— Я слышалъ кое-что объ этомъ отъ пріятеля моего, Джорджа, замѣтилъ Доббинъ, желавшій поскорѣе првступить къ своему дѣлу. Джорджъ чрезвычайно огорченъ вашей ссорой съ его отцомъ. Кстати, сэръ, у меня есть отъ него довольно важное порученіе къ вамъ, мистеръ Седли.
— А какое, желалъ бы я знать? закричалъ старикъ, прівскакивая на своемъ стулѣ, соболѣзнуетъ онъ обо мнѣ, горюетъ? Очень благодаренъ; можете сказать, что меня чрезвычайно интересуетъ нахальный видъ его пустѣйшей головы. Негодный прощалыга. Неужьто и теперь онъ слоняется вокругъ моего дома? Будь мой сынъ немножко похрабрѣе, онъ бы отправилъ его къ чорту на кулички. Вѣдь онъ такой же мошенникъ, какъ его отецъ. Я запретилъ строго настрого произносить его имя въ моемъ домѣ. Пусть будетъ проклятъ тотъ день, когда онъ первый разъ переступилъ черезъ мой порогъ. Дочь моя скорѣе умретъ у моихъ ногъ, чѣмъ выйдетъ за него. Это ужь рѣшеное дѣло.
— Джорджъ не обязанъ отвѣчать за проступки своего отца, милостивый государь. Дочь ваша любитъ Джорджа, и вы сами ободряли ея любовь. Кто же вамъ далъ право играть привязанностью молодыхъ людей, и безжалостно сокрушать ихъ юныя сердца?
— Прошу имѣть въ виду, сударь мой, что въ это дѣло отнюдь не вмѣшивался его отецъ, кричалъ старикъ Седли. Я самъ разстроилъ ихъ бракъ, разъединилъ молодыхъ людей, разрознилъ, разорвалъ, разбилъ. Наши фамиліи разлучились однажды навсегда, и я, собственною волею, поставилъ непреодолимыя преграды къ соединенію ихъ. Вы думаете, что я упалъ слишкомъ низко? Какъ не такъ! Если потрудитесь заглянуть въ эти бумаги, такъ увидите, что я такое, и какія у меня надежды впереди. Уполномочиваю васъ сказать объ этомъ всему ихъ племени и роду — и сыну, и отцу, и матери, и сестрамъ.
— По моему искреннему и глубокому убѣжденію, милостивый государь, отвѣчалъ въ полголоса кептенъ Доббинъ, вы не имѣете ни права, ни власти разлучать двухъ молодыхъ людей, предназначенныхъ другъ другу чуть ли не съ дѣтскихъ лѣтъ. Если вы не рѣшитесь добровольно дать согласіе вашей дочери, миссъ Амелія принуждена будетъ обвѣнчаться потихоньку. Изъ того, что вы слишкомъ упрямы, милостивый государь, никакъ не слѣдуетъ, что дочь ваша должна умереть или вести горемычную жизнь. Да они уже обвѣнчаны, по моему мнѣнію, почти такъ же, какъ будто пасторы огласили ихъ во всѣхъ лондонскихъ церквахъ. Старикъ Осборнъ, вы говорите, виноватъ передъ вами? Очень хорошо: вина его будетъ извѣстна и доказана всему свѣту, какъ-скоро собственный его сынъ женится на дочери человѣка, котораго онъ ненавидитъ. Вникните въ это обстоятельство, мистеръ Седли.
Лучь удовольствія проскользнулъ по лицу старика, но тѣмъ не менѣе онъ продолжалъ увѣрять, что свадьбѣ не состояться никогда, если станутъ требовать его согласія.
— Ну, такъ мы обойдемся и безъ согласія, возразилъ улыбаясь кептенъ Доббинъ.
И по этому поводу онъ разсказалъ старику, какъ на этихъ дняхъ капитанъ Кроли похитилъ миссъ Ребекку. Эта исторія, очевидно, понравилась мистеру Седли, такъ же какъ его супругѣ.
— Вы, капитаны, народъ бойкій, сказалъ онъ, перебирая машинально свой завѣтныя бумаги.
Морщины его разгладились, лицо прояснилось, и онъ даже улыбнулся нѣсколько разъ, къ изумленію подслѣповатаго служителя, вошедшаго теперь въ комнату, и который, до этой поры, никогда не замѣчалъ веселаго выраженія на лицѣ несчастнаго банкрота.
Очень вѣроятно, что старый джентльменъ лелѣялъ въ своей головѣ отрадную мысль, полкузмить неожиданнымъ образомъ своего непріятеля, Осборна. Скоро бесѣда окончилась: мистеръ Седли и кептенъ Доббинъ разстались добрѣйшими друзьями.
* * *
— Сестры говорятъ, что у ней брильянты съ голубиныя яйца, сказалъ Джорджъ Осборнъ, заливаясь добродушнымъ смѣхомъ, — воображаю, какъ это ей къ лицу: въ комнатѣ просто должна быть иллюминація, когда она входитъ съ этими свѣтлыми орнаментами на своей гагатовой шеѣ. Волосы у нея шелковисты и курчавы, какъ у Самбо. Чего добраго, она, пожалуй, продѣнетъ брильянтовое колечко черезъ ноздри, какъ-скоро пригласятъ ее на придворыый балъ. О, это будетъ совершеннѣйшая Belle Sauvage!
Такъ въ разговорѣ съ Амеліей, Джорджъ Осборнъ потѣшался надъ молодою леди, съ которой недавно познакомились его сестры и отецъ. Эта молодая леди сдѣлалась предметомъ общаго вниманія на Россель-Скверѣ. Говорили, что у ней безчисленное множество плантацій по ту сторону океана, груды золота въ европейскихъ банкахъ, и въ добавокъ три звѣзды, присоедивенныя къ ея имени въ реестрѣ ост-индскихъ акціонеровъ. Былъ у ней дворецъ въ самомъ Лондонѣ на Соррейской сторонѣ, и прекрасная дача въ Портленд-Плесѣ. Имя богатѣйшей вест-индской наслѣдницы печаталось въ лондонскихъ газетахъ и журналахъ. Мистриссъ Гаггистаунъ, вдова полковника Гаггистауна, сопровождала ее на всѣхъ гуляньяхъ, и завѣдывала хозяйствомъ въ ея домѣ. Юная леди только-что вышла изъ пансіона по окончаніи полнаго курса наукъ, и сестрицы Джорджа встрѣтились съ нею на вечерѣ въ домѣ стариковъ «Гулькеръ, Буллокъ и Компанія», которые вели продолжительную и постоянную корреспонденцію съ ея вест-индскимъ домомъ. Дѣвицы Осборнъ обступили ее съ своими ласками и комплиментами, принятыми, какъ и слѣдуетъ, съ великимъ добродушіемъ. Сиротка въ ея положеніи… ни отца, ни матери… груды золота… какъ это интересно! восклицали прелестныя сестрицы Джорджа. По возвращеніи домой онѣ отнеслись о своей новой знакомкѣ съ большою похвалою миссъ Виртъ, своей долговязой гувернанткѣ, и тутъ же, вмѣстѣ съ нею, начали придумывать средства видѣть какъ-можно чаще знаменитую владѣтельницу вестиндскихъ плантацій. Поутру, на другой день послѣ бала, онѣ сочли своей обязанностью сдѣлать ей визитъ. Мистриссъ Гаггистаунъ, вдова полковника Гаггистауна, родствениица лорда Бинки, произвела не совсѣмъ выгодное впечатлѣыіе на молодыхъ дѣвицъ: она жеманна, чопорна, высокомѣрна, и, что всего хуже, безпрестанно говоритъ о лордѣ Бинки; но эта малютка, Рода, — все что хотите, и дѣвицы Осборнъ были отъ нея въ восторгѣ. Рода умна, добра, наивна какъ ребенокъ, застенчива немножко и не имѣетъ, такъ-сказать, джентльменскаго лоска; но это пройдетъ по мѣрѣ ея знакомства съ свѣтомъ. Дѣвушки называли не иначе какъ христіанскимъ именемъ свою новую знакомку.
— Посмотрѣла бы ты на ея придворный костюмъ, Эмми! продолжалъ Осборнъ веселымъ тономъ, — она недавно пріѣзжала въ немъ къ моимъ сестрамъ, прожде чѣмъ представила ее, по всей формѣ, миледи Бинки; родственница Гаггистауновъ. Впрочемъ она всѣмъ приходится съ родни, эта Гаггистаунъ. Брильянты ея пылали какъ воксалъ въ тотъ вечеръ, когда мы тамъ были. (Помнишь ли ты, Эмми, какъ Джозефъ любезничалъ тогда съ твоей подругой?) Брильянты и красное дерево, мой ангелъ! Подумай, какой очаровательный контрастъ съ ея бѣлыми перьями въ шелковичныхъ курчавыхъ волосахъ! Серьги на ней то же что канделябры, и ты, право, могла бы поставить на нихъ свѣчи. Но можетъ-быть всего замѣчательнѣе желтый атласный шлейфъ, который тащился за ея платьемъ, какъ хвостъ какой-нибудь кометы.
— Сколько ей лѣтъ? спросила Эммв, слушавшая съ напряженнымъ вниманіемъ болтовню своего жениха.
— Черная принцесса только-что вышла изъ школы; но я думаю, ей ужь чуть ли не стукнуло около двадцати трехъ лѣтъ. И какимъ она почеркомъ пишетъ, еслибъ ты видѣла? Всѣ письма за нее обыкновенно пишетъ мистриссъ полковница Гаггистаунъ; но случается, въ минуту откровенности, она и сама принимается за перья. Сестрицы мои, на этихъ дняхъ, получили отъ нея собственноручную записку, гдѣ столько же грамматическихъ ошибокъ, сколько словъ.
— У насъ въ пансіонѣ тоже была мулатка, которой никакъ не могли растолковать грамматическія правила, замѣтила Амелія, припомнившая одну изъ своихъ подругъ въ благородной академіи миссъ Пинкертонъ, — она жила на хлѣбахъ у самой содержательницы.
— Какъ ее звали? спросилъ Осборнъ.
— Миссъ Шварцъ.
— Ну? такъ это она и есть. Отецъ ея, нѣмецкіи жидъ, торговалъ неграми въ Ост-Индіи и нажилъ мильйоны. Онъ умеръ въ прошломъ году, и миссъ Пинкертонъ довершила воспитаніе его дочери. Она бренчитъ на фортепьяно, поетъ двѣ, три пѣсни, и съ грѣхомъ пополамъ умѣетъ напачкать безграмотную записку подъ диктовку мистриссъ Гаггистаунъ. Дженни и Мери уже изгораздились полюбить ее какъ сестру.
— О, если бы онѣ меня удостоили такой любви! сказала Эмми съ глубокимъ вздохомъ, — онѣ всегда были холодны ко мнѣ.
— Дитя! надобно имѣть по крайней мѣрѣ двѣсти тысячь фунтовъ, чтобъ заслужить благосклонное вниманіе моихъ сестрицъ, возразилъ Джорджъ трагическимъ тономъ, — ужь такъ онѣ воспитаны, и черствая ихъ натура неспособна къ безкорыстнымъ чувствамъ. Подумаешь, что все наше общество состоитъ изъ золотыхъ и серебряныхъ слитковъ. Мы живемъ банкирами и толстыми тузами изъ Сити; каждый, говоря съ тобою, гордо позваниваетъ своими гинеями въ карманѣ, какъ-будто самъ чортъ ему не братъ. Вижу какъ сейчасъ всѣкъ этихъ ословъ. Вотъ между ними пузатый Фредъ Буллокъ, будущій женихъ сестрицы моей, Мери, приземистый Гольдморъ, директоръ ост-индской компаніи, косолапый Дипли, который устроиваетъ свои дѣлишки по торговлѣ сальными свѣчами — по нашей торговлѣ, моя милая, дополнилъ Джорджъ съ презрительнымъ смѣхомъ. Терпѣть не могу этихъ истукановъ, и мнѣ тошно сидѣть на ихъ скучнѣйншхъ обѣдахъ. Признаюсь, Амелія, мнѣ право даже стыдно за домъ моего отца. Я привыкъ жить въ обществѣ порядочныхъ джентльменовъ, людей свѣтскихъ, Эмми, фешонэбльныхъ, и ужь слишкомъ далеко отсталъ отъ этихъ пузатыхъ торговцевъ. Милый другъ мой! ты одна только изъ нашего круга мыслишь, чувствуешь и говоришь, какъ истинная леди, и это въ порядкѣ вещей, потому-что ты ангелъ, Эмми. Не возражай. Я повторю еще — одна только ты настоящая леди между этими воронами въ павлиньихъ перьяхъ. Развѣ это не замѣтила миссъ Кроли? А она видѣла свѣтъ, и знаетъ лучшія общества европейскихъ столицъ. что жь касается до Родона Кроли, это — примѣрный джентльменъ, и, по моему, онъ поступилъ благородно, что женился на любимой дѣвицѣ. Ребекка достойна его.
