— Знаешь, отчимы иногда ужасно их любят. Прямо как родных. Может, он думает, каким унылым и печальным будет дом без нее. Когда миссис Лльюэлин сообщила ему новости, он был просто потрясен.
— Расстроился?
— Как будто сел на гвоздь. Наверное, оплакивает потерю.
— Кого это он потерял? Мэвис?
— Да.
Она затронула тему, правду о которой Монти знал из надежного источника. Если мистер Лльюэлин и впал в меланхолию, то уж точно не из-за того, что его падчерица покинет семью.
— Этого не может быть, — сказал он. — У него просто озноб от этой девицы. Он относится к ней примерно как к случайно повстречавшейся кобре.
— Откуда ты знаешь?
— Он мне сам рассказал. Она его извела.
Санди засмеялась. У нее, по мнению Монти, был очаровательный смех, как у Сони Деринфорд, и он бы с удовольствием его слушал так часто, как ей взбредет посмеяться.
— Да, это не совсем укладывается в мою теорию. Ты ее видел?
— Видел.
— Когда?
Монти заколебался, сомневаясь, стоит ли рассказывать ей больше. На студии «Суперба-Лльюэлин» ему удалось зайти на съемки «Отелло», и он запомнил, как жалобы этого мавра растревожили Дездемону. Если он поведает, что произошло с ним в ту злополучную ночь, Санди, которая и так пала жертвой его чар, еще глубже погрузится в безнадежную любовь. Зачем причинять ей горе?
И тем не менее историю он поведал.
— А потом она вытащила огромный револьвер и закрыла меня в чулане, — завершил он.
— Ну, знаешь!
— Вот именно.
— Теперь я вижу, что ты имеешь в виду. Девица на любителя.
— Золотые слова.
— Наследственное. От матери.
— И от отца Орландо Маллигена. Он играл главные роли в этих эпических вестернах и всегда убивал кучу народу. Выйдет так это на улицу, а навстречу ему идет злодей. Они друг в друга стреляют. Конечно, злодею надеяться не на что. Так и вижу Мэвис в этой ситуации. Она ему покажет, этому Джеймсу Пондеру.
— Очень возможно. После медового месяца.
— Ну, конечно, после.
— Ладно, его дело. Нам надо выяснить, что с Лльюэлином. Может, он тоскует?
— Пойду и спрошу.
— Да, пожалуйста.
— Ты тоже пойдешь?
— Я думаю, лучше не надо. Он скорее все расскажет тебе. Как только дверь мистера Лльюэлина открылась в ответ на стук, Монти увидел, что мрачные описания Санди никак не преувеличены. Мистер Лльюэлин не просто тосковал — он тосковал по чему-то очень серьезному. Походил он на человека, прошедшего все три вида экзотического лечения, описанного в специальных номерах журнала «Ланцет». Монти случалось видеть рыбу на прилавке, в которой было больше, скажем так, joie de vivre.[126]
Внешне он тоже изменился к худшему. Глядя из-под нахмуренных бровей, он походил скорее на страшного владельца студии «Суперба-Лльюэлин», чем на того весельчака, который еще недавно напевал «Добрые деньки» и «Барни Гугл». Именно такого Лльюэлина, вероятно, видел мистер Баттервик через стол, уставленный морковкой и вегетарианскими утками.
— Ну? — скорбно спросил он. — Чего надо?
Монти почувствовал, что тут уместна мягкость. Опасаясь, что открытая, фамильярная улыбка добавит масла в огонь, он на нее не решился.
— Простите, что помешал, — выговорил он. — Санди Миллер мне только что сказала, что вы ее до смерти напугали. Она думает, вам очень плохо, как будто рефери уже досчитал до десяти, и послала меня узнать, в чем дело. Скажите мне, что у вас болит? Санди ужасно волнуется.
Его слова волшебным образом изменили настроение Лльюэлина. Он заметно смягчился и заметил, что недомерок — большой молодец.
— Сердце есть, вот что главное. Я ценю ее заботу. В чем-в-чем, а в сочувствии я та-ак нуждаюсь! Перед тобой — погибший человек, Бодкин.
— Неужели? А что случилось?
— Садись, и я тебе расскажу.
Монти присел. Мистер Лльюэлин, еще немного побыв в Пучине Отчаяния,[127] наконец выбрался на поверхность и заговорил:
— Бодкин, тебя никогда не привязывали к бочке с порохом, к которой прикреплена зажженная свеча?
— Вроде бы нет. А что?
— То, что я именно в этом положении. Свеча все короче, сижу, жду взрыва. Меня уже ничто не может спасти. Ты знаешь этот жемчуг миссис Лльюэлин?
Монти сказал, что знает. Он мог бы добавить, что каждый, кто преломил хлеб с Грейс за одним столом, не мог пропустить его мимо внимания.
— Это подарок ее первого мужа, Орландо Маллигена.
— Красота!
— Да, красота в ней была. Все-таки, молодость.
— Собственно, я про жемчуг.
— Да, выглядит он ничего, хотя сделан в Японии.
— Сделан?
— Он фальшивый.
— Фальшивый?
— Подделка.
— Подделка?
— Бодкин, реши, наконец, ты человек или эхо в Альпах, — сказал Лльюэлин, возвращаясь к прежней, легкой манере. — Я понимаю, ты удивлен. Грейс тоже удивится, когда обнаружит. Больше всего меня пугает то, что она тогда скажет.
Монти был ошеломлен. Он помнил, что Орландо Маллиген был вполне крутым парнем, всегда готовым пристрелить сколько угодно бандитов, но не мог поверить, что кому бы то ни было хватит смелости подсунуть Грейс фальшивое ожерелье. Наполеону — пожалуй, больше некому, да и ему — лишь в те годы, когда он упивался властью и совсем уж разошелся.
— Вы хотите сказать, — уточнил Монти, — что Орландо Маллиген посмел ей всучить фальшивый жемчуг? Должно быть, железный человек.
Мистер Лльюэлин заметил, что его не поняли, и поспешил объясниться:
— Нет, он-то подарил настоящий. Заменили его гораздо позже.
— Кто?
— Я.
— Господи!
— А что поделаешь? Пришлось, когда мы открыли совместный счет. На студии я зарабатываю восемьсот тысяч долларов в год, но что в них толку, если миссис Лльюэлин следит за каждым чеком? Мне была нужна небольшая заначка, вот я и подумал о жемчуге. Я взял его, чтобы заново нанизали, а на самом деле подменил. Но я еще не знал…
— Чего вы не знали?
— Насчет Мэвис.
— А что с ней такое?
— Когда Орландо Маллиген откинул копыта — цирроз печени, — оказалось, что ожерелье завещано Мэвис, и она получит его, как только выйдет замуж.
— А-а!
— Бодкин, не издавай животных криков. Я в очень нервном состоянии.
— Простите.
— Слишком поздно. Из-за тебя я прикусил язык.
— Я только хотел сказать, что я понял, почему вы беспокоитесь.
— Беспокоюсь — слишком слабое слово. Я оцепенел. Наверное, ты никогда не видел миссис Лльюэлин, когда она разойдется?
— Еще нет.
— Побудешь со мной, увидишь, — заверил Лльюэлин, содрогнувшись. — Превзойдет саму себя. Конечно, я понимал, подменяя ожерелье, что иду на некоторый риск.
— Но тогда вам казалось, что это хорошая мысль?
— Точно. Не думал, что какой-нибудь псих женится на Мэвис. Шансы бесконечно малы. Их практически нет!
— Хотя она, в сущности, красавица? Сам не видел, было темно, но, судя по слухам…
Мистер Лльюэлин поворчал, но согласился.
— Да, девица ничего, но что такое красота? Видимость. Мнимость. Душа, вот что важно.
— Золотые слова.
— А ее душу давно пора отдать в чистку. Когда она узнает, что ее жемчуг — японская поделка, из нее полезет гремучая змея.
— А вдруг она примет его за настоящий, как миссис Лльюэлин?
— Не дури. Она выходит замуж за ювелира, который способен различить подделку с пятидесяти шагов.
— Может быть, Пондер не проболтается?
— Конечно, проболтается! Бодкин, ты все-таки идиот. Уходи-ка ты лучше и посиди где-нибудь. У тебя есть своя комната, так? Сделай одолжение, иди туда. Если случайно споткнешься о ковер, упадешь с лестницы и сломаешь себе спину в трех местах, я не очень расстроюсь. Нет, что же это! Приходит, порет всякую чушь погибшему человеку. Убирайся, Бодкин. Не могу видеть твою глупую рожу.
Монти не задержался. Ему было жаль уходить, он надеялся дать еще совет-другой, но что-то ему подсказало, что в нем больше не нуждаются.
2Внимательный наблюдатель, взглянув на супругов Моллой в то время, когда Грейс произносила тост о помолвке, без особого труда заметил бы, что ее речь произвела на них более сильное впечатление, чем можно было бы предположить, учитывая, что с Мэвис они совершенно незнакомы. Зато этот наблюдатель, вероятно, уловил бы, что во взглядах, которыми они обменялись, светится явная досада. Вместо того, чтобы радоваться соединению любящих сердец, они позволяли предположить, что желают этим сердцам заболеть совершенно неизлечимой холерой. Супруги Моллой одновременно вспомнили, что этот Джеймс Пондер — тот простодушный субъект, которому Мыльный продал все акции «Силвер Ривер». Упоминания о Каннах и об усиках было достаточно, чтобы освежить их память. Мысль о встрече с Пондером, который, без сомнения, уже разузнал все что надо, их не пленяла.
