Ругательства и насмешки сыпались на тощего китайца лет двадцати пяти, одетого в футболку и штаны защитного цвета, такие же, как у Конрада, с чем-то вроде складного ножа в чехле и маленьким фонариком на поясе. Испуганный парень пытался жестами что-то объяснить Мэй и бормотал извинения. Кенни обернулся к Конраду и подмигнул.
Мэй продолжала распекать парня, и постепенно суть его проступка прояснилась. Китаец, которого звали Хун, должен был смотреть за магазином в отсутствие Мэй, когда она спала или работала у себя в кабинете. И вот хозяйка обнаружила, что, стоило ей отлучиться, как Хун отвинчивал петли замка в деревянном шкафчике с оборудованием для видеонаблюдения и уже не следил за покупателями, а смотрел порнографические кассеты. Во время землетрясения Мэй спала наверху, а сейчас спустилась и застала порнофильм на экранах противоворовской системы. Все кассеты из ассортимента мини-маркета предназначались натуралам, но Мэй была убеждена или делала вид, что убеждена: Хун — гей, и его интересуют только «парний с боль-шимий елдами».
— Тый идти домой и трахайсяй с пидорамий! — кричала она на несчастного китайца.
У другого конца прилавка, явно наслаждаясь таким зрелищем, стояли шестеро парней. Один — высокий китаец, одетый, как и Хун, в штаны защитного цвета. Двое других — сикхи в бледно-голубых чалмах, с расчесанными усами и бородами, оба крупные, мускулистые. Еще трое — очень темнокожие, стройные, с тонкими чертами лица.
Пока Мэй и Хун выясняли отношения, Кенни придвинулся к Конраду поближе и прошептал:
— Армия Мэй. Видишь китайца, Хуна? — Хун как раз заявлял, что с ориентацией у него все в порядке, хоть сейчас может доказать. — Вон еще его друг, — Кенни показал глазами на высокого китайца в компании у прилавка. — Оба из Чи Ком.
— Откуда-откуда?
— Из китайских коммунистов, боевиков. Родились в Камбодже, родной язык кхмерский, но подготовку проходили в Китае, воевали за Китай, а потом передумали и иммигрировали сюда как камбоджийцы. Видишь кастет у него на поясе? Самолетная сталь. Настоящее оружие, сечешь? Такой штукой можно убить. — Кенни явно восхищали орудия убийства и те, кто ими владеет. «Если б он только знал», — подумал Конрад. — А видишь того сикха, справа, высокого? Его зовут Торин, Торин Синг. Он был боевиком в Индии, сапером, он мне рассказывал — воевал против правительства. А вон тот, черный, слева, его зовут Ахилл. Командос из Эфиопии, прыгал с парашютом. А потом выяснилось, что его старик водил дружбу с Хайле Селассие, тамошним бывшим императором, и Ахилл ушел в подполье, ну и приехал сюда. Вон те двое — из Эритреи. Знаешь, где это?
Конрад помотал головой.
— На севере Эфиопии. Учились в колледже, примкнули к какому-то революционному движению — взрывали грузовики и прочую фигню, а потом приехали сюда. Работают по ночам в магазинах, как Хун, или в «Пайонир Чикен», как Торин. А то «бомбят» по городу, как Ахилл. В этом «Пайонир Чикен» просто так не продержишься, по ночам могут справиться только крутые парни, боевики там или кто. В тех кварталах еще хуже, чем здесь. Так что ребята вечно тусуются у Мэй. Это ее армия. Пока все спят, здесь настоящая армия! Саперы, разведчики, бывшие командос, подпольщики, террористы, камикадзе — все из Азии, Африки, бог знает откуда еще. Никому не известно, как они сюда попали, что здесь делают — может быть, только Мэй в курсе. Им достают фальшивые удостоверения личности, права, медицинские страховки, кредитки, виды на жительство, снабжают сотовыми, авиабилетами, находят работу — все что угодно. Правда, они ни хрена не зарабатывают в этих ночных. Сколько имеет пацан вроде Хуна? Долларов пять в час. И потом, это ж опасно. В таких местах работать по ночам — лучший способ самоубийства. Но все-таки работа как-никак, Мэй не даст пропасть. Это же ее армия.
Глаза у Кенни горели восторгом и завистью — романтика, ночной легион отважных воинов, готовых на смерть, приехавших неведомо откуда, сплоченных своей беспощадной войной — как наивно он, сделавший своим девизом все эти «Мозг сдох!», «Жри-сри!» и «Гони, не спи!», восхищался «суровым братством»! Конрада его пиетет только огорчал, горькая обманчивость таких идеалов была ему очевидна. У него эти молодые люди вызывали совершенно другие чувства. Волна острой жалости подступила к горлу, сдавила сердце. Конрад видел семерых бедолаг, оторванных от родины, от всего близкого, домашнего, теплого, потерявших корни, основу жизни, переброшенных через полмира в бетонные джунгли оклендских улиц. Семеро молодых людей, таких же пропащих, как и он сам.
Мэй сердито отвернулась от Хуна, покачивая головой. И увидела Кенни. Она тут же расплылась в улыбке — все очарование ее круглого азиатского лица вспыхнуло ему навстречу.
— Кен-ни! Я за тебяй волновалайсь!
— Привет, Мэй! Кончай быстрей с Хуном, давай сюда!
Все так же улыбаясь, Мэй вышла из-за прилавка. Они крепко обнялись. Очередь покупателей у кассы недовольно наблюдала за ними.
— Что тут случилайсь, Кен-ни? — Мэй заглянула ему в лицо. — Я за тебяй волновалайсь.
Не успел он ответить, как она обернулась к прилавку и сердито махнула рукой Хуну.
— Иди обратнай. Не видийшь? Покупателий ждут!
Хун мрачно поплелся к кассе.
— Так что случилайсь?
Кенни увел ее в заднюю комнату. Конрад стоял у стены — он ужасно устал, голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. А еще ему было страшно, ведь всем своим видом он выдавал себя. В три часа ночи посреди магазина стоял беглый заключенный, растрепанный, грязный, босиком, с распухшими, исцарапанными ногами. Остальные посетители «мини-марта», которых разбудило землетрясение, выглядели не намного лучше, но Конрада это не успокаивало.
Мэй и Кенни уже шли обратно. Мэй беззаботно покачивала бедрами.
— Значит, так, — сказал Кенни. — Мы тут с Мэй посоветовались. И решили вот что. Сегодня ты ночуешь у Мэй. Ладно? Все будет в лучшем виде. Мэй за тобой присмотрит. Когда проснешься, я уже приду, принесу тебе кое-что. Понял? — Кенни посмотрел в лицо Конраду, на его камуфляж, на босые ноги. Ноги он изучал особенно внимательно. — Знаешь что?
Конрад ответил вопросительным взглядом.
— Ну и видок у тебя. Какой размер ты носишь?
Он выспросил про размеры обуви, джинсов, футболки, белья. Потом обернулся к Мэй:
— У тебя есть тут бритвы, мыло, расчески, вся такая фигня? — Кенни показал на полки, среди которых бродили ночные скитальцы.
Мэй кивнула. Кенни посмотрел на Конрада.
— Тебе нужно побриться, старичок, как следует побриться. Чтоб больше никаких ус-сссоввв! Расплатишься ими за ночлег.
— Да, — сказал Конрад, — кажется, это… имеет смысл… Слушай, надо еще кое-что сделать. Я хочу связаться с женой, сообщить ей обо всем. Отсюда можно позвонить?
— Я сам только что пытался позвонить в Антиох, — сказал Кенни. — Безмазняк полный. Ни одна линия не работает, плюс накрылась телефонная станция в Конкорде. И потом, я бы на твоем месте постремался. Все телефонные разговоры записывают.
— Правда?
— Сто пудов!
То ли это плод воспаленной фантазии Кенни, увлеченного боевиками, оружием, подпольной работой и слежкой, то ли действительно лучше поостеречься, Конрад не знал. Он закрыл глаза и вздохнул. Голова опять закружилась.
— Тый пойдем со мной, — сказала Мэй и засмеялась. — Тый теперь в армий Мэй.
Дверь возле кассы вела в маленький кабинет. За ним туалет и выход на винтовую лестницу. Мэй проводила Конрада наверх. Зажегся свет. Еще несколько шагов, и они оказались в тесной чердачной комнате под скатами крыши — импровизированной спальне. Из-за крутых скатов стоять можно было только в центре, совсем рядом друг с другом. Конрад почувствовал запах жасминовых духов. Мэй показала на две крошечные кабинки. Одна каким-то образом была приспособлена под душ, другая — под туалет.
— Так, друг мой, — сказала Мэй. — Тый принимай душ.
— Спасибо! — Конрад опять глубоко вздохнул. — Может, я лучше на минутку прилягу?
Мэй засмеялась.
— Нет, на минутку тый не приляжейшь. Тый настощий чучелой, приятль. Тый в армий Мэй, — она показала на матрас с простынями, — а этой постель Мэй. Тый принимай душ, чувствуй себяй лучше. Потом приляжейшь. — Для пущей убедительности вьетнамка кивнула раза два и выскользнула на лестницу.
Конрад снял камуфляжную форму, глядя, как прыгает по стене его огромная тень. Конечно, настоящее чучело. Разводы засохшей грязи на груди, животе, ногах, прилипшие брюки. Когда он стал снимать их, грязь отваливалась кусками. Форма была до того испачкана, что после душа Конрад забрался под простыню голым. Выключил лампу на полу и перевернулся на спину. Простыни пахли жасмином. Мысли почти сразу покинули его, и остались только темнота, жужжание вентилятора и легкий цветочный запах.
Когда Конрад проснулся, на часах было около одиннадцати. Надев клетчатую рубашку, легкие брюки и громоздкие ботинки — все это каким-то образом появилось у кровати, — он сбрил усы и пошел вниз искать Мэй. В большие окна «мини-марта» било яркое солнце.
