мойше-Габриэл, а его наследником будет Аарон. Раз в месяц молодой человек посылал матери в Америку открытку и время от времени получал от нее чек на двадцать пять долларов. Возможно, из-за этих денежных переводов его жена и не настаивала на разводе.
