– Ол-райт Саунд?
– О'кей.
– Ол-райт, Джим?
– Ол-райт.
– Не начинайте, пока не загорится красный сигнал. И смотрите друг на друга, а не в аппарат. И не выходите за линию. Приготовиться! Включаю! Внимание!
В наступившей тишине всё, что должно было включиться, включилось – это было слышно. Красный сигнал, похожий на одинокий горящий глаз, подал команду.
На большом совершенно плоском лице мистера Шаклворса появилась улыбка, которая была свежей всего десять минут назад, когда они репетировали маленькую сценку для звукового киножурнала. Сейчас улыбка завяла и поблекла.
– Чарли Хэббл, – начал он опять, – примите от «Дейли трибюн» в качестве скромной награды за вашу верность долгу и отвагу, которую вы проявили, спасая свой завод и, возможно, весь город от страшной опасности…
– Минутку! – раздался отчаянный голос.
– Что случилось? – застонал режиссер.
– Нет звука.
– Ничего, ребята. Выключить!
Улыбка мистера Шаклворса погасла вместе с рефлекторами. Он был зол и заявил, что с него хватит. Чарли тоже считал, что с них хватит, но заявить об этом не отважился. С него хватало того, что он заявился в редакцию «Дейли трибюн» и обменялся рукопожатием с редактором мистером Шаклворсом, что же касается съемки для киножурнала, так это было вообще… Сначала он очень волновался, теперь, через четверть часа репетиций, он вспотел так, что на нем не осталось сухого клочка за исключением рта, который был сух, как старая кость. Он взмок от одного страха, а когда включили громадные рефлекторы, промок совершенно. Внезапно какой-то маленький человечек рванулся к нему и ткнул в лицо огромной пуховкой.
– Брось! – закричал наполовину задушенный Чарли. – К чему это?
– Всё в порядке, старина, – ответил маленький человечек, делая последние прикосновения пуховкой. – У тебя блестит лицо, понял? Нельзя, чтобы оно блестело? А теперь хорошо.
Чарли не считал, что теперь ему хорошо. Пудра пахла приторно-сладким. Он чувствовал себя клоуном. Лицо его высохло, но стало жестким и нечувствительным, как маска.
Все началось сначала. Те же самые идиотские вопросы и ответы. Чарли вошел в студию с чувством острого любопытства к тому, что должно было произойти в ней. Любопытство было более чем удовлетворено.
– …Примите от «Дейли трибюн», – сказал мистер Шаклворс с тенью улыбки, – чек на пятьсот фунтов.
– Благодарю вас, мистер Шаклворс, – ответил Чарли в соответствии с программой. – Я только выполнил свой долг, но я очень благодарен «Дейли трибюн». – Это было чистейшей правдой. Пятьсот фунтов! Он до сих пор всё еще не верил в этот изумительный факт, и он бы не удивился, если бы после всей этой затеи с киносъемкой мистер Шаклворс вырвал бы у него чек и вместе с ним и мечту о пятистах фунтах.
– Насколько мне известно, – продолжал мистер Шаклворс, тщательно собирая из кусочков свою улыбку, – вы являетесь постоянным читателем «Дейли трибюн».
– Отлично! – прорычал режиссер. Он работал, не снимая шляпы, чтобы каждому было ясно, кто он. – Выключить! Нет, вы оба не сходите с мест. Давай, Джим.
Джим накатил гигантскую камеру на обе жертвы, чьи ноги были прикованы к полу меловой чертой. Чарли – лицо его вновь вспотело – воспользовался перерывом, чтобы взглянуть на свой листок. На листке заглавными буквами было напечатано, что он должен был говорить.
– Да, – со страхом подтвердил Чарли. – Вот уже несколько лет я постоянный читатель «Дейли трибюн»… – Ну и комедия! Он поднял глаза и увидел, что маленький человечек с громадной пуховкой опять смотрит на него. Через секунду его опять будут душить этой вонючей пудрой. Он сделал вид, что углубился в бумажку. – Да, я уверен, – хрипло прочел он, – что газета помогает мне, как истинному англичанину, выполнить свой долг, в чем бы он ни выражался. Я уверен, что все читатели «Дейли трибюн» скажут то же. «Может быть, – подумал Чарли. – Что же касается его, так это не метод, чтобы вызвать его на разговоры». Внезапно он представил себе всех, кого знал в Аттертоне и Бендворсе, то, как они сидят в кинозалах, смотрят на него, слушают, что он, Чарли Хэббл, говорит. Ему показалось, что он слышит, как они хохочут. Он беспокойно задергался.
– А ну! – крикнул он к своему и всеобщему удивлению. – Шевелись живей! Кончай!
Ему ответили, что они «шевелятся так, как могут, старина». Человечек с пуховкой сделал было шаг вперед, но был остановлен его свирепым взглядом. Потом последовали «Ол-райт!» и «О'кей!», и съемка продолжалась.
– …Постоянный читатель «Дейли трибюн», – повторил мистер Шаклворс с жалкими остатками улыбки на лице, голосом, в котором звучало крайнее отвращение.
– Да, – ответил Чарли безнадежно. – Я постоянный читатель «Дейли трибюн» вот уже… вот уже несколько лет…
– Я думаю, – сказал мистер Шаклворс (у него был такой вид, как будто его стошнит в следующую секунду), – она и помогает вам и приносит удовольствие.
– Конечно, – ответил Чарли, похолодев от ужаса при мысли, что это всё, что он сможет сказать когда-либо вообще, но всё-таки вспомнил и выпалил: – Я уверен, что газета помогла мне выполнить мой долг, в чем бы долг… долг… как истинному англичанину…
– Очень хорошо, – мрачно заявил мистер Шаклворс, – что как гость «Дейли трибюн» вы отлично проведете свой первый отпуск в Лондоне.
– Благодарю вас, мистер Шаклворс, – сказал Чарли с отчаянием. – Я уверен, что проведу его отлично.
На этом программа заканчивалась.
«Ребята» отключали и выключали, кричали друг другу «О'кей», словно все они только что прибыли из Голливуда, а режиссер, сняв шляпу, уверял мистера Кинни, что при всех условиях выпуск войдет в ночную программу, которую сегодня будут демонстрировать в нескольких кинотеатрах Вест-Энда.
– Что сделано, то сделано, – сказал мистер Шаклворс, вытирая лицо. – В первый раз в жизни я связался с этой проклятой съемкой и, надеюсь, в последний.
– Я тоже, – солидарно поддержал его Чарли.
– Я вас поручаю одному из своих молодых работников, – сказал мистер Шаклворс не без важности. – Минутку, Хьюсон! Он доставит вас в гостиницу «Нью-Сесил» и позаботится, чтобы вас там хорошо приняли. Я хотел бы, чтобы в течение нескольких часов вы не уходили оттуда, возможно, нам понадобятся еще несколько ваших фотографий и кое-какой материал. Позвоните из гостиницы в редакцию и будьте у телефона, пока мы не кончим всё. Чек можете передать кассиру гостиницы, он разменяет его для вас, Хэббл. Ну, вот и всё.
– Мистер Шаклворс, как в отношении других газет и агентств? – спросил Хьюсон. – Можно дать им воспользоваться материалом?
– Да, они могут пользоваться материалом и фотографировать его. Но вся эта история – наша, и для них никакого интересного материала, понятно? Давать им только то, что мы находим нужным давать. Держитесь этой линии. Кстати, Хэббл, вы пьете?
– Не так чтоб очень, мистер Шаклворс.
– Хорошо. Пейте как можно меньше. Безопасней, намного безопасней. До свидания.
Хьюсон, тощий смуглый молодой человек с обезьяньим морщинистым лицом, проводив редактора взглядом, подмигнул Чарли и, жеманно передразнивая, сказал:
– Безопасней, намного безопасней.
Чарли, чувствуя себя с ним значительно проще, чем с такими великими людьми как Шаклворс и Кинни, понимающе ответил:
– Я знаю, на что он намекает.
Хьюсон опять подмигнул:
– Я тоже. Если бы я был на твоем месте, я бы и в рот не брал. Был бы трезвым, как стеклышко, пока не кончилась бы вся эта затея. Давай, идем отсюда.
– А моя физиономия? Пудра?
– На вид не так плохо, как пахнет. Ты пахнешь, как хор красоток в не особенно удачных ревью «Стоктон-он-Тиз» или «Эштон-андер-Лайм». Может быть, тебе здесь дадут умыться. Непохоже это на них, но кто знает.
«Ребята» дали ему умыться, и Чарли вышел из студии, сияя от облегчения и желтого дешевого мыла. Хьюсон подозвал такси.
– Чемодан твой? – спросил он.
– Весь мой багаж, – ответил Чарли.
– Ну и удивятся в «Нью-Сесил». Наплевать. Что в нем? Старая ночная шерстяная сорочка, ковровые шлепанцы и пара-другая носок?
– Почти угадал.
– Ничего, кивнешь, и завтра они оденут тебя с ног до головы, или реклама теперь не реклама. Советую брать обеими руками. Потряси городишко. Жги и грабь.
Когда такси завезло их в красные ревущие джунгли автобусов, Хьюсон, положив руку на руку Чарли, посмотрел на него испытующе и доверительно зашептал:
– А теперь я спрошу тебя не как журналист (помоги всем нам, господи!), а как человек, как любимый сын своей матери, и я хочу, чтобы ты ответил не как герой, не как «герой-чудотворец», спаситель тысяч, британец, выполнивший свой долг, а как другой человек, утеха своего отца. Ты действительно сделал что-то такое в этом, как его – Аттертоне?
– Нет, – чистосердечно признался Чарли.
– Я так и думал. Иначе бы наша газетенка полетела к чертям, если бы начала печатать действительные факты. А так – это что-то из ничего. Отлично. Значит, мы всё еще в старой форме.
