По пути к скале, обходя зеркальные островки воды на тротуаре, он думал о том, как посвятит книгу Амалии, как будет для нее писать главу за главой. Она станет не только первым читателем его романа, но и литературным персонажем, так много значащим в жизни писателя, женщиной, вдохновляющей его на творческий труд. Паула добровольно отказалась от этой роли, а может, была неспособна играть ее. Как жаль! Если бы Паула могла это понять, она была бы рядом с ним, вселяла в него уверенность, ждала с нетерпением каждую страницу его романа, чтобы сразу прочитать…
Нет, она не смогла бы. Роман для нее — это то, за что платят, и не больше. Хорошо, что все это позади. И глупо огорчаться по этому поводу, радоваться надо. Да, надо отпраздновать уход Паулы. Это лучше, чем смотреть на серебристую, словно одуванчик, голову дедушки Эдуарда. Почему он должен жертвовать своим временем, так необходимым ему сейчас, ради того, чтобы избавить кого-то от одиночества, хотя бы на время? Пусть его оставит в покое этот бывший лаборант. Ну а если оставит, что ждет его дома, в пустой двухкомнатной квартире? Джеорджеску-Салчия вспомнил, что читал когда-то роман одного знаменитого автора, в котором главный герой, писатель, жил на фешенебельной вилле. У него был просторный кабинет, мягкая мебель, обитая натуральной кожей, и так далее. Там же, в кабинете, размещался его сногсшибательный бар, чтобы в перерывах наливать виски со льдом… Джеорджеску-Салчии казалось, что он видит все это воочию. А вот и скала. Шум моря успокаивал. В маленьком летнем кафе, прислонившемся к скале, народу почти не было. Ион Джеорджеску-Салчия выбрал столик под навесом, где любил посидеть и выпить чашечку-другую турецкого кофе. «Побуду здесь, — решил он, — если у меня нет просторного рабочего кабинета с мягкой мебелью, обитой кожей…»
— Что желаете, товарищ учитель? — спросил подошедший официант.
— Виски со льдом! — бросил Джеорджеску-Салчия, не глядя на официанта, удивленного непривычным заказом, и стал задумчиво мять журнал с видом человека, ведущего скромный образ жизни, но изредка позволяющего себе небольшие шалости.
«МО-7» шел навстречу волнам на отработку учебно-боевых задач. Нуку стоял на мостике. Ветер бил прямо в лицо, вызывая удивительное чувство — радость плавания. Что это такое — радость плавания? Состояние души? Желание слышать учащенное биение сердца? Чувствовать себя свободным, ощущать уверенность, оставаясь один на один с этой изменчивой стихией — морем? Ищешь точку опоры, потому что палуба вдруг уходит из-под ног, цепляешься руками за холодный поручень и чувствуешь, как вибрирует машина в тысячу лошадиных сил. Волны, захлестывающие носовую часть, обдают тебя брызгами, оставляя на губах соленый привкус.
Корабль с математической точностью шел к цели, обозначенной на карте крохотной точкой. Лейтенант Пэдурару вышел из штурманской рубки и, с силой захлопнув дверь, поглубже надвинул фуражку. Он сделал два шага по командирскому мостику и хотел приложить руку к козырьку, как вдруг корабль резко накренился. Офицер едва успел ухватиться рукой за борт.
— Метеосводка сообщает, сила ветра возрастает, — неестественно громко доложил он.
Командир корабля капитан второго ранга Якоб стоял, держась одной рукой за хромированный поручень прикрепленный к высокому откидному стульчику справа от штурвального. Услышав сообщение лейтенанта, он улыбнулся и взял микрофон:
— Внимание всему экипажу! Принять необходимые меры в связи с ухудшением погоды. Проверить крепление палубных объектов и герметичность иллюминаторов.
Словно в подтверждение слов командира прямо по курсу поднялся высокий водяной вал, со всей своей исполинской силой обрушился на обшивку корабля, на палубные надстройки и, ударившись о них, рассыпался на холодные пенистые ручейки, стекающие по палубе.
— Принеси мне плащ с капюшоном, — приказал Якоб вахтенному, маленькому матросу с проницательным взглядом.
— Пойду и я что-нибудь поищу, — сказал Нуку.
Якоб усмехнулся:
— Придется. Кто же знал, что тебя ждет сегодня? Спустись вниз, там должна быть накидка.
Спускаясь по трапу, Нуку пожалел, что не взял с собой плащ-накидку. Но когда он выходил из дому, было ясно. Кто мог подумать, что начнется гроза, и море заштормит. Он открыл шкаф в своей каюте — утром у него не было времени заглянуть туда — и обнаружил там плащ с капюшоном из искусственной кожи. Примерил его — плащ оказался впору. Нуку сунул руки в карманы и нащупал там какую-то бумажку. Вынул ее. На бумажке было написано: «Диана. Отель «Палас». А еще номер телефона. Плащ, конечно, принадлежал бывшему помощнику командира корабля. Нуку усмехнулся: помощник оставил ему должность, каюту, плащ и… Диану из отеля «Палас». Положил бумажку обратно в карман, решив, что она тоже часть имущества помощника. Нуку попробовал угадать, кто такая Диана: блондинка или брюнетка, туристка или служащая Национального бюро по туризму? А может, это старая знакомая бывшего помощника, которой он должен был позвонить по делу? Будь Никулеску повесой, ухлестывающим за туристками на пляжах в свободное время, зачем бы ему тогда держать эту записку в кармане дождевика?
Небо стало пепельно-серым. Солнце исчезло, и море сразу приобрело суровый стальной цвет. Только далеко на горизонте сквозь маленькую брешь в густой облачности пробивался причудливый свет, отбрасывая желтоватые блики на волны.
Нуку поднялся по трапу, стараясь покрепче держаться за поручни. Мышцы его были напряжены, как и все тело, еще не успевшее привыкнуть к беспорядочной корабельной качке.
Наверху, на палубе, люди, похоже, не придавали большого значения испортившейся погоде. Штурвальный, военный мастер, порывистыми, но уверенными движениями (это было заметно по тому, как ходили лопатки под кожаной курткой) энергично крутил штурвал, не обращая внимания на бьющие в борт волны. Возле пулеметной площадки лейтенант Вэляну, наклонившись, что-то объяснял матросам, указывая левой рукой на ствол, а правой держась за здоровенный ящик с пулеметными лентами. Нуку не слышал, о чем говорил лейтенант, однако понял, что тот давал небольшой практический урок.
— Это антициклон с Адриатики, — сказал Якоб. — Вчера по телевидению объясняли. Медленно движется к северу.
— Это чувствуется и по рулевому колесу, — сказал военный мастер. — Стало сильнее бить по левому борту.
— Не страшно, берег уже далеко, — рассмеялся Якоб.
Нуку решил, что он в хорошем расположении духа, хотя на первый взгляд в надвинутой до бровей фуражке казался довольно мрачным. Низко нависший козырек фуражки, флотская куртка с поднятым воротником, широкие плечи, болтающийся на груди бинокль — все это делало его похожим на капитана шхуны, из тех, что плавают в теплых водах у берегов Австралии. Подставляя лицо соленому ветру, он щурил глаза, сосредоточенно глядя поверх вздыбившихся волн, исследуя распростершуюся перед ним безбрежность, временами наклоняясь, чтобы через плечо рулевого прочитать показания гирокомпаса.
— Я все думаю о спасательных шлюпках, — произнес Якоб. — В прошлый раз, когда была такая же плохая погода, ослаб узел и мы чуть не потеряли шлюпку. Возможно, личный состав извлек урок из этого случая, но все-таки лучше проверить.
— Я схожу проверю, — откликнулся Нуку, радуясь предоставившейся возможности сделать что-то конкретное.
— Посмотри еще, хорошо ли закрыт люк в носовой части. В случае надобности задвинь его поплотнее. Скоро на палубе будет вода.
Нуку торопливо спустился с мостика. Ему не хотелось оставаться только наблюдателем, хотя он вступил в должность помощника командира всего несколько часов назад и это был его первый выход в море после очень большого перерыва. Он, конечно, имел право на передышку, однако тщеславное чувство и желание быть полезным не позволили воспользоваться им. Он впервые чувствовал себя вступившим в единоборство с морем. В носовой части, у орудия главного калибра, он услышал голос старшего расчета, который что-то объяснял артиллеристам. Прислушался. Речь шла о том, как держать цель в поле зрения в плохую погоду. Нуку спустился на главную палубу. Из люка, ведущего в машинное отделение, появился вдруг механик. Шумно выдохнув, он вытер тыльной стороной ладони пот со лба и шеи и побежал к вентиляционной трубе.
— Простудишься, — предостерег его Нуку. — Ты же выбрался из парилки.
Матрос остановился и обернулся. Белобрысый, курносый, с лицом, усыпанным веснушками, он казался ребенком, который играет в матроса. Правую щеку перерезала черная полоса, которая, возможно, осталась после того, как он вытер лицо ладонью, выпачканной в мазуте.
— Я привык, товарищ старший лейтенант. Я был мотористом на грузовом судне, а там в машинном отделении температура еще выше… Разрешите повернуть вентиляционную трубу?
