Дж. Мелфорда.
Горячие Воды, 20 апреля
Пишите мне прямо в Бат и напомните обо мне всем нашим товарищам по колледжу Иисуса.
Доктору Льюису
Я понимаю ваш намек. В медицине, так же как в религии, есть тайны, которые мы, нечестивцы, не имеем права исследовать. Человеку непозволительно дерзать и пускаться в рассуждения, если только он не изучил категории и не умеет спорить по законам логики. (Говорю вам, как другу.) Пусть это будет между нами, но, по моему мнению, каждый человек, обладающий некоторыми способностями, должен в моем возрасте быть лекарем и законником, поскольку это касается его здоровья и имущества. Что до меня, то в течение последних четырнадцати лет во мне заключена целая больница, и я исследую свою хворь с самым пристальным вниманием и, стало быть, надо полагать, знаю кое-что, хотя и не изучал исправно физиологии и пр. Короче говоря, я пришел к тому убеждению (не сочтите, доктор, за обиду), что все ваши сведения в медицине приводят лишь к одному: чем больше вы изучаете, тем меньше знаете.
Я прочел все, что написано о Горячих Водах, и извлек из всего лишь то, что вода содержит только немного соли и известковой земли, примешанных в такой незначительной пропорции, что они не могут оказать почти никакого влияния на животный организм. При таком положении мне кажется, что человек заслуживает украшения в виде колпака с бубенчиками, если ради ничтожной пользы, каковую приносят эти воды, теряет драгоценное время, которое мог бы употребить на лечение куда более верными лекарствами, и обрекает себя на жизнь в грязи и вони, подвергаясь холодным ветрам и непрерывным дождям, вследствие чего сей город поистине невыносим для меня. Если даже эти воды благодаря слабой вязкости могут принести хоть какую-нибудь пользу при сахарной болезни, поносе, ночной испарине, когда выделения усиливаются, могут ли они в тех же дозах не повредить, когда мы имеем дело с задержкой выделений при астме, цинге, подагре и водянке?
Мы коснулись водянки; здесь есть нелепый чудак, один из ваших собратьев, который разглагольствует в галерее так, точно его наняли читать лекции по любому вопросу. Я не могу его раскусить: то он делает замечания проницательные, то болтает, как последний дурак. Прочитал он уйму, но без всякой системы и без разбора, и ничего не переварил. Он верит всему, что прочел, особенно всему чудесному, и его болтовня есть удивительное рагу из учености и нелепостей. На днях он мне сказал весьма самоуверенно, что у меня водянка; по его словам, у меня подкожная водянка, а это лучшее доказательство того, что отсутствие у него опыта равно его самонадеянности, ибо, как вы знаете, моя болезнь не имеет ничего общего с водянкой. Было бы неплохо, если бы эти наглые, но слабоумные люди приберегли свои советы для тех, кто к ним обращается! Вот еще, водянка! Как будто мне не пятьдесят пять лет и я ничего не ведаю о своей хворости и не лечился так долго у вас, а также у других известных врачей, чтобы меня вразумлял такой, с позволения сказать… Без сомнения, этот человек спятил с ума, и все, что он говорит, не имеет никакого значения.
Вчера меня посетил Хиггинс; он прибыл сюда напуганный вашими угрозами и преподнес мне пару зайцев, которых, как он сознался, подстрелил на моих полях, и я не мог сказать парню, что он поступил дурно и что я вправе привлечь его к суду за охоту на чужой земле. Прошу вас, проберите хорошенько этого негодяя, а то он будет досаждать своими подношениями, которые обходятся мне слишком дорого. Если бы я еще мог удивляться поступкам Фицовена, меня изумила бы его дерзкая просьба, чтобы вы склонили меня голосовать за него на ближайших выборах в графстве. За него, который так гнусно соперничал со мной на прошлых выборах! Учтиво скажите ему, что я прошу меня извинить.
Пишите мне в Бат, куда я переезжаю завтра не столько ради себя, сколько ради моей племянницы Лидди, к которой, по-видимому, вернулась ее хворь. Вчера у бедняжки был припадок, когда я торговался из-за пары очков с евреем-разносчиком. Боюсь, что у бедняжки в сердечке что-то еще гнездится; перемена места ей поможет. Напишите, что вы думаете о нелепом и дурацком суждении этого полоумного доктора касательно моей болезни. Вот еще, водянка! Да у меня живот подтянут, как у борзой, к тому же, когда я измеряю бечевкой лодыжку, видно, что опухоль опадает с каждым днем. Упаси бог от таких докторов!
В Бате я еще не снял помещения, потому что там мы сможем устроиться тотчас по приезде, и я сам выберу квартиру. Нет нужды говорить, что ваши указания касательно пользования водами и купанья будут приятны вашему, дорогой Льюис,
М. Брамблу.
P. S. Забыл вам сказать, что на моей правой лодыжке — вмятина, а это, как я понимаю, указывает на подагру, а не на подкожную водянку.
Горячие Воды, 20 апреля
Мисс Летиции Уиллис, в Глостер
Моя дорогая Летти!
Я не имела намерения снова докучать вам, покуда мы не поселимся в Бате, но, когда представился случай послать письмо с Джарвисом, я не могла упустить его, так как должна сообщить вам нечто из ряда вон выходящее. О любезная моя приятельница! Что сказать мне вам? В течение последних нескольких дней у источников появлялся похожий на еврея торговец с ящиком очков, и он все время так внимательно смотрел на меня, что я почувствовала сильное смущение. Наконец он пришел к нашему дому в Клифтоне и замешкался у двери, точно хотел с кем-нибудь поговорить. Меня охватил какой-то странный трепет, и я попросила Уин выйти к нему, но у бедной девушки слабые нервы, и она побоялась его бороды. Мой дядюшка, нуждаясь в новых очках, позвал его наверх и начал примерять очки, как вдруг этот человек, приблизившись ко мне, промолвил шепотом… О небо! Как думаете вы, что он сказал?.. «Я — Уилсон!» В то же мгновение я узнала черты его лица; да, это был Уилсон, но столь изменивший свое лицо, что невозможно было бы признать его, если бы сердце мое не споспешествовало этому открытию.
Столь велико было мое изумление и испуг, что я потеряла сознание, но вскоре опамятовалась и почувствовала, что он поддерживает меня на стуле, а в это время дядюшка с очками на носу метался по комнате, призывая на помощь. Не было никакой возможности заговорить с ним, но взгляды наши были достаточно красноречивы.
Ему заплатили за очки, и он ушел. Тогда я сказала Уин, кто он такой, и послала ее вслед за ним к павильону минеральных вод, где она заговорила с ним, и умоляла от моего имени удалиться из этих мест, дабы не пробудить подозрений дядюшки и брата, если не хочет он увидеть меня умирающей от ужаса и огорчения. Бедный юноша заявил со слезами на глазах, что имеет сообщить нечто из ряда вон выходящее, и спросил, не согласится ли она передать мне письмо, но на это она, по моему приказанию, ответила решительным отказом. Убедившись в ее упорстве, он попросил ее передать мне, что отныне он уже не актер, но джентльмен, и как таковой очень скоро признается в своей страстной любви ко мне, не страшась ни порицания, ни упреков… Да, он даже открыл свое имя и фамилию, однако, к великому моему горю, простодушная девушка их позабыла в смятении, застигнутая в разговоре с ним моим братом, который остановил ее на дороге и пожелал узнать, Какие у нее дела с этим мошенником-евреем. Она отвечала, будто торговалась с ним, желая купить крючок для корсета, но столь затруднительно было ее положение, что она позабыла самую важную часть его сообщения, а придя домой, разразилась истерическим смехом. Происшествие это случилось назад тому три дня, в течение коих он не появлялся, а потому я полагаю, что он уехал.
Милая Летти! Вы видите, с каким удовольствием фортуна преследует вашу бедную подругу. Если вы повстречаете его в Глостере или уже повстречались с ним и знаете настоящее его имя и фамилию, прошу вас, не оставляйте меня долее в неизвестности; если нет у него теперь никакой необходимости скрываться и если он питает ко мне истинную любовь, я могла бы надеяться, что в скором времени он представится моим родственникам. Право же, если для этого союза нет никаких препятствий, они не будут столь жестоки, чтобы ставить препоны моим чувствам. О, какое счастье выпало бы тогда мне на долю! Я не могу не услаждать себя такими мыслями и тешить свое воображение столь приятными мечтаниями, которые в конце концов, может быть, никогда не сбудутся. Но зачем мне отчаиваться? Кто знает, что случится?
Завтра мы уезжаем в Бат, и я почти сожалею об этом, так как начинаю любить уединение, а место это прелестно и располагает к мечтаниям. Воздух такой чистый, поросшая вереском долина так красива, дрок в полном цвету, поля усеяны маргаритками, примулами и белой буквицей, на деревьях распускаются почки, а живые изгороди уже надели свой зеленый убор; склоны гор покрыты стадами овец, и шаловливые ягнята тихо блеют, играют, резвятся и перебегают с места на место; в рощах звенит пенье дроздов и коноплянок, и всю ночь напролет нежный соловей заливается своею прелестной песней. Для развлечения мы спускаемся вниз, к «нимфе Бристольских Вод», где перед обедом собирается компания, такая милая, добродушная, непринужденная, и здесь мы пьем воду, такую прозрачную, такую чистую, с таким приятным слабым привкусом; солнце здесь такое живительное, погода так хороша, прогулка так приятна, виды столь разнообразны, а корабли и лодки, плывущие вверх и вниз по течению реки близ самых окон, являют столь чарующую смену картин, что для их описания требуется перо гораздо более искусное, чем мое. Чтобы место это стало истинным раем для меня, мне не хватает только любезной приятельницы и верной подруги, такой, какою была и, надеюсь, остается мисс Уиллис для навеки ей преданной
