Мур вошел в дом.
Смеркалось. На небе, затянутом густыми серыми облаками, не было видно ни звезд, ни луны. Землю покрыла изморозь, фабричный пруд был скован льдом, лощина погрузилась в тишину. В доме уже было темно; лишь в гостиной Сара разожгла камин и теперь на кухне приготовляла чай.
— Ах, Гортензия, — сказал Мур, когда его сестра вскочила, чтобы помочь ему снять плащ. — Как я рад, что вернулся домой!
Гортензия не обратила внимания на то новое, что прозвучало в словах ее брата, который раньше никогда не называл лощину своим домом. Прежде Мур не чувствовал себя спокойно под защитой его стен, ему казалось, что они только стесняют его. Но Гортензию радовало все, что доставляет удовольствие брату, и она сказала ему об этом.
Муру не сиделось. Он подошел к окну, затем вернулся камину.
— Гортензия!
— Что, дорогой?
— Эта маленькая гостиная выглядит такой чистой и милой, сегодня здесь как-то необыкновенно светло.
— Так оно и есть. Пока тебя не было, я тут приказала вычистить и прибрать весь дом.
— Сестрица, может быть, в честь моего возвращения ты пригласишь кого-нибудь к чаю? Хотя бы для того, чтобы показать, каким уютным и нарядным стал этот маленький уголок.
— Пожалуй. Если бы не было так поздно, я могла бы послать за мисс Мэнн.
— Ну что ты, стоит ли беспокоить добрейшую мисс Мэнн в такое время. К тому же и на дворе слишком холодно.
— Как ты внимателен, дорогой Жерар! Хорошо, отложим это на другой день.
— И все же мне очень хочется видеть кого-нибудь именно сегодня. Давай пригласим спокойную гостью, чье общество было бы приятно и тебе и мне.
— Мисс Эйнли?
— Говорят, это превосходная особа, но она живет слишком далеко. Попроси лучше Гарри Скотта сходить к мистеру Хелстоуну. Пусть пригласит от твоего имени Каролину провести этот вечер у нас.
— Не лучше ли завтра, дорогой?
— Мне бы хотелось, чтобы она сегодня же увидела эту комнату: ее опрятность, ее тихий уют так красноречиво говорят о твоих заботах.
— Для нее это может послужить хорошим примером.
— И может и должно. Пусть непременно придет.
Мур вышел в кухню.
— Сара, подождите с чаем еще полчаса, — сказал он и поручил ей послать Гарри Скотта в дом священника с наскоро написанной запиской, адресованной мисс Хелстоун.
Сара только начинала беспокоиться, как бы не пригорели на плите ломтики хлеба, когда посланный вернулся, а вместе с ним и гостья.
Каролина прошла через кухню, спокойно поднялась наверх, чтобы оставить там шубку и капор, и, аккуратно пригладив свои чудесные локоны, так же спокойно спустилась вниз. Ее элегантное платье из тонкой шерсти и изящный воротничок были безупречно свежи, в руках она держала маленькую рабочую сумочку. По дороге Каролина задержалась, чтобы перекинуться несколькими словами с Сарой, поглядеть на нового пятнистого котенка, игравшего у кухонной плиты, и поговорить с канарейкой, которую испугала внезапная вспышка пламени в очаге. Только после этого она направилась в гостиную.
Обмен учтивыми поклонами и дружескими приветствиями прошел весьма непринужденно, как и положено при встрече родственников. По комнате подобно тонкому аромату разлилась атмосфера душевной теплоты. Только что зажженная лампа ярко светила, чайник весело мурлыкал на подносе.
— Я так рад, что вернулся домой, — повторил Мур.
Они расселись вокруг стола. Беседой завладела Гортензия. Она поздравила Каролину с выздоровлением, заметила, что щечки ее округлились и на них вновь играет румянец. Гортензия была права. В облике мисс Хелстоун произошла явная перемена: уныние, страх и безнадежность исчезли, тоска и грусть уже не снедали ее. Каролина походила на человека, испытывающего сладость душевного спокойствия и парящего на крыльях надежды.
После чая Гортензия ушла наверх. Уже целый месяц она не перетряхивала содержимое своих комодов, и ею овладело непреодолимое желание заняться этим делом именно сейчас. Теперь нитью разговора завладела Каролина. Она поддерживала беседу легко, с необыкновенным искусством. Эта легкость и изящество придавали обаяние самым обыденным темам. Что-то новое звучало в ее всегда мелодичном голосе, приятно поражая и чаруя собеседника. Необычайная подвижность лица придавала ее речи особую живость и выразительность.
— Каролина, у вас такой вид, словно вы услышали хорошую новость, сказал Мур, несколько минут не отрывавший от нее пристального взгляда.
— В самом деле?
— Я послал за вами сегодня, чтобы хоть немного приободриться, но вы подняли мое настроение гораздо больше, чем я рассчитывал.
— Очень рада. Я в самом деле так благотворно действую на вас?
— Ваше присутствие озаряет все вокруг, ваши движения плавны, ваш голос, как музыка.
— Мне хорошо оттого, что я снова здесь.
— Да, здесь хорошо, я это особенно чувствую. К тому же видеть здоровый румянец на ваших щечках и надежду, светящуюся в ваших глазках, само по себе большое удовольствие! Однако что это за надежда, Кэри, в чем причина такой радости?
— Во-первых, эту радость принесла мне матушка. Я очень люблю ее, и она любит меня. Долго и нежно выхаживала она меня, а теперь, когда ее заботы поставили меня на ноги, я могу весь день быть с нею. Настал мой черед ухаживать за ней, и я стараюсь ухаживать как можно лучше, и как горничная и как родная дочь. Вы бы посмеялись надо мной, узнав, с каким удовольствием я крою и шью ей платья. Знаете, Роберт, она сейчас так мило выглядит, и я не хочу, чтобы она носила старомодные платья. И беседовать с ней — наслаждение. Она очень умна, наблюдательна, хорошо знает людей и судит обо всем так здраво. С каждым днем я узнаю ее все лучше и все больше проникаюсь к ней любовью и уважением.
— Вы с таким жаром говорите о вашей матушке, Кэри, что старушке можно позавидовать.
— Она вовсе не стара, Роберт!
— В таком случае позавидуем юной леди.
— У нее нет таких претензий.
— Ладно, оставим ее возраст в покое. Но вы говорили, что матушка первая причина вашего счастья, а где же вторая?
— Я рада, что вам лучше.
— А еще?
— Рада, что мы друзья.
— Вы и я?
— Да. Было время, когда я думала, что все это ушло безвозвратно.
— Кэри, когда-нибудь я расскажу вам о себе одну вещь, которая не делает мне чести и потому вряд ли вам понравится.
— Ах! Пожалуйста, не надо! Я не могу плохо думать о вас.
— А я не могу перенести мысли, что вы думаете обо мне лучше, чем я заслуживаю.
— Но мне уже наполовину известен ваш секрет. Мне даже кажется, я знаю все.
— Ничего вы не знаете.
— По-моему, знаю.
— Кого еще это касается, кроме меня?
Она покраснела, замялась и промолчала.
— Говорите, Кэри! Кого еще?
Она попыталась произнести чье-то имя и не смогла.
— Скажите! Сейчас мы одни, будьте же откровенны!
— А если я ошибусь?
— Я вас прощу. Шепните мне, Кэри.
Он приблизил ухо к ее губам, но она все еще не хотела или не могла сказать. Видя, однако, что Мур ждет и что он твердо решил услышать хоть что-нибудь, она наконец проговорила:
— С неделю тому назад мисс Килдар провела у нас целый день. Вечером поднялся сильный ветер, и мы уговорили ее остаться ночевать.
— И вы вместе завивали локоны?
— Откуда вы это знаете?
— А потом вы болтали, и она сказала вам…
— Это было вовсе не тогда, когда мы завивали локоны, так что вы не так проницательны, как воображаете. Кроме того, она мне ничего не рассказала.
— Потом вы легли спать вместе?
— Да, мы ночевали в одной комнате и в одной постели, но мы почти не спали и проговорили всю ночь напролет.
— Я был в этом уверен. И тогда-то вы узнали обо всем. Что ж, тем хуже. Я бы предпочел, чтобы вы услышали это от меня самого.
— Вы заблуждаетесь, она не говорила мне того, что вы подозреваете. Не в ее натуре распространяться о подобных вещах. Я лишь кое-что поняла из ее слов, кое о чем до меня дошли слухи, а об остальном я догадалась сама!
— Но если она не сказала вам, что я хотел жениться на ней ради денег и что она с возмущением и презрением отказала мне, — вам нечего вздрагивать и краснеть, а тем более колоть иголкой ваши трепещущие пальцы: все это чистая правда, нравится вам она или нет. Если же не это было предметом ее откровений, так о чем вы толковали? Вы сказали, что проговорили всю ночь напролет — о чем же?
— О разных разностях, о которых мы раньше никогда не говорили всерьез, хотя уже были близкими подругами. Надеюсь, вы не рассчитываете, что я вам о них расскажу?
— Да, да, Кэри, вы расскажете! Вы сами говорили, что мы с вами друзья, а друзья не должны ничего скрывать друг от друга.
— Но вы уверены, что не проговоритесь?
— Совершенно уверен.
— Даже Луи?
— Даже Луи. Вы думаете, его интересуют ваши секреты?
— Роберт, если бы вы знали, какое Шерли удивительное, какое великодушное создание!
— Допускаю. В ней, должно быть, сочетаются всевозможные странности и всевозможные достоинства.
