Ваше Превосходительство!
Согласно полученной инструкции, производится слежка за генералом Эусебио Каналесом. Имею честь доложить, что его видели в доме одного из личных друзей Вашего Превосходительства, дона Мигеля Кара де Анхель. Кухарка последнего, следящая за ним и за горничной, и горничная, следящая за ним и за кухаркой, сообщают, что их хозяин провел взаперти с генералом Каналесом примерно три четверти часа, причем генерал ушел в сильном волнении. Согласно инструкции, число агентов у дома генерала удвоено и даны распоряжения на случай попытки к бегству.
Горничная дополняет донесение. Только что она сообщила по телефону некоторые данные, неизвестные кухарке. Хозяин дал ей понять, что Каналес предложил ему свою дочь в обмен на заступничество перед Президентом.
Кухарка сообщает сведения, неизвестные горничной. По ее словам, после ухода генерала хозяин дома казался весьма довольным и приказал ей, как только откроются лавки, закупить сластей, ликеров и печенья, сообщив при этом, что в скором времени у него поселится молодая особа из хорошей семьи.
О чем и спешу доложить Его Превосходительству Президенту Республики».
Он поставил дату, подпись – каракули вроде детской бумажной стрелки, – внезапно что-то вспомнил и, не опуская пера (хотя и нужно было поковырять в носу), приписал:
«К утреннему донесению:
Доктор Луис Барреньо принял в течение дня трех посетителей; двое из них, несомненно, пациенты; вечером гулял в парке с супругой. Лиценциат Абель Карвахаль посетил за сегодняшний день Американский банк, аптеку напротив церкви капуцинов и, наконец, немецкий клуб, где вел продолжительную беседу с м-ром Ромстом (который, в свою очередь, находится под наблюдением); домой вернулся в половине восьмого вечера. Позже не выходил; согласно инструкции, число агентов у его дома удвоено».
Подпись. Число.
Простившись с приятелем, Лусио Васкес помчался со всех ног к своей Удавихе, надеясь успеть вовремя и принять участие в похищении. Метеором пронесся он через площадь Мерсед, мимо фонтана, места страшного и недоброго, где окрестные женщины вдевали в иголку пересудов нитку воды, струящейся в кувшины.
«Ух, здорово будет! – думал на бегу убийца несчастного Пелеле. – Вот это дело так дело! Слава богу, быстро управился, теперь и повеселиться можно. Курицу сопрешь или еще что – все радость, а тут девку из дома тащат! Ух и здорово!»
Вот и трактир. Пробегая мимо собора, Васкес взглянул на часы и ахнул. Без малого два… А может, не разглядел? Поздоровался с жандармами, охранявшими дом Каналеса, и одним прыжком (тем, последним, что выскакивает из-под ног, как вспугнутый кролик) оказался у порога.
Удавиха прилегла, хотела до двух отдохнуть. Однако заснуть не удалось, очень уж разволновалась; и она ворочалась с боку на бок, сучила йогами, потела, зарывалась головой в подушку, то так, то эдак вытягивала руки – все зря, сон не шел.
На стук Васкеса она вскочила с кровати и кинулась к двери, тяжело пыхтя.
– Кто там?
– Это я, Васкес. Открой!
– Не ждала!
– Который час? – спросил он, входя.
– Четверть второго! – Она ответила сразу, не взглянув на часы. Так отвечают люди, которые долго ждали, считали минуты, пять минут, десять минут, пятнадцать, двадцать…
– А как же на соборных часах только что я видел без четверти два?
– Ох, не говори! Вечно у этих попов часы спешат!
– Скажи, тот парень не приходил?
– Нет.
Васкес обнял хозяйку, заранее зная, что за такие нежности придется поплатиться. Но нет. Удавиха, словно кроткая голубка, не сопротивлялась, и их соединившиеся уста скрепили любовное соглашение – все произойдет сегодня ночью. В комнате было темно, только теплилась свеча перед фигуркой Девы, у букета бумажных роз. Васкес задул свечу и бросил хозяйку на пол. Пречистая Дева растворилась во тьме, и два тела покатились по полу, сплетенные, как косы чеснока.
Кара де Анхель спешил к месту действия во главе небольшой шайки.
– Как только я ее выведу, – говорил он, – можете грабить дом. С пустыми руками не останетесь. Только смотрите – потом не болтать! В медвежьих услугах не нуждаюсь.
За углом их остановил патруль. Начальник заговорил с фаворитом, солдаты окружили остальных.
– Мы идем петь серенаду, лейтенант.
– Куда это, разрешите полюбопытствовать? – Начальник постукивал шпагой о землю.
– Тут близко, в переулке Иисуса.
– Что ж это у вас – ни гитары нет, ни маримбы[4]? Интересные нынче серенады, без музыки!
Кара де Анхель сунул ему билет в сто песо, и все мигом уладилось.
Громада собора Мерсед загородила улицу – огромная черепаха с глазами-оконцами. Фаворит приказал входить в трактир по одному.
– Помните, трактир «Тустеп», – говорил он. – «Тустеп». Смотрите, ребята, не спутайте! «Тустеп», по соседству с тюфячной мастерской.
Головорезы разошлись в разные стороны, затихли их шаги. План бегства был такой: когда часы на соборе Мерсед пробьют два, несколько человек из шайки полезут на крышу генеральского дома. Услышав шум, дочь генерала откроет окно, поднимет тревогу, отвлечет тем самым внимание шпиков и жандармов, а Каналес, воспользовавшись замешательством, уйдет через парадный ход.
Ни дураку, ни безумцу, ни ребенку не пришел бы в голову столь нелепый план. И генерал и фаворит понимали, что это никуда не годится. Тем не менее они на это шли – потому что каждый из них знал, что успех зависит не от того. Каналес полагался на фаворита, фаворит – на Президента, которому сообщил по телефону час и подробности бегства.
Апрельские ночи в тропиках – вдовы теплых мартовских дней, грустные, заплаканные, зябкие. Кара де Анхель дошел до перекрестка, выглянул, подсчитал тени полицейских, медленно свернул за угол и прислонился к двери трактира. Он сильно приуныл – в каждом подъезде стоял жандарм, а шпики в штатском просто кишели на улице. Внезапно исчезла надежда «Я участвую в преступлении, – подумал он, – они его убьют, когда он выйдет из дома». И чем больше он думал, тем подлее ему казалось увести дочь обреченного. Л раньше, когда он верил в успех, похищение представлялось ему таким рыцарским, таким привлекательным и благородным! У него не было сердца, и не из жалости содрогнулся он, подумав о ловушке, расставленной в центре города беззащитному, доверчивому человеку, который выйдет из своего дома, положившись на личного друга Президента, и вдруг поймет, что над ним жестоко подшутили, чтобы отравить его последние минуты и прикрыть преступление. Нет, не об этом думал фаворит, кусая губы, не потому была ему отвратительна гнусная, дьявольская интрига. Он обещал генералу свою помощь – тем самым взял под свое покровительство генерала и его дочь, приобрел какие-то права. И вот – эти права растоптаны, а он снова, как всегда, лишь слепое орудие, палач, наемный убийца. Чужой ветер несся по пустынной равнине его молчания. Незнакомые, дикие растения тянулись к влаге из-под его ресниц, задыхаясь от жажды, от нестерпимой жажды кактусов, жажды сохнущих деревьев, которую не утолит и влага небес. Отчего так сильна его жажда? Отчего сохнут деревья под проливным дождем?
Мелькнула мысль – вернуться, пойти к генералу, предупредить… (И он увидел благодарную улыбку его дочери.) Но он уже переступил порог – вот трактир, вот Васкес, вот его люди. Хорошо, что они здесь; хорошо, что Васкес заговорил:
– Вот и я. Пришел в самое время! Можете мной располагать, да. Я парень живучий, как говорится – двужильный, и не из трусливых!
Васкес говорил сдавленным голосом, чтобы выходило не так пискляво.
– Вы мне счастье принесли, – сипел он. – Вот я и хочу вам помочь. А то не взялся бы, пет, не взялся бы! Как вы сюда заявились, так у меня пошло на лад с хозяйкой. Теперь у нас все как у людей.
Как я рад, что вы здесь и готовы к бою! Люблю таких! – восклицал Кара де Анхель, горячо пожимая руку убийце несчастного Пелеле. – Ваши слова, друг Васкес, возвращают мне смелость, а то я уж было приуныл – что-то там много жандармов!
– Выпьем по маленькой, сразу полегчает.
– Вы не думайте, я не за себя! Мне не в первый раз. Я боюсь за нее. Сами понимаете, что хорошего, если нас схватят при самом выходе и отправят в тюрьму.
– Да бросьте, они все в дом попрут, только услышат про воров. Вы уж мне поверьте! Добычу почуют – побегут как миленькие!
– А не лучше ли вам с ними поговорить, раз уж вы здесь? Оки знают, что вы не способны…
– Чего там с ними разговаривать! Увидят открытую дверь – ни одного не останется! А уж как меня увидят… Меня все знают, еще с той поры, как с дружком с одним – Антонин Стрекоза, может, слышали? – забрались мы к одному попу. Увидел он, что мы прямо с антресолей к нему свалились и лампу зажигаем, совсем размяк: сам ключи нам бросил от шкафа, где деньги были спрятаны, и еще в платочке завернутые, чтоб не звякали, значит, и ну храпеть, вроде будто спит! Да… А ребята у меня верные, – ткнул он пальцем в сторону блошливых, угрюмых парней, которые опрокидывали стопку за стопкой, сплевывая на пол после каждой порции, – Не подведут!
