Но теперь лицо женщины стало другим.
– Значит, нет, – сказала она. И посмотрела на него пристально, странно блестя глазами, вызывающе и одновременно грустно. – Значит, не ревнив.
– Ну не скажи, – возразил Хосе. – Но не так, как ты думаешь.
Он расстегнул воротничок и долго тер тряпкой шею.
– Тогда объясни, – сказала женщина.
– Понимаешь, я тебя так люблю, что не могу больше видеть все это, – сказал Хосе.
– Что? – переспросила женщина.
– Да то, что каждый вечер ты уходишь с первым встречным.
– А правда, ты бы убил любого, только чтобы он не пошел со мной? – спросила женщина.
– Чтоб не пошел – нет, – сказал Хосе. – Я бы убил за то, что пошел.
– Не все ли равно? – сказала женщина.
Напряженный разговор будоражил обоих.
Женщина говорила тихо, мягким и вкрадчивым голосом. Лицо ее почти вплотную приблизилось к багровому добродушному лицу толстяка. Он сидел не шелохнувшись, будто околдованный жаром ее слов.
– Все это правда, – сказал Хосе.
– Значит… – сказала женщина и, подавшись вперед, погладила его огромную шершавую руку. Отбросила погасший окурок. – Значит, ты способен убить человека?
– За то, о чем я тебе сказал, – да! – с горячностью ответил Хосе.
Женщина зашлась судорожным смехом, не скрывая издевки.
– Какой ужас, Хосе! Какой ужас! – говорила она сквозь смех. – Хосе убивает человека! Ну кто бы подумал, что такой солидный человек, такой праведник, что кормит меня задарма бифштексами и болтает со мной, пока я жду клиентов, – самый что ни на есть убийца. Какой ужас, Хосе, я боюсь тебя!
Хосе опешил. Может, он даже возмутился. Может, в тот момент, когда женщина расхохоталась, он почувствовал, что все для него рухнуло.
– Ты пьяна, дурочка, – сказал он. – Иди отоспись. Вот даже есть не хочешь…
Но женщина больше не смеялась, она сидела снова серьезная, задумчивая, сгорбившись над стойкой. И следила взглядом за Хосе. Вот он открыл холодильник и снова закрыл его, ничего оттуда не достав. Вот протер сверкающее, без пылинки, стекло. Женщина заговорила тем же мягким и ласковым голосом, каким спросила его раньше: «Правда, ты меня любишь, Пепильо?»
– Хосе, – сказала она.
Толстяк даже не обернулся.
– Хосе!
– Иди проспись! – сказал Хосе. – Да ополоснись, перед тем как лечь, чтоб хмель сошел!
– Нет, взаправду, Хосе, – сказала женщина, – я не пьяная.
– Значит, на тебя дурь нашла, – сказал Хосе.
– Подойди-ка, мне надо поговорить с тобой, – позвала женщина.
Мужчина подошел с надеждой и в то же время с недоверием.
– Поближе.
Он встал прямо перед ней. Она потянулась к нему и больно схватила за волосы, но сделала это с явной нежностью.
– Повтори, что ты мне сказал, – попросила она.
– Что? – сказал Хосе. Он глядел ей в глаза исподлобья, так как она пригнула ему голову.
– Что убил бы человека, который переспит со мной.
– Убил бы того, который переспит, королева. Клянусь, – сказал Хосе.
Женщина выпустила его волосы.
– Стало быть, ты вступишься за меня, если я убью кого-нибудь, – сказала она утвердительно, отталкивая с грубым кокетством огромную, как у кабана, голову.
Хосе ничего не ответил, лишь улыбнулся.
– Отвечай, Хосе, – сказала женщина. – Ты меня защитишь, если я убью кого-нибудь?
– Ну, это зависит… – сказал Хосе. – Говорить – одно, а делать – другое.
– Никому полиция так не верит, как тебе, – сказала женщина.
Хосе самодовольно улыбнулся, польщенный. Женщина снова перегнулась к нему через стойку.
– Нет, правда, Хосе. Я могу побиться об заклад, что ты ни разу в жизни не соврал, – сказала она.
– А какой толк от этого?
– И все равно, – настаивала женщина, – полиция это знает и верит каждому твоему слову.
Хосе постукивал по стеклу, стоя перед женщиной, и не знал, что сказать. Она снова уставилась на улицу. Потом глянула на часы, и голос ее сделался другим, торопливым, словно ей хотелось закончить разговор, пока они одни.
– Ты мог бы соврать ради меня, Хосе? – спросила она. – Я всерьез.
И тут Хосе испытующе посмотрел на нее, в упор, глаза в глаза, словно ему вдруг ударила в голову страшная мысль. Мысль, которую он с лету поймал, шевельнулась у него в мозгу, смутная, неясная, и исчезла, оставив лишь жаркий след страха.
– Во что ты впуталась, королева? – спросил Хосе. Он потянулся к ней, скрестив руки над стойкой. Женщина почувствовала крепкий, едкий, отдающий нашатырем запах в его дыхании, которое сделалось тяжелым, оттого что он навалился животом на стекло. – Нет, правда, королева… Что ты натворила? – сказал он.
Женщина оттолкнула от себя его голову.
– Ничего, – сказала она. – Что, уж нельзя поговорить просто так, со скуки? – Потом взглянула на него: – Знаешь, может, тебе и не придется никого убивать.
– Да у меня и в мыслях никогда не было, чтоб убить человека, – сказал Хосе озадаченно.
– Да нет же, – сказала женщина, – я говорю, никого, кто переспит со мной.
– А-а! – протянул Хосе. – Вот теперь мне ясно. Я ведь всегда говорил, что ты зря пустилась в такую жизнь. И даю слово, бросишь все это – буду жарить для тебя каждый день самый лучший бифштекс, и бесплатно.
– Спасибо, Хосе, – сказала женщина. – Тут другое. Вся штука в том, что я больше не смогу ни с кем.
– Снова темнишь, – сказал Хосе. Он явно терял терпение.
– Ничего я не темню, – сказала женщина.
Она выпрямилась, села поудобнее, и Хосе увидел ее опавшую, жалкую грудь под корсетом.
– Завтра я уеду и, клянусь, больше никогда ничем тебя не побеспокою. И больше ни с кем не буду путаться, помяни мое слово.
– И с чего это ты? – удивился Хосе.
– Вот решила, и точка. Я теперь только поняла, что все это – одно скотство.
Хосе снова схватился за тряпку и давай начищать стекло рядом, где она сидела. Заговорил, не глядя в ее сторону:
– Конечно, то, чем ты занимаешься, – настоящее скотство. Давно пора бы опомниться.
– Да я давно опомнилась, – сказала она. – Но вот до конца убедилась в этом только-только. Мне опротивели мужчины.
Хосе улыбнулся. Он поднял голову и, все так же улыбаясь, посмотрел на нее.
Но она уже сидела подавленная, задумчивая, втянув голову в плечи, и раскачивалась на табурете с каким-то помертвелым лицом, которое золотила преждевременная осенняя дымка увядания.
– По-моему, надо оставить в покое женщину, которая убила человека, потому что он ей опротивел, после того как она с ним переспала, и не только он, но все, с кем она была в постели.
– Ну, уж ты хватила через край, – сказал Хосе растроганно, и в голос его просочилась нежность.
– А если женщина говорит мужчине, что он ей противен, когда тот уже одевается, потому что у нее перед глазами все, что он над ней вытворял весь вечер, и она чувствует, что ни мылом, ни щеткой не отодрать его запах…
– Это бывает, королева, – сказал Хосе, теперь уже с некоторым равнодушием, по-прежнему надраивая стекло. – Его вовсе незачем убивать. Просто пошли его куда подальше.
Но женщина все говорила, и быстрые бесцветные слова ее лились взволнованно, без удержу.
– Ну а если женщина говорит, что он ей противен, а он вдруг бросает одеваться и снова к ней, и давай ее целовать, и…
– Да ну! Какой порядочный мужчина сделает такое, – сказал Хосе.
– Ну а если сделает? – сказала женщина с ожесточением. – Ну представь, что сделает!
– Да ну, до этого не дойдет, – сказал Хосе. Он по-прежнему тер одно и то же место на стойке, но разговор явно его интересовал уже меньше.
Женщина стукнула по стеклу костяшками пальцев. Она снова стала уверенной и сказала с пафосом:
– Какой ты дикий, Хосе. Ничего не понимаешь. – Она с силой вцепилась в его рукав: – Нет, ты скажи, эта женщина должна была его убить?
– Да будет тебе, – примирительно, как бы успокаивая ее, сказал Хосе. – Раз ты говоришь – так оно и есть.
– Ведь она же защищалась? – Женщина трясла его за руку.
Наконец Хосе бросил на нее мягкий, потеплевший взгляд.
– Пожалуй, так, – сказал он.
И подмигнул ей понимающе, как бы подыгрывая, – мол, он соучастник какого-то злодейства. Но женщина оставалась серьезной. Лишь выпустила его рукав.
– А ты соврал бы, чтобы спасти женщину, которая сделала такое?
– Ну, это зависит…
– От кого же? – спросила она.
– От женщины, – сказал он.
– А ты представь, что это женщина, которую ты очень любишь. И не чтоб иметь ее, понимаешь, а так, как ты сам говорил, просто любишь.
– Ладно. Пусть будет так, как ты хочешь, королева, – вяло сказал Хосе, которому этот разговор уже порядком надоел.
Он отошел от нее. Посмотрел на часы и увидел, что почти половина седьмого. «Через несколько минут, – подумал он, – ресторан заполнят посетители», и еще яростнее принялся тереть стекло, поглядывая на улицу. Женщина неподвижно сидела на табурете.
Молча, сосредоточенно, с выражением бесконечной тоски, точно угасающая лампочка, она следила за Хосе. Вдруг, после тягостного молчания, она произнесла кротким, искательным голосом:
