Это поместительное здание в строгом вкусе воздвигнуто на месте небольшой Калитки, которая некогда, как, верно, помнят все пилигримы дней былых, преграждала торный путь и, будучи весьма узкой, крайне стесняла путников с широкими взглядами и упитанными телесами. Читателю Джона Беньяна будет приятно узнать, что старый приятель Христианина Евангелист, который, бывало, снабжал всякого пилигрима таинственным свитком, теперь восседает в билетной кассе. Правда, иные злые языки отрицают, что сей почтенный билетер — тот самый Евангелист, и даже якобы приводят убедительные свидетельства обмана. Не стану ввязываться в спор и лишь замечу, что, насколько я могу судить, картонные квадратики, какие нынче вручаются пассажирам, не в пример удобнее и сподручнее в пути, чем старинные свитки пергамента. А пригодятся ли они у ворот Града Небесного, я судить не берусь.
На станции уже собралось множество пассажиров, ожидавших отхода поезда. По их виду и поведению легко можно было заключить, что в настроениях общества произошли весьма благодетельные перемены касательно паломничества в Небеса. Видел бы это Беньян — он бы сердечно возрадовался. Вместо одинокого путника в отрепьях, с тяжким бременем на спине, угрюмо бредущего под улюлюканье целого города, явились сообщества наиблагороднейших и самых уважаемых горожан и жителей окрестностей, отправляющихся в Град Небесный так беззаботно, словно на летнюю прогулку. Среди джентльменов были глубокоуважаемые чиновники, политические деятели и состоятельные люди, вполне пригодные образчики религиозных устремлений для их более скромных собратьев. В дамской половине я также с радостью заметил цвет избранного общества, призванный украсить собою высшие круги Града Небесного. Тут и там велись приятные беседы о свежих новостях, деловых материях, политике или на еще более увлекательные темы; религия же хотя и служила, конечно, всеобщим и главнейшим помыслом, но была тактично отодвинута на задний план. Даже безбожник вряд ли нашел бы в их разговорах, чем оскорбиться.
Не забыть бы мне упомянуть одно большое удобство новой методы паломничества. Наши тягостные бремена, какие прежде, бывало, носили за плечами, были заботливо уложены в багажном вагоне, и меня заверили, что по окончании путешествия все вещи выдадут законным владельцам. И еще кое-чем хочется порадовать благосклонного читателя. Вероятно, многим памятна древняя вражда между князем Вельзевулом и сторожем Калитки. Приверженцев первого из них, достойнейшего джентльмена, обвиняли, будто они осыпают отравленными стрелами честных паломников, чающих прохода. Эти раздоры, к чести как упомянутого сановитого властелина, так и превосходного, просвещеннейшего правления железной дороги, были улажены миром на основе обоюдных уступок. Подданные князя теперь во множестве служат на станции: одни пекутся о багаже, другие подносят топливо, раскочегаривают паровоз и тому подобное; и я ответственно утверждаю, что таких расторопных, таких любезных и отзывчивых к нуждам пассажиров служителей вы не найдете ни на одной железной дороге. Все люди доброй воли должны, разумеется, приветствовать столь превосходное разрешение застарелых неурядиц.
— А где же мистер Милосерд? — поинтересовался я. — Должно быть, правление железной дороги наняло этого славного старого человеколюбца старшим машинистом?
— Да нет, — отозвался мистер Слизни, сухо кашлянув. — Ему предлагалось место тормозного кондуктора; но, по правде сказать, наш друг Милосерд сделался к старости удивительно негибким и узколобым. Он так долго направлял паломников пешим путем, что почитает за грех странствовать иначе. К тому же старина с головой втянулся в допотопные нелады с князем Вельзевулом, постоянно затевал драки или перебранки с подданными князя и заново обострял разногласия. Так что мы в общем не слишком сожалели, когда добряк Милосерд во мгновение ока вознесся в Град Небесный и нам удалось подобрать на эту должность более подходящего и покладистого работника. Вон он, наш паровозный машинист. Вы его, надо думать, сразу узнаете.
В это время паровоз подъехал к первому вагону, и должен признаться, что он был скорее похож на механического демона, готового умчать нас прямиком в геенну, чем на полезное сооружение, скользящее по рельсам прямо ко Граду Небесному. На нем восседал верхом некто весь в дыму и пламени, которые — пусть не дивится читатель — вроде бы извергала его огнедышащая глотка, а не только медное паровозное чрево.
— Верить ли глазам? — воскликнул я. — Что за чертовщина! И это живое существо? Если да, то не иначе как родной брат чудища, которое он оседлал!
— Ну-ну, какой вздор! — отозвался мистер Слизни с громким смехом. — Не помните разве Аполлиона, былого врага Христианина, с которым он так яростно сражался в Долине Унижения? Он точно создан, чтобы управляться с паровозом, так что мы его укротили, приохотили к паломничеству и взяли старшим машинистом.
— Браво, браво! — восторженно возгласил я. — Вот он, либерализм нашего времени, вот наилучшее свидетельство того, как вековые предрассудки исчезают на глазах! А как обрадуется Христианин, услышав о чудесном преображении своего прежнего противника! С каким удовольствием я сам оповещу его об этом по прибытии в Град Небесный!
Все пассажиры расселись поудобнее, и мы весело покатили, за каких-нибудь десять минут проезжая едва ли не больше, чем Христианин еле-еле проходил за день. Несясь как бы в хвосте молнии, мы наблюдали смехотворное зрелище — двух запыленных пешеходов в старинном паломничьем облачении, с посохом и раковиной, с мистическим свитком пергамента в руках и неподъемным бременем за плечами. Бестолковое упрямство этих добрых людей, предпочитающих, кряхтя, тащиться по неторной дороге, лишь бы не использовать новейшие достижения науки и техники, вызывало неподдельное веселье нашего многоумного сообщества. Мы напутствовали двух пилигримов сотнями безобидных насмешек и взрывами хохота; а они поглядели на нас с такой скорбью и дурацким сочувствием, что наша веселость удесятерилась. Аполлион тоже от всей души принял участие в забаве и ухитрился пыхнуть им в лицо дымом и пламенем то ли из паровозной топки, то ли из собственного нутра — и прямо-таки потопил их в облаке жгучего пара. Эти незатейливые шутки весьма нас потешили и, конечно же, порадовали паломников, дав им возможность считать себя мучениками.
Мистер Слизни указал нам на большое ветхое строенье невдалеке от железной дороги; это, сказал он, стародавний постоялый двор, некогда известное пристанище паломников. В справочнике Беньяна он упоминается под названием Дом Разъяснителя.
— Мне давно хотелось посетить этот странноприимный дом, — заметал я.
— Как вы понимаете, там у нас стоянки нет, — сказал мой спутник. — Хозяин грубо возражал против железной дороги, и недаром — ведь его гостиница осталась в стороне и, конечно же, должна была лишиться всех выгодных постояльцев. Впрочем, пешеходная тропа по-прежнему ведет к его порогу, и старый джентльмен время от времени, заполучив гостя, потчует его кой-какими развлечениями на старинный лад.
Такова была наша беседа, когда мы проносились мимо того места, где бремя Христианина упало с его плеч при виде креста. По этому поводу мистер Слизни, мистер Жуируй, мистер Греховод, мистер Черствая Совесть и целая компания джентльменов из селения Беспокаянного не могли нахвалиться несказанными выгодами надежного хранения нашего багажа. И я, и все прочие пассажиры единодушно поддержали их на этот счет: ведь среди нашей поклажи было многое, что высоко ценится во всем мире, — и особенно превеликое разнообразие излюбленных обыкновений, которые, как мы полагали, отнюдь не покажутся старомодными даже и в высшем свете Града Небесного. Разве не прискорбно будет, если столь богатая их коллекция сгинет в могиле?
Так, непринужденно беседуя о теперешних наших удобствах в сравненье с невзгодами прежних паломников и нынешних закоренелых упрямцев, мы вскоре оказались у подножия Неодолимой Горы. Недра этой скалистой громады прорезал искуснейший туннель с высокими сводами и широким двухколейным путем; и покуда не разверзнется земля и не обрушится каменная лавина, он пребудет вечным памятником мастерству и дерзновению строителей. Немалой, хоть нечаянной удачей было и то, что камень из сердцевины Горы пригодился для засыпки Долины Унижения, так что пропала всякая надобность спускаться в эту унылую и зловещую низину.
— Поистине изумителен результат сиих совершенствований, — сказал я. — Но все же хотелось бы не упустить случая побывать в Прекрасном Дворце, где обитают очаровательные юные девицы — мисс Благоразумие, мисс Благочестие, мисс Попечение и прочие, — и представиться им: ведь они, помнится, оказывали теплый прием паломникам.
— Юные девицы! — воскликнул мистер Слизни, обретя дар слова после приступа смеха. — Нечего сказать, юные и очаровательные! Любезный друг, они же все до единой жалкие старые девы — чопорные, церемонные, иссохшие, нескладные, — ни одна из них, смею сказать, не сменила даже фасон платья со дней паломничества Христианина.
