Чжао Юй-линь поставил ногу на стол и засучил штанину:
— Видите, какой шрам остался?
Все окружили его.
— Соседи! — глухо сказал Чжао Юй-линь. — Теперь мы не одни. С нами бригада. Я должен отомстить, иначе никогда мне своей обиды не забыть. Скажите сами: во времена Маньчжоу-го, когда Хань был старостой деревни, по чьей только спине не гуляла его большая палка?
— По всем спинам гуляла! — отозвался из своего угла возчик Сунь.
— Правда, правда! — поддержал его Лю Дэ-шань.
— Пусть тогда скажут: кто довел до смерти Гу и Ченя с южного края деревни, кто убил сына Хуана, живущего у западных ворот? — крикнул Чжао Юй-линь.
Все молчали. Некоторые начали незаметно подвигаться к двери. Сяо Сян, чтобы не дать остыть закипевшему в сердцах гневу, быстро подошел к Чжао Юй-линю и вполголоса сказал:
— Надо сейчас же поднять людей. Действуй, старина, действуй…
Чжао Юй-линь решительно обратился к односельчанам:
— Скажите вы, плохой Хань Лао-лю или нет?
— Плохой! — отвечали все в один голос.
— Он притеснял нас, бедняков. Должны мы с ним рассчитаться или нет?
— Почему же не должны… — неуверенно отозвались некоторые.
— Удастся ли? — усомнились другие.
— Хватит у вас духу сейчас же пойти и рассчитаться с ним? — бросил вызов Чжао Юй-линь.
— Хватит! Хватит!
— Почему же не хватит? — присоединился стоявший возле Сяо Сяна Лю Дэ-шань.
— А раз, говорите, хватит, так пошли со мной! У революционера слово не должно расходиться с делом. Сегодня же ночью арестуем это черепашье отродье! Тогда крестьяне сразу смело заговорят.
Чжао Юй-линь бросился к двери, на ходу вытирая воротом расстегнутой гимнастерки льющийся с лица пот.
Поднялся шум. Люди в замешательстве толкались по комнате.
— Все пойдем с Чжао! — кричала молодежь.
— Если надо, так пойдем… — рассуждали люди среднего возраста.
Дремавшие до этого старики вдруг встрепенулись и начали уговаривать:
— Постойте! Сегодня Три звезды[15] уже высоко, пойдем-ка лучше завтра. И утром успеем. Никуда ему не уйти.
Молодые горячо возражали:
— А вдруг среди нас найдутся такие, которые предупредят Хань Лао-лю, и он сбежит.
Сяо Сян заметил, что Ли Чжэнь-цзян при этих словах вздрогнул.
Молодежь собиралась идти сейчас же, но пожилые удерживали ее:
— Куда он убежит? Сейчас государство коммунистическое, куда бы ни побежал — везде коммунисты…
— Семья его здесь, земля и имущество тоже здесь. «Монах убежит, монастырь останется».
— Кто смелый, за мной! — загремел, как гром, голос Чжао Юй-линя. — А кто трусит, пусть идет себе домой, пока не поздно, и спать ложится.
Он с презрением взглянул на Лю Дэ-шаня, который трусливо жался к двери, но не уходил, боясь, что люди его засмеют. Лицо Лю выражало полную растерянность.
— Лю Дэ-шань! — вызывающе бросил Чжао Юй-линь. — По-моему, тебе тоже пора домой.
— А зачем домой? Раз ты идешь, почему мне не идти, — деланно засмеялся Лю Дэ-шань.
Все члены бригады поддержали Чжао Юй-линя. Лю Шэн подпрыгивал от радости и, толкая командира Чжана, восклицал:
— Ты только погляди, какие храбрецы наши крестьяне, учись у них! — Лю Шэн забыл в этот момент, что его собеседник тоже крестьянин.
Сяо Ван озабоченно окликнул Чжао Юй-линя, который был уже у дверей, и, сняв с себя маузер, передал ему:
— Возьми. У этой змеюги может оказаться оружие. Тебе приходилось когда-нибудь обращаться с маузером?
— С маузером — нет, из ружья только стрелять умею, — ответил Чжао Юй-линь, беря оружие жилистой рукой.
— Ничего мудреного нет. Иди сюда, я тебя научу.
При свете масляной лампы он вынул маузер из коробки, зарядил обойму и спустил затвор.
— Вот теперь патрон в патроннике, нажмешь пальцем — выстрелит, еще нажмешь — еще выстрелит.
— Понятно, — сказал Чжао Юй-линь и повесил маузер на пояс.
— Постой! Возьми с собой эту штуку!
Сяо Ван развязал свои вещи и передал Чжао Юй-линю веревку.
— Арестуешь, вяжи крепче. С контрреволюционерами нужно только так поступать.
Начальник бригады всеми силами сдерживал поднявшееся в нем волнение. Он был таким же горячим, как Лю Шэн и Сяо Ван. Его чрезвычайно радовала решительность Чжао Юй-линя. Но, сознавая всю свою ответственность перед партией и делом освобождения, он должен был обдумывать каждый шаг. По привычке почесывая фуражкой голову, он рассуждал: «Закваска еще не готова, мобилизация не развернута… Следовательно, возможно, что Чжао Юй-линь, так быстро кинувшийся вперед, не сможет увлечь за собой массы, еще не осознавшие себя. Но обливать его холодной водой не годится. Помещика нужно арестовать. Чжао Юй-линь верно говорит: это прибавит крестьянам смелости. Ладно! Пусть арестуют! Посмотрим, что из этого выйдет». Тут он вспомнил, что Хань Лао-лю возглавлял когда-то отряд, и у него могло остаться оружие. «Как бы с Чжао Юй-линем не случилось чего-нибудь!»
— Сяо Ван! — крикнул начальник бригады.
Сяо Ван подскочил.
— Сяо Ван! Скажи Чжао Юй-линю, чтобы подождал.
— Командир отделения Чжан!
— Есть! — Чжан отдал честь.
Начальник бригады распорядился:
— Возьми восемь человек и иди вместе с Чжао Юй-линем. Четырех оставишь за воротами для охраны, а с остальными заходи во двор. Прикажи примкнуть штыки. Все должно быть готово, как к бою.
После ухода людей Сяо Сян задумался. «Совещание прошло неплохо, и результаты хорошие, — сказал он себе и улыбнулся. — А у старика Тяня сердце чем-то ранено. Завтра непременно надо повидаться с ним».
— Есть у вас вода? — обратился он к Вань Цзя. — Холодная тоже годится. Принеси таз. Я уже три дня не умывался. Потом пойди и посмотри, как там у них дела, арестовали уже или нет?
Чжао Юй-линь с маузером на боку крупными шагами шел по дороге впереди других. Было прохладно. На небе мерцала Серебряная Река[16]. Перекликались сверчки и цикады. В придорожных ивах шуршали разбуженные шумом воробьи, стряхивая с листьев росу на головы и плечи людей.
Когда вышли из школы, Ли Чжэнь-цзян пристроился позади толпы и вскоре исчез. Он свернул в огород и кратчайшим путем помчался к большому двору помещика.
Лю Дэ-шань начал постепенно отставать. Улучив подходящий момент, он спрятался в уборной, выждал, пока затих топот, затем высунулся, осмотрелся и, пригнув голову, бросился к дому. Он спешил не потому, что боялся погони. Ему хотелось поскорее укрыться куда-нибудь, чтобы никто не заметил его на улице и не подумал, что он сбежал перед боем.
Вооруженные и невооруженные люди шли толпой. Старики Сунь и Тянь, у которых были больные ноги, вразвалку плелись в хвосте. Штыки винтовок поблескивали при свете звезд и издали были похожи на брызги тусклого света, падающего с неба.
На всем пути лаяли собаки. Их лай разбудил крепко спавших крестьян и всполошил всю деревню.
В эту ночь многие жители деревни Юаньмаотунь не спали.
В усадьбе Хань Лао-лю и в школе лампы горели до самого утра. Там и тут обстановка была одинаково напряженная. Там и тут готовились к схватке. У всех глаза были широко раскрыты; все с нетерпением ждали начала больших событий. Для одних это была безнадежная, обреченная на провал оборона, для других — полное надежд революционное наступление.
Толпа людей, предводительствуемая Чжао Юй-линем, подвигалась к большому двору. Когда прошли половину пути, все ясно увидели при свете звезд двух человек, идущих навстречу. Один из них был управляющий Ли Цин-шань, другой — сам Хань Лао-лю.
Неожиданная встреча заставила толпу остановиться. Даже Чжао Юй-линя она повергла в смятение. Он инстинктивно спрятал за спину веревку, которую держал в правой руке. Приблизившаяся к нему голова с залысинами принадлежала тому, кому крестьяне долгие годы не осмеливались смотреть прямо в лицо.
«Смогу ли я арестовать его?» — растерянно подумал Чжао Юй-линь.
Заметив смущение Чжао Юй-линя, Хань Лао-лю кинул на него свой обычный злобный взгляд и проговорил:
— Так… старина Чжао! Слышал, что ты намерен арестовать меня. Отлично! Видишь, я сам пришел.
Толпа невольно отступила и начала рассеиваться. Старик Тянь побоялся даже подойти. Возчик Сунь отошел в сторону и скрылся.
Около Чжао Юй-линя осталось лишь несколько молодых парней.
Помещик сделал еще шаг вперед и спросил:
— Почему же ты молчишь? Зачем у тебя эта веревка за спиной? Кто тебя поставил здесь начальником? Какие за мной преступления? Ведь если ты собираешься арестовать человека, должен предъявить какое-то обвинение. Я, Хань Лао-лю, только сберег доставшиеся мне по наследству от деда несколько грядок земли, дом, и никого не ограбил, ничего не украл. Вижу, что ты свой закон устанавливаешь. В чем же я повинен? И зачем ты в полночь по деревне слоняешься с веревкой в руках? Пойдем, пойдем вместе, разыщем товарищей из бригады и потолкуем.
