Слова — тепла, цветы — благоуханья.
Ложь восседает рядом с королем…
Ну что ж, с тех пор как завелись на свете
Властители и Ложь, они, заметьте,
Прекрасно уживаются вдвоем.
Король — в трудах, он озабочен вечно;
Все надо знать и видеть, что к чему,
Поэтому в советники ему,
Конечно, не годится первый встречный.
«О государь счастливейшей из стран! —
Болтает Ложь. — Поведаю без лести:
Венец добра, и мудрости, и чести —
Ты в пастыри народу богом дан.
Народ пришел бы к гибели бесславной,
Судьбою обездолен и гоним,
Но спасся он под скипетром твоим
И воском стал в руке твоей державной!
Кого застал ты здесь? Одних глупцов,
И дикарей, и подлецов отпетых,
Да полчища голодных и раздетых…
Ты подал знак — и вспыхнул блеск дворцов.
Войска пошли под гром победных маршей, —
То обновленной жизни торжество;
Везде растет богатство, и его
Ты раздаешь со щедростью монаршей.
И с завистью на край обильный твой
Глядит весь мир. Сюда из-за границы
Голодный люд с надеждою стремится, —
Прославлен ты всемирною молвой.
Смотри: везде садов благоуханье,
Где ты ступил ногой — цветы горят!
Дарует людям свет один твой взгляд.
Поют и пляшут в деревнях крестьяне!..»
Доволен сладкой речью государь.
Кто из владык не околдован ложью?
Она — услада тронов, их подножье.
Так водится теперь, так было встарь.
. . . . . . . . . . . . . . .
«К вам незнакомка, государь… Одета
В отрепья, но достоинства полна.
Как будто… Правдой назвалась она…
Не здешняя просительница эта…»
И, побледнев, вскричала Ложь тогда:
«Гоните прочь непрошеную гостью!
Притворщица на все глядит со злостью,
И всюду ей мерещится беда.
Поверь, она — крамольница, кликуша,
В ней зависть черной желчью разлита,
Проклятьями осквернены уста,
Ты болтовни ее пустой не слушай…»
«И все-таки впустить ее скорей!» —
Решил король. Из этого нам ясно,
Что Ложь и во дворцах не так всевластна,
Что нет границ причудам королей…
Вот, на груди скрестив бесстрашно руки
И в короля вперив горящий взор,
Сказала чужестранка: «С давних пор
Страдает твой народ. Но стонов муки
Не слышишь ты, — оркестры глушат их.
Ты за стеной льстецов медоточивых
Не видишь подданных трудолюбивых,
Несчастных, добрых подданных своих.
Скажи, пытался ты найти причины
Их тяжких мук? Тебе милей была
Угодливая, льстивая хвала,
Ты видел только согнутые спины!
А тех, кто не сгибался пред тобой,
Ты прогонял, за честность их карая.
Бойцы седые гибнут. Но другая
Вступает рать в неравный, правый бой.
Пиры, парады, празднества с балами, —
Приманка для толпы и для детей, —
Предел ничтожной доблести твоей,
Но пустоту не скроешь орденами!
Считаешь раем ты свою страну, —
Увы, тебя обманывает свита:
Сусальным золотом труха покрыта,
Гирлянды украшают гниль одну.
Но счастлив ты. Льстецы слагают гимны,
Стараясь песню горькую убить, —
Ведь для того, чтоб голод усыпить,
Нужда поет в своей лачуге дымной.
Ты не любил народа, иль души
Его не понял, что одно и то же…
Здесь правит Ложь. Народ опутан Ложью,
И все в стране подведомственно Лжи.
Она твердит: ты счастье дал отчизне!
И, рассыпая блестки и цветы,
Тебя дурачит…
Но поймешь ли ты
Когда-нибудь, в чем правда страшной жизни?
А помнишь, как встречал тебя народ?
В сердцах надежды светлые кипели.
Все вышли с хлебом-солью… Песни пели…
Все думали: спаситель наш идет!
Тебя народ приветствовал, как друга…
Но все надежды рухнули опять:
Народу ты руки не мог подать,
Так тяжела надменности кольчуга!»
. . . . . . . . . . . . . . .
Не ясно ли, чем кончился прием?
Король был к речи этой глух сугубо,
А Правду слуги вытолкали грубо
И с лестницы спустили кувырком.
*
Года идут. Как сладок яд обмана!
И Лесть, в старинном кресле развалясь,
Плетет усердно золотую вязь:
«Ты божество средь королей! Осанна!»
