— Тетя, все на меня нападают. Хоть бы вы заступились! — кокетливо улыбаясь, обратилась Юнь к госпоже Чжоу. На щеках у нее обозначились ямочки.
— Юнь, у тебя такой несчастный вид. Не бойся. Играй и все. Не сможешь пить, я за тебя выпью, — рассмеялась госпожа Чжоу.
— Вот и прекрасно. Шу-хуа, Цинь! Слышите? Если мы не сможем, тетя за нас выпьет!
— Вот это да! Кто вам сказал? — смеясь, запротестовала госпожа Чжоу. — Ну и выдумщица ты, Юнь! Я сказала, что если барышни не смогут сами выпить, пусть попросят Цинь.
— Тетя, пожалейте меня. Я такая несчастная. Если я проиграю, за меня даже некому выпить, — сделав жалобное лицо, взмолилась Цинь.
— Ну, ну! А Цзюе-минь на что? — вставила Шу-хуа.
— Что ты все время пристаешь ко мне? Я же тебя не трогаю, — запротестовал Цзюе-минь, желая выручить Цинь.
— Но ведь это же правда. Если Цинь не сможет, ты должен за нее выпить, — с напускной серьезностью отвечала Шу-хуа, искоса взглянув на Цинь.
— Юнь, пусть смеются над нами, а мы сыграем, — сказал Цзюе-синь.
— Только на этот раз, если проиграешь, — признавайся, — наивно улыбнулась Юнь.
— Разумеется, проиграл, так нечего отпираться! — с живостью подхватил Цзюе-синь.
Все внимательно следили за их игрой. Цзюе-синь старался изо всех сил и выиграл дважды.
— Ну, как? — с удовлетворением произнес он.
От вина напудренное личико Юнь слегка раскраснелось. Цзюе-минь вдруг вскочил и звонким голосом сказал:
— Теперь, Юнь, моя очередь.
Юнь поспешно встала и, улыбаясь, покачала головой:
— С меня хватит, я больше не могу ни капли.
— Ерунда. Проиграешь — мама за тебя выпьет, — вмешалась Шу-хуа.
— Шу-хуа, что ты все на меня сваливаешь? А ты разве не поможешь мне? — сдерживая смех, отнекивалась госпожа Чжоу. — Мне кажется, Юнь, рюмка — другая тебе не повредит.
— Юнь, мне еще с тобой не приходилось играть. Вот сыграешь с Цзюе-минем, а потом я попробую, — оживилась госпожа Чжоу.
— Нет, тогда я, пожалуй, и со стула не встану, — улыбнулась Юнь, садясь на свое место. Она была немного возбуждена и не находила подходящего ответа.
— Юнь, что же ты меня не удостоишь своим вниманием? — подзадоривал девушку Цзюе-минь.
— Откуда ты это взял? Я в самом деле не могу больше пить вина. Уж ты меня извини, — умоляла Юнь, смущенно улыбаясь.
Цзюе-минь смягчился. Тут на помощь Юнь пришла Цинь:
— Цзюе-минь, человек просит пощады, а ты пристаешь. Оставь ее в покое.
— Цинь говорить мастерица, — похвалила госпожа Чжоу, — она способна совершать и добро и зло. То она заставляла Юнь играть, а теперь выручает ее.
— Тогда пусть выпьет штрафную, — вступила в разговор Шу-хуа. — Цзюе-минь, выпей-ка с Цинь.
— А почему я? Ты сама, что, не можешь?
— Ну что ж. Твое здоровье, Цинь! — живо поднялась с рюмкой в руке Шу-хуа, заставляя Цинь выпить.
Видя, что отказаться невозможно, Цинь отпила полрюмки. Шу-хуа тоже сделала несколько глотков. Она чуть не поперхнулась, так ее разбирал смех.
Опасаясь, что и другие последуют примеру Шу-хуа, Цинь сказала:
— Вина выпили уже достаточно. Так не годится. Ведь нам еще предстоит сыграть в синлин, или спеть, или рассказать что-нибудь.
— Я предлагаю сыграть в цзи-коулин[4], — громко подхватила Шу-хуа.
— Можно и в цзи-коулин. Цзюе-синь опять, наверное, станет «женщиной-дьяволом в облике ангела».
— Это тоже интересно, — согласилась госпожа Чжоу и, усмехнувшись, добавила: — Все говорят, что я очень быстро разговариваю. Так что у меня, пожалуй, больше шансов на выигрыш, чем у всех.
Никто не возражал. Каждый выбрал себе имя и прозвище, и игра началась.
Голоса сливались в сплошной гул, смех звучал все громче. Штрафной чаши никому не удалось избежать. Но больше всего выпало на долю Мэя и Шу-чжэнь, самых застенчивых и молчаливых. Их бледные лица разрумянились, они робко наблюдали за весельем других. Им было завидно. Они не понимали, почему чувствуют себя не так, как все.
Выпито было изрядно. Все раскраснелись. Хуан-ма поставила на стол чашу сиропа из зерен лотоса. Все взоры устремились к лакомству. Игра прекратилась. Госпожа Чжоу, а за ней и остальные взяли фарфоровые ложки. Сироп утолил жажду. Все почувствовали облегчение. Только Шу-хуа не напилась, а Цзюе-синю почти ничего не досталось, поэтому они велели Ци-ся принести чаю.
— Цзюе-синь, ты сегодня порядочно выпил. Как ты себя чувствуешь? — Цинь заботливо взглянула на Цзюе-синя.
— Ничего, все в порядке, — ответил Цзюе-синь, голос у него был совсем трезвый.
— А помнишь, в прошлом году ты как-то выпил меньше, чем сейчас, но чувствовал себя очень нехорошо, — засмеялась Шу-хуа.
Цзюе-синя словно ушатом холодной воды окатили. Он взглянул на Шу-хуа, потом на Цинь, на Юнь, кивнул головой и тихо ответил:
— Помню, как раз здесь.
— Тебе еще пришлось выйти на задний дворик… Я вспоминаю, тебя там видела Хой, — с воодушевлением продолжала Шу-хуа, улыбаясь. Она вспоминала это как смешной случай, нисколько не задумываясь над тем, где теперь человек, о котором она упомянула.
Цинь пристально посмотрела на Шу-хуа, взглядом укоряя ее за болтливость. Не следовало вспоминать о прошлом и тем более о человеке, имя которого уже забыто. Но Шу-хуа и не предполагала, что сказала то, о чем следовало молчать.
— Я помню это очень хорошо. Это было именно здесь, в этой комнате… — глухо продолжал Цзюе-синь.
Неожиданно Шу-чжэнь прервала его:
— И Шу-ин тоже была здесь. — В ее голосе звучала боль.
Словно ангел грусти пролетел над столом. Воцарилось тягостное молчание. Опьянения как не бывало. Всех охватили горестные воспоминания, но люди стремились отогнать их от себя. Только Цзюе-синь всеми силами пытался удержать в памяти образы прошлого, вызвать их из небытия. Он был уверен, что лишь эти смутные, то появляющиеся, то исчезающие образы дают ему силы жить. Он вновь заговорил:
— Так же, как и сегодня, светила луна, и компания была та же. Мне и сейчас кажется, что я стою на. берегу нашего озера и слушаю журчание ручья. Не верится, что прошел уже целый год. Мне еще помнится, как я чокался с Хой…
— Да. Мы говорили, что это прощальное угощение в честь Хой, — уже совсем другим тоном произнесла Шу-хуа.
Юнь, несколько раз порывавшаяся заговорить, наконец овладела собой и печально промолвила:
— В тот раз, вернувшись домой, сестра Хой сказала мне, что это ее последняя веселая вечеринка… — Она вдруг запнулась. Ее неожиданно пронзила мысль: а сейчас настала очередь Мэя.
— Разве кто-нибудь ожидал, что с Хой такое случится! — вздохнула госпожа Чжоу и, увидев, что Хуан-ма вносит закуски, повернулась к Юнь: — Что теперь вспоминать о прошлом! Юнь, будь как дома, ешь.
— Благодарю, тетя. Я больше не хочу, — вежливо отказалась Юнь.
— Ну, съешь хоть немножко, — уговаривала госпожа Чжоу и затем обратилась к Цинь: — Цинь, ты тоже ешь, пожалуйста.
— Спасибо. Нам с Юнь одной чашки достаточно, — церемонно ответила Цинь.
— Если бы Шу-ин была сегодня с нами, было бы совсем хорошо, — сказала вдруг госпожа Чжан, словно самой себе.
— Да, без Шу-ин и радость не в радость, — подхватила Цинь.
— Не будь ее отец таким упрямцем, разве Шу-ин уехала бы? Это все он натворил. А сейчас даже имя ее запретил упоминать! — негодовала госпожа Чжан.
— По совести говоря, братец очень упрям. Но все-таки никто не предполагал, что так случится. Впрочем, ты, невестка, зря волнуешься: барышне Шу-ин неплохо, она учится в Шанхае, — утешала ее госпожа Чжоу.
— Но не так уж хорошо, когда молоденькая девушка живет одна среди чужих, — задумчиво проговорила госпожа Чжан и тут же добавила: — Как-то она там, в Шанхае? Я все время беспокоюсь.
— Ей там, конечно, интереснее, чем нам. Да что там говорить! Она побывала даже на озере Сиху[5], — с завистью сказала Шу-хуа.
— Не только интереснее. Она в будущем принесет людям больше пользы, чем мы, — многозначительно сказала Цинь. Она старалась раззадорить сестер.
Закончив трапезу, гости и хозяева поболтали еще немного. Пробила вторая стража. Мэй забеспокоился: ему казалось, что он видит устремленные на него гневные глаза отца. Ему очень нравилось здесь, но он не осмелился остаться и уныло попрощался.
Юнь осталась. Она пользовалась сравнительной свободой, так как у нее не было строгого отца, который вмешивался бы в ее дела, а ее мать, вдова, не хотела слишком ограничивать свободу своей дочери, молодое сердце которой жадно стремилось к новому. Сердце Юнь дрогнуло от жалости, когда она увидела, как Мэй в сопровождении Цзюе-синя вышел через садовую калитку с полукруглым сводом. Она подумала: «Почему он лишен свободы и радостей жизни?» Но некому было ответить на этот вопрос, а сама она доискиваться причин не стала.
