Толпа с воем бросилась прочь. Женщины бежали, закрывая руками глаза. Ужас гнал людей, как ураган, разметавший кучу сухих листьев. И все они кричали, — не хотели кричать, но не могли сдержать невольных криков ужаса, когда увидели огромную, внезапно возникшую яму. Эта впадина, похожая на кратер потухшего вулкана, глубиной в пятнадцать метров и шириной не менее сорока, простиралась от дороги до самого канала. Вслед за постройками земля поглотила весь двор шахты, гигантские козлы, мостки с проложенными на них рельсами, целый поезд из вагонеток, три товарных вагона; она поглотила, как соломинку, целую рощу заготовленных обтесанных, разрезанных по мерке древесных стволов — все штабели крепежного леса. На дне ямы виднелась куча обломков: бревна, кирпич, железо, штукатурка, балки, разбитые в щепки, развороченные, изломанные, исковерканные, скрученные, истолченные, перемешанные с грязью. Яма приняла округлую форму, от краев ее шли трещины и тянулись далеко через поля. Одна расселина доходила до пивной Раснера, и по фасаду его дома зазмеилась трещина. А что, если и в поселке рухнут дома? До какого же места надо добежать, чтобы оказаться в безопасности в эти последние часы ужасного дня, под этим свинцовым небом, которое тоже как будто хотело раздавить мир.
Но вдруг Негрель вскрикнул, словно от боли. Г-н Энбо попятился и заплакал. Катастрофа еще не завершилась. Берег канала обвалился, и вода из него бурлящими волнами ринулась в одну из трещин кратера. Вода просачивалась туда, низвергалась, как водопад в глубокое ущелье. Шахта задумала выпить реку, и теперь все горные выработки были затоплены на многие годы. Вскоре кратер заполнился водой, и на том месте, где только что была Ворейская шахта, раскинулось озеро мутной воды, подобно сказочным озерам, на дне которых спят проклятые города. Настала грозная тишина; слышно было только, как бурлит и рокочет вода, врываясь в пропасть.
И тогда на гребне дрогнувшего террикона поднялся на ноги Суварин. Он узнал вдову Маэ и Захария, рыдавших при виде этого обвала, который всей своей тяжестью навис над головами несчастных, умиравших под землей. Отбросив последнюю папиросу, разрушитель пустился в путь и, не оборачиваясь, зашагал в сгустившемся сумраке. Некоторое время он еще виднелся вдалеке, силуэт его становился все меньше, потом слился с черной тьмой. Он и шел в эту тьму, в неведомое. Спокойный, бесстрастный, он шел истреблять, — повсюду, где найдется динамит, взрывать города и людей. Когда в свой последний час буржуазия услышит, как при каждом ее шаге с грохотом взлетают на воздух булыжники мостовой, — вероятно, это будет дело его рук.
IV
Лишь только земля поглотила Ворейскую шахту, г-н Энбо ночью выехал в Париж, желая лично осведомить обо всем правление, пока журналисты еще не разнесли по свету эту весть. На следующий день он вернулся и казался, как обычно, спокойным, учтивым администратором. Очевидно, ему удалось снять с себя ответственность, милость к нему не уменьшилась, даже наоборот, — через день был подписан указ о награждении его орденом Почетного легиона первой степени.
Но если директор выбрался из беды благополучно, положение Компании пошатнулось от этого ужасного удара. Она не только потерпела миллионные убытки, — ей нанесена была опасная рана: из-за того, что какие-то злоумышленники погубили одну из ее шахт, она испытывала глухой, непрестанный страх за свое будущее. Она была глубоко потрясена и поняла, что надо все скрыть. Зачем поднимать шум вокруг таких ужасов? Если преступника обнаружат, из него сделают своего рода мученика, от его устрашающего героизма и у других свихнутся мозги; он породит целый выводок поджигателей и убийц. Впрочем, правление и не подозревало, кто оказался истинным виновником катастрофы, и в конце концов вообразило, что тут орудовала целая армия сообщников; никто и мысли не допускал, что, действуя в одиночку, человек мог найти в себе смелость и силу для такого разрушения; именно эта мысль и преследовала членов правления — мысль о непрестанно возрастающей опасности, грезившей шахтам Компании. Директор получил распоряжение организовать широкую сеть шпионажа, затем постепенно, по одному, без шума уволить неблагонадежных рабочих, заподозренных в причастности к преступлению. Из соображений высокой политики и осторожности пока решили ограничиться лишь этой мерой.
Немедленному увольнению подвергся только один Дансар. После скандала в доме Пьерона держать его на должности старшего штейгера стало невозможно. В качестве предлога воспользовались его поведением во время катастрофы, когда он показал себя подлым трусом и бросил своих людей, спасая собственную жизнь. Увольнением Дансара хотели также угодить рабочим, дружно его ненавидевшим. Однако в Париж просочились кое-какие слухи о причинах катастрофы, и дирекции пришлось послать в газету официальное опровержение сенсационной заметки, в которой говорилось о бочонке с порохом, подожженном в шахте забастовщиками. После наспех проведенного расследования правительственный инженер представил доклад, в котором пришел к заключению, что обвал шахтного ствола вызван вполне естественными причинами, а именно оседанием породы в выработках. Компания предпочла держать свои сведения в тайне и безропотно перенесла сделанный ей выговор за недостаточный технический надзор. На третий день парижская пресса нашла в катастрофе обильный материал для отдела хроники; все только и говорили что о рабочих, умирающих в глубине шахты, с жадностью читали телеграфные сообщения, печатавшиеся каждое утро. В самом Монсу буржуа бледнели и лишались дара речи при одном лишь упоминании о Ворейской шахте, — о ней сложилась такая страшная легенда, что самые смелые с трепетом передавали ее друг другу на ухо. Во всем крае выказывали великую жалость к жертвам катастрофы; обыватели устраивали прогулки к разрушенной шахте, многие ходили туда всем семейством, желая испытать острые ощущения ужаса при взгляде на эти развалины, которые придавили своей тяжестью несчастных, заживо погребенных под ними.
Денелен, назначенный участковым инженером, приступил к работе в самый разгар бедствия; и его первой заботой было отвести канал в прежнее русло, ибо этот поток воды с каждым часом усиливал разрушения в шахте. Для этого необходимы были большие работы, и Денелен тотчас поставил сотню рабочих на постройку дамбы. Дважды буйные волны сносили первые заграждения. Потом установили водоотливные насосы, началась ожесточенная борьба, исступленная схватка, — шаг за шагом люди отвоевывали у реки затопленные ею участки.
Но в еще более страстном напряжении держали всех работы по спасению людей. Последняя попытка по-прежнему возложена была на Негреля, и рабочих рук в его распоряжении оказалось более чем достаточно: в порыве братского чувства все углекопы предлагали свою помощь. Они позабыли о забастовке, они не думали о плате, — им могли бы и ничего не платить, они просили лишь одного: разрешить им рисковать своей жизнью ради спасения товарищей, оказавшихся в смертельной опасности. Все явились со своими инструментами и с трепетом ожидали указаний, в каком месте начать работу. Многие заболели после пережитого, их била нервная дрожь, они обливались холодным потом при неотвязных, страшных воспоминаниях, и все же они поднялись с постели, пришли и больше всех жаждали сразиться с землей, словно хотели ей отомстить. К несчастью, нелегко было разрешить вопрос, куда с пользой направить труд спасателей? Что делать? Как проникнуть в шахту? С какой стороны врубаться в породу?
По мнению Негреля, ни одного из несчастных уже не было в живых, все пятнадцать наверняка погибли — утонули или задохнулись; однако при рудничных катастрофах существует правило: предполагать, что люди, замурованные на дне шахты, еще живы, и Негрель в своих рассуждениях исходил из этого предположения. Прежде всего он поставил перед собой задачу — определить, где они могли укрыться. Штейгеры и старые углекопы, с которыми он советовался, все сходились в одном: убегая от наводнения, товарищи, несомненно, поднимались из выработки в выработку до самых высоких уступов, и, несомненно, вода загнала их в конец самого верхнего пути. Это, впрочем, соответствовало и сведениям, полученным от Мука: из его путаного рассказа все же можно было заключить, что, обезумев от ужаса, люди разбились на маленькие группы, что беглецы терялись или отставали на каждом уступе. Однако мнения разошлись, лишь только штейгеры стали обсуждать вопрос о возможных попытках спасти людей. Самые близкие к поверхности выработки все же находились на глубине ста пятидесяти метров, — нечего было и думать о проходке нового ствола. Оставалось воспользоваться заброшенной Рекильярской шахтой, только она давала доступ в недра земли, а потому должна была стать исходной точкой для розысков. Хуже всего было то, что Рекильярскую шахту тоже затопило и она больше не сообщалась с Ворейской шахтой; выше уровня воды в ней оставалось лишь несколько отрезков квершлага, обслуживавшего когда-то первый горизонт. Для откачки воды потребовались бы годы я годы; следовательно, наилучшим решением было бы осмотреть уцелевшие верхние выработки, установить, не соседствуют ли они с верхними выработками Ворейской шахты, где могли укрыться жертвы катастрофы. Прежде чем прийти к этому логичному решению, много спорили, обсуждали и отбрасывали всякие неосуществимые замыслы.
