В апреле-июне 1911 г. Ремизов находился в Париже, где предпринял для издававшегося петербургским издательством «Шиповник» собрания «Сочинений Алексея Ремизова» в 7 томах еще одну значительную стилевую переработку текста романа, создав Третью редакцию. Наборная рукопись Третьей редакции «Пруда» в РНБ представляет собой печатный текст издания «Сириуса» со значительной авторской правкой. На титульном листе штамп: «Из архива Иванова-Разумника № 78». На л. 1 рукописное заглавие и пометы: «Алексей Ремизов. Пруд 2-е изд. 1902–1903 <написано> 1911. Париж. I ред<акция> 1905 г. Вопр<осы> Жизн<и> II ред<акция> 1908 изд<ательство> Сириус III [редакция] — 1912 изд<ательство> Шиповник — Сирин». В конце текста романа поставлена дата-автограф: «1902–1903 1911 г. Париж». Сам Ремизов так определил смысловую направленность стилистической переработки текста: «А что если попробовать странный и непонятный «Пруд» изложить своими словами?» (Ремизов А. М. Неизданный «Мерлог». С.227). В конце сентября — начале октября 1911 г. переработанный «Пруд» вышел в составе четвертого тома «Сочинений» под маркой «Шиповника». Чуть позже издательство «Сирин» перекупило у «Шиповника» права на ремизовские произведения и «Пруд» в той же Третьей редакции был издан в четвертом томе сириновского издания собрания «Сочинений» А. Ремизова.
Письмо Ремизова Д. В. Философову от 5 декабря 1919 г. свидетельствует о наметившейся возможности переиздания романа 3. И. Гржебиным и о его новой переработке. Ремизов писал:
«Дорогой Дмитрий Владимирович расскажу Вам историю «Пруда» моего — помню, Вы первый откликнулись на него.
«Пруд» написан за зиму 1902–1903 г. в Вологде. Читал я его в первый раз у Агге Маделунга, были слушатели: Б. В. Савенков <sic!> С Верой Глебовной, ур<ожденной> Успенской, С. П. Довгелло, Ив. Пл. Каляев, П. Е. Щеголев, В. А. Жданов.
Напечатан был Пруд в «Вопросах Жизни» в 1905 г. — это первая редакция, а до того времени — два года — ходил он по белому свету, был и у Куприна и у Аничкова под глазом П. Е. Щеголева.
Много было гонителей и хулителей на эту книгу и долго издателя я не мог найти (были и читатели верные — очень немного — и все-таки были: Варвара Димитриевна Розанова, по ее собственному признанию^] 5 раз <sic!> прочла), в 1908 г. издал Пруд «Сириус» (С. Н. Тройницкий, А. А. Трубников) — это вторая редакция.
А третья редакция перед Вами для Шиповника.
В Париже начата, а конец в Женеве. И правой и левой рукой. Принял о ту пору огненную муку — синяя висела у меня рука, как хвост. От ушиба — снился мне сон Иакова — поднялся я с болью и семь дней и семь ночей, свету не видя, мучился.
Вот три редакции, сейчас Пруд у 3. И. Гржебина. Не хотелось бы мне перепечатывать в 3-ей ред<акции>, а еще раз редактировать времени нет: «Культ мускулов! а во мне чуть душа держится — времени и нет»
(РНБ. Ф. 481. Ед. хр. 197. Лл. 5–5 об.).
Ни переработка, ни переиздание «Пруда» в 1920 г. не были осуществлены. Однако мысль о них не оставляла Ремизова. Хранящаяся в парижском собрании Резниковых Четвертая редакция романа, которая, по существу, является конволютом Второй (1907 г.) и Третьей (1911 г.) редакций с многочисленными авторскими вставками, свидетельствует о возврате к стилевой манере печатном редакции 1907 г. при сохранении принципов ремизовской монтажной прозы середины 1920-х гг. (см.: Ремизов А. М. Неизданный «Мерлог». С. 228). Рукопись помечена датами: «22.10.23 — 1925», что позволяет предположить, что первоначально переработанный текст предназначался для одного из многочисленных книгоиздательств «Русского Берлина» и только затем, в силу невыясненных обстоятельств, был переадресован Ремизовым пражскому издательству «Пламя» по просьбе Е. А. Ляцкого. Однако и на этот раз ремизовские надежды не оправдались: переработанный «Пруд» так никогда и не был издан. Вступление к роману в переработанном виде опубликовано в журнале «Воля России» (1926. Кн. 8–9. С. 230–232), а затем включено в кн. «Мерлог».
По свидетельству Н. В. Резниковой, незадолго перед смертью Ремизов вновь вернулся к правке и переделке своего первого романа, однако довольно скоро прекратил работу, придя к «мысли, что этого не стоит делать: надо оставлять произведения в их первоначальном виде» (Резникова Н. В. Огненная память: Воспоминания о Алексее Ремизове. Berkeley, 1980. С. 142).
Таким образом, имеется три печатных редакции ремизовского «Пруда». Восприятие их современниками было различно: печатные отзывы о них зачастую не совпадали с откликами, высказанными письменно и устно. Редакция 1905 г, в этом отношении особенно показательна. Печатные отклики на журнальную публикацию романа были в большинстве своем негативными: и критики традиционного направления, и их собратья из модернистского лагеря оказались едины в неприятии ремизовского произведения.
Так, известный отрицанием всего нового в искусстве нововременский присяжный критик В. П. Буренин в своем уничтожающем отзыве о «Пруде» даже отказался назвать имя автора романа, — «из жалости к нему: к чему оглашать имена очевидно помешанных, несчастных пациентов современных бедламов, называющихся ежемесячными литературно-общественными органами?» (Буренин В. П. Критические очерки: Разговор со старым читателем // Новое время. 1906. № 10723. 20 янв. (2 февр). С. 4). Об истории появления этого отклика см.: Встречи. С. 46–47.
Столь же бесцеремонной по тону была реакция провинциального критика Е. Бондаренко, писавшего: «…вычурностью отличается роман г. Ремизова — «Пруд». Автор пытается дать характеристику разлагающейся богатой купеческой семье, а вместо ее дает ряд страниц символико-декадентского косноязычия к заикания. <…> Проглотив два, три десятка таких страниц, вы чувствуете рези в желудке и шум в голове, словно по ней колотили кузнечными молотками. <…> После такой операции у вас надолго пропадает охота читать произведения символистов и юродствующих российских декадентов» (Бондаренко Е. А, Журнальное обозрение. «Русская мысль» — апрель и май. «Вестник Европы», «Мир Божий» и «Вопросы жизни» — май // Каспий. Баку, 1905. № 121. 25 июня. р. 2).
Даже в том случае, когда рецензенты демонстрировали в целом доброжелательное и заинтересованное отношение к ремизовскому роману, их суждения о нем отличались поверхностностью и определялись более соображениями внелитературного характера. Так, например, рецензент «передового» журнала политико-общественной сатиры «Зритель» заявлял: «Наша "господская" литература очень бедна описаниями монашеской жизни. Потому тем интереснее ознакомиться с романом г. Алексея Ремезова <sic!>, печатающегося в журнале "Вопросы жизни". Роман этот, под заглавием "Пруд", только что начался, подробный отчет его мы дадим по окончании, а теперь только коснемся изображения автором некоторых черт монашеской жизни. Отличительная черта дарования г. Ремезова — это откровенность. Он не окутывает жизнь туманным флером, а беспощадной рукой безбоязненно срывает все ее покровы. Его кисть рисует жизнь во всей ее омерзительной наготе, со всей грязью, смрадом, пороками, гноящимися и смердящими ранами. В июньской книжке описывается известный Андрониев (так и назван Андрониев!) монастырь» (Писака. Из журналов//Зритель. СПб., 1905. № 4. 25 июня. С. 11). В этой связи Ремизов высказал недовольство стремлением рецензента причислить его к лагерю «обличителей реалистов» (см.: Переписка Л. И. Шестова с А. М. Ремизовым / Вступ. заметка, подгот. текста и примеч. И. Ф. Даниловой и А. А. Данилевского // Рус. литература. 1992. Jfe 2. С. 149).
В свою очередь, Л. Д. Зиновьева-Аннибал, весьма расположенная к самому Ремизову и его творчеству, поставила «Пруд» вне искусства, отказав автору в умении справиться с формой романа (см.: Аннибал Л. А. Ремизов. Пруд. Роман // Весы. М., 1905. № 9/10. С. 85–86). В своем недатированном письме писателю, написанном несколько позднее, она следующим образом проясняла свое отношение к его роману: «Но, дорогой мой Алексей Михайлович, искристый, истинный талант мною почитаемый и с болью любимый, я решусь честно и прямо сказать свое мнение, в объективной истине которого совершенно не уверена. Часы <второй ремизовский роман. — Ред> как и Пруд не искусство. Быть может они ценны, даже совершенно наверное, но не в <нрзб> Искусства. Это другое, еще небывалое, — эти <нрзб.> червяки которые вы <нрзб.> глодать сердца людей, и эти вопиящие <слепящие?> молитвы, которые извергаются со скрюченными пальцами, перекошенными губами, и злыми и скупыми слезами.
Но все что от искусства для художника ограничено незыблемою гранью и закованное в броню, как бы незаметна эта броня не была для читателя. У вас нет брони. Нет грани. Все что от искусства несет в себе какую-то сферу разряженную <1 нрэб.> электричество. У вас текут какие-то светящиеся зеленым, бледным фосфорическим светом линии все по одному направлению дрожа и зыблясь и прерываясь, но никогда не встречаясь во взрыве и огне. Вот ваши черты слабые, не правильно даже делающие и бессильные…» (РНБ. Ф.634. Оп. 1. Ед. хр. 111. Л. 4–5; сохранена орфография и пунктуация оригинала).
