– Ого-го-го-о!
– Прошу прощения? Не понял?
– Ого-го-го-о!
Мэрвин озадачился.
– Этой имитацией ржания ты поместил себя в один класс с боевым конем, отпустившим, если ты помнишь, похожее замечание среди пения труб. Но что оно означает? Поподробнее, пожалуйста.
Простак продефилировал к бачку с водой и наполнил бумажный стаканчик.
– Когда он сказал «семьдесят пять тысяч», что он имел в виду? Доллары или центы?
– Насколько я понял – все-таки доллары.
– А впрочем, это и не играет особой роли. Даже и семьдесят пять тысяч центов мой личный счет не потянет.
– У нас, Мэрвин, дурные новости, – вмешалась Динти. – Расскажи ему, Простак.
Путаясь, Простак выложил всю историю, и Мэрвин Поттер, покачивая головой, согласился, что «дурные» – определение в самую точку.
– И что вы намерены делать? – поинтересовался он.
– Сами не знаем. Мы как раз обсуждали это, когда ты пришел.
– Боюсь, придется тебе отдать ему его фунт мяса. Юристы – настоящие дьяволы. В Голливуде я увязал в их гуще как в трясине. Они разнюхивали, что я ем и на чем сплю, шпионили за каждым моим шагом. Помню, однажды…
Но любопытная история так и не была рассказана, потому что в этот момент распахнулась дверь и ворвалась Фанни Леман, агрессивная и целеустремленная, как всегда. Казалось, будто она влетает на сцену, готовясь сразить зрителей наповал номером с шестью булавами. Пребывала она в отличнейшем настроении. Глаза у нее сияли, лицо раскраснелось. Так выглядит женщина, которая вот-вот обдурит кого-то.
– Привет, дети мои! – воскликнула она. – Привет, мистер Поттер!
– Доброе утро, – сказали и Динти, и Поттер.
В минуту, когда требовалось расправиться с трудными проблемами и принять жизненно важное решение, Простаку меньше всего хотелось, чтобы ему мешали, пусть даже и женщина, которая всегда была ему по душе. Но хотя ему недоставало серых клеточек, любезности было не занимать.
– A-а, привет, миссис Леман, – ответил он, надеясь, что голос его не прозвучит предсмертным хрипом.
Однако именно хрипом он и вырвался. Брови у Фанни вскинулись, глаза стрельнули на Динти и обратно. Она остро улавливала настроение, но сейчас даже и самый толстокожий наблюдатель ощутил бы напряженность в атмосфере.
– Ради Бога! – воскликнула Фанни. – Что у вас стряслось? Вы же должны веселиться напропалую! Разве вы не знаете, что у вас получился хит?
– Ну да. Спектакль прошел с успехом.
– С успехом? Да в три раза большим, чем вы могли надеяться. Сцена в притоне их добила. Полиция пытается закрыть из-за нее спектакль, а вам известно, что тогда получается. Публика на люстрах будет висеть.
Простак сглотнул. Теперь к Дж. Бромли Липпинкотту прибавилась нью-йоркская полиция, и он почувствовал себя электрическим зайцем, за которым гонится целая свора борзых.
– А что, если они все-таки закроют?
– Ни в коем разе, – добродушно рассмеялась Фанни. – Не в этом городе.
– Конечно, нет, – подтвердил Мэрвин. – Нью-Йорк – это вам не Бостон. У нас тут есть права, малыш. Все, что случится, – на первых страницах газет будут печатать массу всякой ерунды, и тебе придется убрать в завтрашнем спектакле парочку реплик типа «Черт дери». А в послезавтрашнем вставишь их снова, и все пойдет как прежде.
– А между тем, – заметила Фанни, – каждый житель города, сумевший наскрести четыре доллара восемьдесят центов, ринется к окошку театральной кассы.
– А те, у кого не найдется такой суммы, – подхватил Мэрвин, – будут рыскать кругами по городу, пока не ухитрятся подзанять деньжат.
– Говорю тебе, – заверила Фанни, – успех оглушительный! Тебя ждет полная победа. И добавлю еще кое-что. К тебе сейчас нагрянет компашка.
– А? – переспросил Простак. – Что за компашка?
– Мистер Леман.
– Мистер Леман? – вскрикнула Динти.
– Никто иной. Он разжился денежками, – очень весомо объявила Фанни, – и теперь жаждет выкупить спектакль обратно. Деньги у него с собой в удостоверенных чеках.
Если она рассчитывала, что новость произведет сенсацию, то ничуть в расчетах не обманулась. Простак, охнув, оглянулся на Динти. Та охнула тоже и посмотрела на Простака. Обоих одновременно посетила мысль, от которой они запунцовели точно розы в полном расцвете. По поведению Мэрвина Поттера было совершенно ясно, что точно такая же мысль осенила и его.
– Боже! – воскликнула Динти.
– Хеппи-энд, – заметил Мэрвин.
– Да, если он успеет сюда раньше юриста, – возразил Простак. – Но успеет ли? – напрягся он.
Фанни удивилась.
– Что у вас тут такое? Какие такие юристы?
Простака занимало одно.
– Так скоро он придет? Как думаете?
– Думаю, да. Он уже вышел. Я просто помчалась вперед, чтобы раскрыть тебе полную картину. У меня к тебе глупая симпатия, братец Фиппс. Почему-то мне всегда были симпатичны простофили. И я не считаю, что Джо Лемана нужно поощрять, когда он пытается всадить гарпун в молодых и наивных. Он у меня хороший парень, и я люблю его, но не одобряю некоторые его приемчики.
– Очень, очень верно, – согласился Мэрвин. – Он напрашивается на критику. Не знаю, где Джо получал образование, но наверняка в его школе или колледже забыли обучить разнице между добром и злом. А она имеется.
– Да уж, – согласилась Фанни. – Он задумал кражу века, прости его Господи. Вот я и помчалась рысью, чтобы предупредить тебя. Когда он явится и примется обрабатывать тебя, Простак, не давай слабины ни на минутку. Если ты позволишь этому разбойнику тебя улестить, выманить у тебя шоу, это будет преступлением.
В дверь постучали, и Фанни ласково улыбнулась.
– Ага! Занавес поднимается!
– Да, – подтвердил Мэрвин. – Ватсон, если я не ошибаюсь, к нам посетитель.
Когда в офис шумно, явно торопясь, ввалился Леман, то прежде всего удивился, что тут вроде как идет совещание. Очень уж много народу набилось в его бывшее стойбище. Он посмотрел на Простака, посмотрел на Динти, оглянулся на Мэрвина Поттера. Потом взгляд его упал на Фанни, и он вздрогнул, словно человек, наткнувшийся в ванной на тарантула.
– Ты-то как тут очутилась? – хрипло выговорил он.
– В гости зашла.
– Убирайся!
Простак вскинул брови. Такого допустить он не мог.
– Эй-эй! – со спокойным укором окликнул он. – Вы что, собираетесь снова выгонять людей из комнаты? Тут, между прочим, мой офис – 1468, Бродвей, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк. Нью-Йоркская корпорация. Всех, кого надо выгнать отсюда, я выгоню сам.
– Хорошо сказано, Фиппс! – одобрил Мэрвин.
– К месту, а?
– Именно к месту, – согласился Мэрвин. – Прямо в яблочко.
Простак устроился в крутящемся кресле, с которого Мэрвин галантно встал, когда вошла Фанни, и закинул ноги на стол.
– Присаживайтесь, дорогуша, – пригласил он. – Послушаем, что у вас на уме.
– Если там что есть, – вставил Мэрвин.
– Вот именно, – подхватил Простак, – если есть. Что привело вас сюда в это ясное солнечное утро?
Леман, который в это время сверлил взглядом свою бесценную жену, обернулся к нему с пылким жестом.
– Послушайте, – начал он. – Не знаю, что она вам тут наболтала, но не вздумайте поверить ей.
– Вы говорите загадками, мой друг.
– Я пришел, чтобы вернуть вам ваши деньжата – выкупить все обратно, целиком.
– То есть вы желаете купить спектакль?
– Я отдам все, что вы за него заплатили, – двадцать тысяч. Вы не потеряете ни цента.
– И вы тоже, верно?
– Что?
– Я первый спросил.
– Что-то не пойму вас.
Простаку и в голову не приходило, что наступит момент, когда он порадуется знакомству с Дж. Бромли Липпинкоттом, но теперь он ощущал сильнейшую благодарность, что ему выпала возможность наблюдать адвоката в действии. Молодой театральный менеджер многое может перенять от похожего на труп адвоката в умении держать себя. Преобразиться в брюнета Простак, конечно, не мог, но позаимствовать чуть-чуть стали и напора – вполне возможно, что он и сделал.
– Позвольте объяснить, – начал Простак. – Вы так легко говорите о деньгах.
– Или слишком бойко, – подсказал Мэрвин.
– Да, или слишком бойко, – согласился Простак, всегда открытый предложениям. – Вы легко, или бойко, говорите о покупке моего шоу, но позвольте напомнить, что вышеназванное драматическое сочинение, или пьеса, собственность чертовски ценная. Это величайшее драматическое произведение за последние двадцать лет. Начинается оно с пролога…
– Что, вы поверили всякой чепухе? – взорвался Леман. – Послушайте, дорогуша…
– Слушаю, мой друг.
– Я в шоу-бизнесе собаку съел. Э?..
«Э» было обращено к Фанни, которая бормотала: «Твой конек – водевили». Ожегши ее злобным взглядом, Леман сказал:
– И что? С водевилями полный порядок, но мы говорим не о водевилях, а о постановке драматических спектаклей. Я собаку съел в шоу-бизнесе, – повторил он, вбивая в ладонь левой руки кулак правой, – и сумею слепить кое-что из этого спектакля. А вот вы не сумели!
