Глаза, как звезды, вышли из орбит
И кудри отделились друг от друга,
Поднявши дыбом каждый волосок,
Как иглы на взбешенном дикобразе.
Но вечность — звук не для земных ушей.
О, слушай, слушай! Если только
Ты впрямь любил когда-нибудь отца... Гамлет: О, боже мой! Призрак: Отмсти за подлое его убийство. Гамлет: Убийство? Призрак: Да, убийство из убийств,
Как ни бесчеловечны... (Сбивается.) Гамлет (шепчет): ...все убийства. Призрак: ...все убийства. Гамлет: Рассказывай, чтоб я на крыльях мог
Со скоростью мечты и страстной мысли
уститься к мести. Призрак: Значит, слушай, Гамлет.
Объявлено, Что спящего в саду
Меня змея ужалила. Датчане
Бесстыдной ложью введены в обман.
Ты должен знать, мой мальчик благородный,
Змея...
[366]
Суфлерша: ...убийца твоего отца... Призрак: ...убийца... Суфлерша: ...твоего отца... Призрак: ...твоего отца —
В его короне. Гамлет: О, мои прозренья!
Мой дядя? Призрак: Да.
Кровосмеситель и прелюбодей,
Врожденным даром хитрости и лести
(Будь прокляты дары, когда от них
Такой соблазн!) увлекший королеву
К постыдному сожительству с собой.
Но тише! Ветром утренним пахнуло.
Потороплюсь. Когда я спал в саду
В своё послеобеденное время,
В мой уголок прокрался дядя твой
С проклятым соком белены во фляге
И мне в ушную полость влил настой,
Чьё действие в таком раздоре с кровью,
Что мигом обегает, словно ртуть,
Все внутренние переходы тела,
Створаживая кровь, как молоко,
С которым каплю уксуса смешали.
Так было и с моей. Сплошной лишай
Покрыл мгновенно пакостной и гнойной
Коростой, как у Лазаря, кругом
Всю кожу мне.
Так был рукою брата я во сне
Лишен короны, жизни, королевы;
Так был подрезан в цвете грешных дней,
Не причащен и миром не помазан,
Так послан второпях на Страшный суд
Со всеми преступленьями на шее. Гамлет: О, ужас, ужас, ужас! Призрак: Если ты
Мой сын, не оставайся равнодушным.
Не дай постели датских королей
Служить кровосмешенью и распутству!
Прощай, прощай и помни обо мне! 1 Оскар Экдаль хочет встать, делает слабое движение руками, но остается сидеть, повернувшись лицом к Гамлету, на губах блуждает неуверенная улыбка, лоб блестит от пота, вены на висках набухли, он ищет носовой платок, облизывает губы.
Оскар: Я забыл, что я должен делать.
Микаэль: Ты встаешь и уходишь за задник.
Оскар: Где я?
Микаэль: Здесь, в театре.
Оскар Экдаль, словно бы обдумывая слова Микаэля, поднимает глаза к потолку и вздыхает. Остальные актеры уже поняли, что случилось какое-то несчастье. Они собираются на сцене, молчаливо, неуверенно. Александр стоит в самом низу, у просцениума, скрытый разрисованными конструкциями. Все поворачиваются к Эмили, которая, отложив рукоделье и оборвав перешептывание с фру Синклэр, медленно приближается к мужу, садится рядом и быстрым движением гладит его по голове.
Эмили: По-моему, нам надо пойти домой и отдохнуть.
Оскар: Где я?
Эмили: Ты со мной.
Оскар: Что случилось?
Эмили: Мне кажется, ты просто немного устал.
Оскар: Что я здесь делал?
Эмили: Ты играл роль.
Оскар (тихо): Играл роль. Зачем я играл роль?
Эмили: Пойдем, Оскар, пойдем домой.
Оскар: Думаешь, у меня удар?
Эмили: Мы вызовем доктора Фюрстенберга, он посмотрит тебя.
Оскар: Я умру?
Эмили: Помогите мне, пожалуйста.
С этими словами она обращается к тем, кто собрался вокруг, они сразу же наклоняются к Оскару Экдалю и поднимают его, ноги не держат Оскара, его подхватывают под руки и наполовину несут, наполовину тащат через всю сцену. В наклонный коридор с высокими дверями выходит начальник канцелярии, фру Пальмгрен, мгновенно оценив серьезность ситуации, приносит пальто и шляпу Оскара Экдаля, его с трудом одевают и в морозных зимних сумерках торопливо несут через площадь.
2
Тихий зимний день, снег идет не переставая. Фанни и Александр нашли прибежище у фрекен Веги и фрекен Эстер в их опрятной комнатке с видом на дворовые вязы и свинцовое зимнее небо. Здесь все как обычно, зато в других комнатах квартиры все изменилось. Говорят шепотом, двери открываются и закрываются беззвучно, пришли в гости дядя Карл и дядя Густав Адольф — лица у них серьезные. Репетиция в Театре отменена, и через гостиную поспешно прошли фрекен Ханна Шварц с залитым слезами лицом, а за ней бледный, одетый в чёрное, Филип Ландаль.
Доктор Фюрстенберг явился рано утром, потом исчез на несколько часов и сейчас вернулся обратно. Он стоит посередине столовой и пьет кофе. Эмили ещё не одета, хотя время—половина второго. На ней длинный темно-зеленый халат, волосы заплетены в косу. Она сохраняет спокойствие и почти не покидает спальню и больного. С детьми она говорит обычным, но чуть более мягким тоном. Это пугает. Бабушка беспокойно мечется между двумя квартирами, потайная дверь непривычно распахнута настежь, бабушка то и дело говорит по телефону каким-то неуверенным, простуженным голосом, это на нее не похоже. Аманду отправили в школу, Сири и Алида готовят обед, они не болтают и не гремят, как обычно, посудой и кастрюлями. Гувернантка Май заперлась в своей мансарде, Фанни, подслушивавшая у её двери, докладывает, что Май все время плачет.
Все изменилось, и только в комнате у фрекен Веги и фрекен Эстер все по-прежнему, только здесь сохранились ещё остатки надежности и уверенности. Фанни и Александр сидят на диванчике фрекен Веги. Между ними — потрёпанная настольная игра с разноцветными фишками. Почтенные дамы в синих платьях и бело-голубых полосатых фартуках заняты каждая своим делом. Фрекен Вега гладит кружевные манжеты, а фрекен Эстер пишет письмо, откинув крышку старомодного, ветхого секретера со множеством ящичков и отделений. Обе дамы вполголоса беседуют, не слушая друг друга, их бормотание успокаивает, как тихая, бесперебойная капель. Если они и переживают, то горя своего не показывают, да и почему бы, собственно говоря, им переживать? В глубине своих старых сердец они знают, что скоро их дорогой, любимый Оскар обретёт вечное блаженство. Вот как протекает их беседа.
Фрекен Вега: Я была у Густавссонов...
Фрекен Эстер: ...сейчас, только закончу письмо...
Фрекен Вега: ...и встретила там господина Альбректссона...
Фрекен Эстер: Вы только подумайте, дети, это письмо попадет в крошечное миссионерское поселение в самом Китае!
Фрекен Вега: ...и господин Альбректссон сказал, что его собака — пудель — принесла четырех щенков.
Фрекен Эстер: Там живет моя подруга, она там пробыла уже пятьдесят лет.
Фрекен Вега: Господин Альбректссон спросил, не хотят ли Фанни и Александр взять одного щенка.
Александр: Мама не разрешает заводить ни кошек, ни собак. Запретила раз и навсегда.
Фрекен Эстер: Щенок мог бы жить у нас.
Фанни: Правда?
Фрекен Вега: Иначе его придется продать.
Фрекен Эстер: Когда я была в Китае вместе со своей подругой — мы там работали, — у нас были собака и три кошки.
Фанни: Я выиграла.
Александр: Сыграем ещё раз?
Фанни: Только теперь ты бери красные.
Фрекен Вега: Господин Альбректссон зарабатывает кучу денег на своих превосходных собаках. Но щенка пуделя он хочет подарить.
Фрекен Эстер: Он и так богатый.
Фрекен Вега: Это деньги жены, дорогая фрекен Эстер.
Фрекен Эстер: Вы и в самом деле так думаете, фрекен Вега? Я знала отца господина Альбректссона, у него была большая усадьба за городом, и уж нужды он воистину не терпел.
Фрекен Вега: Фанни и Александр, хотите по бутерброду с патокой?
Фанни и Александр: Да, фрекен Вега, спасибо.
Фрекен Эстер: Ну вот, письмо закончено, иди сюда, Фанни, лизни конверт.
Фрекен Вега идет на кухню и делает бутерброды. Фанни подходит к секретеру и высовывает язык. Александром вдруг овладевает невыносимая грусть. Он сгибается пополам, опускает голову на колени, руки безвольно раскинуты на диванном плюше.
Фрекен Эстер: Хочешь поиграть на флейте, Александр?
Александр: Нет, спасибо.
Фрекен Эстер: Лизни марку, Александр.
Александр: Не хочу, спасибо.
Фрекен Эстер (обращается к Фанни): Тогда ты лизни марку.
