# Не подсказывала ли не раз она ему, что описание тщетно стремится к незавершенности, оно всегда было полным, в нем не хватало единственно их собственного отсутствия, и это ее то ли радовало, то ли тревожило, кто знает. “Когда мы уйдем”. Или только: “Когда вас больше здесь не будет”. — “Тогда и вас, вас тоже больше здесь не будет”. — “И меня тоже, меня здесь больше не будет”.
# Две тесно сомкнутые друг с другом речи, словно два живых, но нечетко очерченных тела.
# Она была необычайно доброжелательна. Он ее расспрашивал, она отвечала. Ответ этот, что правда, то правда, ни о чем помимо вопроса не говорил, а просто его заключал. Это была все та же речь, возвращающаяся сама к себе, и, однако же, как он отдавал себе отчет, не совсем та же; имелась некоторая разница, как раз в возвращении, быть может, и крывшаяся, она многому бы его научила, будь он способен ее различить. Может быть, это разница во времени; может быть, это та же речь, но чуть стертая, чуть обогащенная из-за своего стирания неким особым смыслом, словно в ответе всегда содержалось чуть меньше, чем в вопросе.
“Все ваши речи меня вопрошают, даже когда вы говорите о том, что ко мне не относится”. — “Но к вам относится все!” — “Не ко мне. Я же здесь, этого должно вам хватать”. — “Да, этого мне должно хватать, но при условии, что я в вас уверен”. — “Вы во мне не уверены?” — “В вас, если это были вы”. Еще немного — и он бы сообщил ей то, что уже предчувствовал: там, где она была, имелось некое неясное множество, протянувшееся до бесконечности и теряющееся среди бела дня, толпа, которая была не настоящей толпой людей, а чем-то неисчислимым и неопределенным, своего рода абстрактной слабостью, неспособной предстать иначе, кроме как в пустой форме очень большого числа. И однако же она, каковы бы ни были ее отношения с этой толпой, никогда в ней на самом деле не терялась, напротив, навязывала себя с кроткой властностью, которая делала ее более присутствующей и более убедительной.
“Я вижу вокруг вас все, что вы наговорили, — будто некая масса, в которую вас манит влиться, что-то по-своему слабое — слабостью почти отвратительной”. — “Я тоже это чувствую. Оно беспрестанно колышется”. — “Неужели и в самом деле то, что мы говорим, столь жалко?” — “Боюсь, что жалко, но это по моей вине”. — “Это наша вина”. — “Да, да, — радостно сказала она, — это наша вина”.
# Сквозь слова еще проходило немного дневного света.
# “Когда он вам это сказал?” — “Он мне это сказал?” — “Он же в самом деле сказал вам, что ему нравится быть рядом с вами?” — “Что за чудные слова!” Это привело ее в хорошее расположение духа. “Нет, так он никогда не говорил”. И с какой-то диковинной энергией: “Ему не нравилось быть рядом со мной, ему ни с кем не нравилось быть рядом”. — “А, это слишком уж громко сказано. Он жил обособленно? Не очень-то любил видеться с людьми?” И прежде чем она воспользовалась возможностью ответить, он подыскал дерзкий вопрос: “Почему же тогда он почти все время оставался с вами?” Она выслушала его речь, не противясь, казалось, чтобы та рядом с ней водворилась. Она пребывала в неподвижности, и он спрашивал себя, долго ли она выдержит, будучи центром подобного давления, но она нашла кое-что получше, нежели этому сопротивляться, и, к его изумлению, сказала ему больше, чем когда-либо, причем так, что это пробудило в нем самом далекое, мучительное осознание: “Да, он почти все время оставался со мной”.
Он почти все время оставался с нею.
# Давление города: отовсюду. Дома тут не для того, чтобы в них жили, но чтобы имелись улицы, а на них — непрекращающееся городское движение.
# “Мы здесь не одни”. — “Да, мы и в самом деле не одни. Разве мы соглашались на одиночество?” — “Одни, но не каждый сам по себе, одни, будучи вместе”. — “Мы вместе? Но ведь не совсем, не так ли? Только если могли бы разлучиться”.
# “Мы вместе? Но ведь не совсем, не так ли? Только если могли бы разлучиться”. — “Боюсь, мы и так разлучены всем тем, что вы не хотите о себе сказать”. — “Но из-за этого же и соединены”. — “Соединены разлученными”. Она погрузилась в своего рода воспоминание, выйдя из которого с улыбкой заявила: “Мы не можем быть разлучены, говорю я или нет”.
Ей нравилось, быть может, в нем — хотя она его за это и упрекала — слишком уж сильная склонность тушеваться перед тем, что она не могла ему сказать.
# “Мы же еще не начали ждать, не так ли?” — “Что вы хотите сказать?” — “Что если бы мы могли сделать так, чтобы оно началось, мы могли бы с ожиданием и покончить”. — “Но так ли уж мы хотим с ним покончить?” — “Да, хотим, только этого мы и хотим”.
“Все изменилось бы, если бы мы ждали вместе”. — “Если бы ожидание было для нас общим? Если бы мы приобщились к нему вместе? Но мы ведь этого и ждем, не так ли, — быть вместе?” — “Да, вместе”. — “Но в ожидании”. — “Вместе, ожидая вне ожидания”.
# Он спрашивает себя, не связано ли одиночество с ее присутствием; не напрямую, а из-за того, что она как бы обязывает его — и вполне достичь этого ему не удается — жить на какой-то безличный лад. Касаясь и привлекая ее движением, на которое она тут же откликалась, он, однако, знал, что их образы остаются на некотором расстоянии друг от друга, на незначительном расстоянии, которое он не терял надежды еще чуть-чуть сократить.
# Постель параллельна столу, параллельна прорезанной двумя окнами стене. Это диван, достаточно широкий, чтобы они оба могли улечься и лежать рядом друг с другом. Она, повернувшись к нему, прижимается к перегородке, а он крепко ее держит.
# Он знает, что между этим местом и вниманием имеется некое совпадение. Здесь вниманию место. Внимание никогда не будет направлено на него, хоть бы он и оставался здесь вечно. Но быть объектом этого внимания он ничуть и не желает.
В том, что остаешься неведомым рядом с предельно безличным вниманием, есть некое холодное счастье.
Внимание о нем в полном неведении, он ощущает его только по проявляемому им к нему бесконечному небрежению, но с предельной деликатностью, посредством неощутимых прикосновений оно всегда его уже от него самого отделило и освобождает для внимания, в которое он на одно мгновение обращается.
# Тайна ничего не значит — даже как нечто таинственное. Она не может быть объектом внимания. Тайна — это центр внимания, тогда как внимание, будучи равным — совершенным равенством — самому себе, есть отсутствие любого центра.
Во внимании исчезает центр внимания, центральная точка, вокруг которой распределяются перспектива, жизнь и порядок того, что надлежит рассмотреть изнутри и снаружи.
Внимание праздно и необитаемо. Пустота, оно есть ясность пустоты.
Тайна: ее суть — так и не дотягивать до внимания. А суть внимания — возможность сохранить в нем и посредством него то, что до внимания так и не дотягивает и является любого внимания источником: тайну.
Внимание, приятие того, что от внимания ускользает, выход на неожиданное, ожидание, которое составляет неожиданность всякого ожидания.
# Чуть позже она начала: “Мне бы хотелось с вами поговорить”. Она не переставала поддерживать беседу с ним и потом, но ничто его так не задело, как эти первые слова.
По сравнению с собою же она показалась столь поразительно нескромной, что он не сомневался — у нее не было другой цели, кроме как принудить его к почти не совместимой с жизнью скромности.
“Вы слушаете эту историю, будто речь идет о чем-то волнующем, замечательном, интересном”. Вот как он слушает.
Какую-то историю, которая требует лишь каплю внимания. Но также и дарующего внимание ожидания.
# Кто-то во мне сам с собой беседует.
Кто-то во мне с кем-то беседует. Я их не слышу. Однако без меня, их разлучающего, и без разлуки, в которой я их удерживаю, они бы друг друга не услышали.
# Он заметил, что ее привлекает свет, — определенный свет, имевший, казалось, источником какую-то точку описания, которое он молчаливо согласился, никогда не переставая, поддерживать.
Не описывай этого так, будто об этом вспоминаешь.
# Когда он спрашивает себя: “Чего она от меня ждет?”, он предчувствует, что она не ждет, а находится на пределе ожидания.
# Она не ждала, не ждал он. Между ними, однако, ожидание.
# Внимание ждет. Он не знает, его ли это от него отделенное и ждущее вне ожидание. Он просто с ним пребывает.
Внимание, которое собирается в нем ожиданием, предназначенное не осуществить то, чего он ждет, а дать отстраниться единственным ожиданием всему осуществимому, приближается к неосуществимому.
Дарует внимание одно лишь ожидание. Пустое, без плана время есть ожидание, дарующее внимание.
Он не был — внимая — внимателен к самому себе или чему-то, с чем бы то ни было соотносящемуся, но был доведен — бесконечно ожидая — до крайнего предела, который от ожидания ускользает.
