— Теперь пора, мистеръ Бриггсъ! сказалъ Филиппъ клэрку нашаго стряпчаго, и Бриггсъ бросился внизъ исполнить его приказаніе.
— Очистить дорогу! дайте дорогу! послышалось изъ толпы.
Ворота нашей гостинницы, которые были заперты, вдругъ отворились, и среди криковъ толпы выѣхала телега запряжённая парой ословъ, управляемыхъ негромъ; и ослы и возница были украшены цвѣтами Улькома. На телегѣ виднѣлось объявленіе, на которомъ былъ нарисованъ чрезвычайно похожій портретъ Улькома, съ словами: "Подавайте голосъ за меня! Развѣ я не человѣкъ и не братъ?" Эта телега выѣхала со двора гостинницы Баранъ, и провожаемая кричавшими мальчишками, подвигалась къ рыночной площади, по которой тогда проѣзжала карета Улькома.
На площади стояла статуя покойнаго графа, о которой было уже упомянуто. Кучеръ, правившій ослами, былъ лавочникъ, привозившій рыбу изъ приморскаго городка въ Уипгэмъ, малый разбитной, посѣтитель всѣхъ кабаковъ и знаменитый своимъ искусствомъ въ дракахъ. Съ ироническими криками: "Да здравствуетъ Улькомъ!" онъ направилъ свою телегу къ каретѣ и снялъ шляпу съ насмѣшливымъ уваженіемъ кандидату, сидѣвшему въ каретѣ. Съ балкона гостинницы Баранъ мы могли видѣть, какъ оба экипажа приближались одинъ къ другому; при крикахъ народа, при звукахъ двухъ соперничествовавшихъ оркестровъ, мы не могли ничего слышать, но я видѣлъ какъ Улькомъ высунулъ свою жолтую голову изъ окна кареты — указалъ на дерзскую телегу и повидимому приказывалъ кучеру наѣхать на неё. Телега объѣзжала кругомъ Рингудской статуи, лошади Улькома, направленныя на телегу, вѣроятно перепугались шума и крика, наѣхали на рѣшотку, окружавшую статую, карета опрокинулась, передняя лошадь упала съ форрейторомъ, заднія начали лягаться. Я обязанъ сказать, что физіономія Филиппа имѣла самое виновное и странное выраженіе. Это столкновеніе, а можетъ быть и смерть Улькома и его стряпчаго случились бы отъ нашей шуточки.
Мы бросились изъ гостниницы — Гориблоу, Филиппъ и еще человѣкъ шесть, и продрались сквозь толпу къ каретѣ. Толпа вѣжливо давала дорогу популярному и проигравшему кандидату. Когда мы дошли до кареты, постромки были отрѣзаны, упавшій форрейторъ всталъ и потиралъ ногу, и Улькомъ выходилъ изъ кареты. Его встрѣтилъ громкій хохотъ, который еще увеличился, когда Джэкъ, возница телеги съ ослами, вскарабкался на рѣшотку и сунулъ на протянутую руку статуи изображеніе Человѣка и Брата, такъ что бумага висѣла на воздухѣ надъ головой Улькома.
Тогда поднялись крики, которымъ подобныхъ рѣдко слышалъ этотъ спокойный городокъ. Улькомь началъ кричать, ругаться и обѣщалъ шиллингъ тому, кто принесётъ ему эту проклятую вещь. Тогда, испуганный, ушибенный, бѣдный Брадгэтъ вылѣзъ изъ кареты, а его кліентъ не обращалъ на него ни малѣйшаго вниманія. Горнблоу изъявилъ надежду, что Улькомъ не ушибся. Маленькій джеатльмэнъ обернулся и сказалъ;
— Ушибся? нѣтъ. Кто вы? Неужели никто не принесётъ мнѣ эту проклятую вещь? Я даю шиллингъ тому кто принесёть!
— Шиллингъ предлагается за эту картину! закричалъ Филиппъ, и лицо его покраснѣло отъ волненія. — Кто хочетъ получить цѣлый шиллингъ за эту прелесть?
Улькомъ началъ кричать и ругаться пуще прежняго.
— Вы здѣсь? Чортъ васъ побери! Зачѣмъ вы здѣсь? Вы пришли меня оскорблять? Уведите этого человѣка, эй вы! кто-нибудь; Брадгэтъ, пойдёмте въ комитетную комнату. Говорю вамъ, я здѣсь не останусь. Это что такое?
Пока онъ говорилъ, кричалъ и бранился, карсту подняли и поставили на три колеса. Та сторона, которая упала, разбилась о камень и въ отверстіе, образовавшееся въ ней, какой-то мальчишка засунулъ руку.
— Прочь, нищій! закричалъ Улькомъ — Прогоните этихъ мальчишекъ, кучера! Что ты стоишь да потираешь себѣ колѣно, дуракъ! Это что?
Онъ засунулъ руку въ то самое отверстіе, въ которое засовывалъ руку мальчикъ.
Въ старыхъ дорожныхъ каретахъ были сумки для шпагъ и пистолетовъ въ тѣ времена, когда оружіе было необходимо имѣть въ дорогѣ для обороны. Изъ такой сумки въ дорожной каретѣ лорда Рингуда Улькомъ вытащилъ не шпагу, а бумагу завязанную красной тесёмкой. Онъ прочолъ надпись:
"Завѣщаніе Джона, графа Рингуда. Брадгэтъ, Сынъ и Бёрроузъ."
— Господи помилуй! это завѣщаніе, которое онъ взялъ изъ моей конторы и которое я думалъ, что онъ уничтожилъ. Поздравляю васъ отъ всего моего сердца.
Брадгэть началъ горячо пожимать руку Филиппа.
— Позвольте мнѣ взглянуть на эту бумагу. Да, это мой почеркъ. Пойдёмте въ гостинницу Рингудскаго Герба или Барана — куда-нибудь и прочтёмъ.
Тутъ мы увидали на балконѣ Рингудскаго герба большое объявленіе, возвѣщавшее о подачѣ голосовъ
Улькомъ — 216.
Горнблоу — 92.
— Мы побѣждены, очень добродушно сказалъ Горнблоу. — Мистеръ Улькомъ, поздравляю васъ.
— Я это зналъ, сказалъ Улькомъ, протягивая руку въ жолтой перчаткѣ. — Я имѣлъ заранѣе всѣ голоса. Эй! вы, какъ бишь васъ — Брадгэтъ! Что это за завѣщаніе? Оно въ пользу этого нищаго?
Съ хохотомъ, крикомъ и восклицаніями: "Дайте же намъ выпить, ваша честь!" успѣшный кандидатъ отправился въ гостинницу.
Итакъ смуглый Улькомъ былъ тѣмъ волшебникомъ, который долженъ былъ избавить Филиппа отъ долговъ и бѣдности? Да. А старая дорожная карета лорда Рингуда была волшебной колесницей. Вы читали въ одной изъ предыдущихъ главъ какъ старый лордъ разсердившись на Филиппа, взялъ назадъ отъ стряпчаго свое завѣщаніе, въ которомъ онъ оставилъ порядочное наслѣдство своему племяннику. Онъ положилъ завѣщаніе въ свою карету, когда отправился въ послѣднее путешествіе, среди котораго застигла его смерть. Если бы онъ остался живъ, сдѣлалъ ли бы онъ другое завѣщаніе, не упомянувъ въ нёмъ о Филиппѣ? Кто можетъ это знать? Милордъ дѣлалъ и уничтожалъ много завѣщаній. Это, засвидѣтельствованное законнымъ порядкомъ, было послѣднее сдѣланное имъ, и въ нёмъ Филиппу назначалась сумма, достаточная для того, чтобъ обезпечить тѣхъ, кого онъ любилъ.
Любезные читатели, біографъ Филиппа желаетъ вамъ того счастья, которое не оставляло Филиппа въ его испытаніяхъ: милую жену, любящихъ дѣтей, двухъ-трёхъ истинныхъ друзей, чистую совѣсть и доброе сердце. Если вы падёте на жизненномъ пути, пусть вамъ помогутъ. И пусть вы въ вашу очередь подаёте помощь несчастнымъ, которыхъ вы нагоните на жизненномъ пути.
Кому угодно знать, что случилось съ другими дѣйствующими лицами нашего разсказа? Старый Туисденъ еще орётъ въ клубахъ. Онъ поссорился съ своимъ сыномъ зато, что тотъ не вызвалъ Ульгэма на дуэль, когда случился несчастный раздоръ между Чорнымъ Принцемъ и его женой. Онъ говоритъ, что покойный лордъ Рингудъ обошолся съ жестокой несправедливостью съ его семьёй, но какъ только Филиппъ получилъ маленькое состояніе, онъ тотчасъ съ нимъ помирился.
Наша милая Сестрица ни за что не хотѣла жить съ Филиппомъ и съ Шарлоттой, хотя послѣдняя особенно просила мистриссъ Брандонъ переѣхать къ нимъ. Эта чистая, полезная и скромная жизнь кончилась нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Сестрица умерла отъ горячки, которою заразилась отъ одного изъ своихъ паціентовъ. Она не позволила Филиппу и Шарлоттѣ навѣщать её. Она сказала, что по справедливости наказана за то, что изъ гордости не хотѣла жить съ ними. Всё, что она накопила, она оставила Филиппу. У него и теперь хранятся пять гиней, которыя она подарила ему на свадьбу. Ридли сдѣлалъ ея потретъ, съ ея грустной улыбкой и нѣжнымъ личикомъ, который виситъ въ гостиной Филиппа, гдѣ отецъ, мать и дѣти говорятъ о Сестрицѣ, какъ будто она еще между ними.
Она пришла въ сильное волненіе, когда было получено извѣстіе изъ Нью-Йорка о второмъ бракѣ доктора Фирмина.
— Второмъ? Третьемъ! сказала она. — Негодяй! негодяй!
Докторъ Фирминъ написалъ объ этомъ сыну длинное письмо. Онъ описываль богатство своей второй жены (вдовы изъ Норфолька въ Виргиніи). Онъ заплатитъ съ процентами до послѣдняго шиллинга все, что онъ былъ долженъ сыну. Была ли богата эта дама? Мы не имѣли никакихъ доказательствъ кромѣ словъ доктора.
Черезъ три мѣсяца послѣ женитьбы докторъ Филиппъ умеръ отъ жолтой лихорадки, въ имѣніи своей жены. Тогда-то Сестрица пришла къ намъ въ вдовьёмъ траурѣ и въ сильномъ волненіи. Она велѣла нашему слугѣ доложить: "Мистриссъ Фирминъ пришла", къ великому удивленію этого человѣка, который её зналъ. Покоится теперь съ миромъ эта лихорадочная головка, что нѣжное, вѣрное сердечко!
Матери въ семьѣ Филиппа и въ моей уже помолвила нашихъ дѣтей.
У насъ намедни было большое собраніе въ Рогэмптонѣ, въ домѣ нашего друга Клива Ньюкома (высокій сынъ котораго, какъ говоритъ моя жена, былъ очень внимателенъ къ вашей Эленъ), и бывъ воспитаны въ одной школѣ, мы долго просидѣли за десертомъ, разсказывая старыя исторіи, между тѣмъ какъ дѣти танцовали подъ фортепіано на лугу. Ночь наступаетъ; мы долго проговорили за нашимъ виномъ и не пора ли воротиться домой? Прощайте, прощайте, друзья, старые и молодые! Ночь наступаетъ, исторіи должны кончиться, и лучшимъ друзьямъ надо разстаться.
