Помещик предпринял еще одну попытку:
— Начальник, могу ли я сходить домой, а затем снова вернуться сюда?
— В этом кет никакой надобности! — отчеканил Сяо Сян.
— Начальник, вы говорите, что кет никакой надобности, а вот у меня есть надобность. Если вы запрещаете, то будьте любезны указать основания…
— Раз нельзя, значит нельзя! — стукнул кулаком по столу Сяо Ван. — Для помещика и предателя какие еще нужны основания?
— Молодой товарищ, ругаться совсем не годится, — обернулся к нему с улыбкой Хань Лао-лю.
— Еще и бить будем, — обнадежил Сяо Ван.
— Молодой товарищ, но ведь Восьмая армия и коммунистическая партия не бьют и не ругают людей… — с той же любезностью парировал Хань Лао-лю. Он остался доволен своей находчивостью: «здорово я его поддел!»
— Восьмая армия и коммунистическая партия не ругают и не бьют хороших людей, — строго заметил Сяо Сян. — Что же касается негодяев и наглецов, то это еще как сказать…
Комната вдруг наполнилась визгом и плачем. Прибежали старшая и младшая жены Хань Лао-лю. Первая крикливо рыдала и била себя кулаками в грудь, вторая потихоньку хныкала.
— Какие преступления сделал мой хозяин, что вы его арестовали?! — голосила старшая жена. — Убейте меня! Убейте всю семью!
— Начальник! — обратилась к Сяо Сяну младшая жена, вынув розовый шелковый платочек и кокетливо вытирая вспотевший кончик носа. — Вы арестовали нашего хозяина. Разве это не противоречит вашей великой политике?
Вслед за женами, как пчелиный рой, налетела целая куча родственников: невестка, жена племянника, сам племянник и еще племянница. Последней прибежала дочь Хань Лао-лю Хань Ай-чжэн. Она была хорошо одета. Из-под белого шелкового халата кокетливо выглядывала розовая батистовая рубашка.
Бросившись к отцу и уронив голову ему на грудь, она запричитала:
— Папа! Папа! Как тебя обидели…
Шум усилился. Пришли Добряк Ду и Тан Загребала, за ними в комнату разом ввалилось тридцать с лишним человек. Все окружили членов бригады.
Добряк Ду, стоявший впереди, поклонился Сяо Сяну. Поклон его был точной копией поклона Хань Лао-лю, но так как Добряк был тучен, огромный живот мешал ему сгибаться с такой же грацией и непринужденностью.
Тан Загребала поднес Сяо Сяну петицию, в которой говорилось следующее:
«Мирный гражданин Хань Фын-ци арестован вашей сиятельной бригадой. По-видимому, завистники семьи Хань, воспользовавшись вашим благородным доверием, дабы насытить собственную ненависть и злобу, ввели начальника в заблуждение. Нам всем известно, что Хань Фын-ци действительно — наилучший из жителей деревни. Поэтому просим вашу милость освободить его. Мы ручаемся, что он явится по первому же вашему требованию. С сим и прибегаем за содействием к начальнику бригады господину Сяо».
Под петицией стояли подписи тридцати двух человек, оттиски пальцев и личные печати.
Хань Длинная Шея тоже был в числе этих людей. Воспользовавшись суматохой, он пробрался к Хань Лао-лю, и они о чем-то зашептались.
Добряк Ду, задыхаясь от волнения, взывал к Сяо Сяну:
— Просим начальника освободить крестьянина Хань Фын-ци…
— Ручаемся, что он явится по первому же требованию, — присоединился Тан Загребала с горестным вздохом.
В этом шуме и гаме один начальник бригады оставался хладнокровным, не проявляя никаких признаков нетерпения или досады. Он невозмутимо сидел на столе, приглядываясь к участникам этого спектакля. При чтении поданной петиции на губах его то и дело появлялась усмешка. Дойдя до слов «Хань Фын-ци — действительно наилучший из жителей», Сяо Сян громко рассмеялся и обратился к выступившему вперед Тану Загребале:
— Хань Фын-ци во время Маньчжоу-го в течение двух лет был старостой деревни Юаньмаотунь. Его старший брат Хань-пятый являлся секретным сотрудником особой службы в уезде, а младший брат Хан-седьмой до сих пор находится в чанкайшистской банде. Кличка Хань Фын-ци — Хань Большая Палка. Многие люди неоднократно терпели от него побои… Он всячески издевался над женщинами и придумывал разные способы, чтобы завладеть чужой землей. Вы утверждаете, что он «наилучший из жителей деревни». А скажите: какого такого государства это наилучший житель? Вот что мне хотелось бы выяснить.
Все сразу притихли.
Хань Лао-лю понял, что начальник бригады отлично знаком со всем его прошлым. Подозвав Добряка Ду, он быстро сказал ему что-то, а затем с улыбкой обратился к друзьям и родственникам:
— Дорогие братья, я вас благодарю за поручительство. Но начальник Сяо вызвал меня сюда лишь за тем, чтобы побеседовать и никакого вреда мне не причинит. Поэтому вам лучше разойтись по домам. — Он обернулся к членам своей семьи и добавил: — Вы тоже ступайте домой. Ничего особенного не произошло. Начальник Сяо переговорит со мной и отпустит. — Младшей жене он наказал: — Ты пришли-ка мне пачку папирос, водки и закуску.
Члены семьи и поручители разошлись с поклонами и приседаниями.
Вскоре явился управляющий Ли Цин-шань. В руках у него был поднос из дорогого фарфора с изображением зеленого куста. На подносе стояла бутылка водки, а вокруг были расставлены блюдечки с холодной закуской.
Хань Лао-лю предложил Сяо Сяну выпить и, не смутившись отказом, обратился с тем же приглашением к Лю Шэну и Сяо Вану:
— Прошу подойти и отведать нашей маньчжурской кухни, товарищи. Попробуйте мясо дикой козули и гаоляновую водку.
Никто не ответил на его приглашение, и Хань Лао-лю пришлось пить и закусывать в одиночестве. Когда щеки его раскраснелись, он отставил рюмку и закурил. Выкурив папироску, Хань Лао-лю подпер голову руками и задумался.
Было что вспомнить и о чем подумать.
Хань Лао-лю начал богатеть еще задолго до образования Маньчжоу-го, а при японцах состояние его с каждым днем приумножалось. Часть капитала он вложил в акционерную компанию по лесозаготовкам, а часть — в винокуренный завод. На левом берегу реки он скупил тысячу шанов земли, в уезде Бинся — двести шанов, в деревне Юаньмаотунь — около ста. Чтобы не привлекать внимания, помещик поселился именно там, где у него было меньше всего земли.
Руки этого человека замараны кровью. «Не разоряя бедняков, сам не разбогатеешь», — таков был девиз всей жизни Хань Лао-лю. Он не боялся своих многочисленных врагов, так как был уверен, что Маньчжоу-го, которому он ревностно служил, спасет его от всех бед, и не представлял, что все развалится с такой молниеносной быстротой! Пятнадцатого августа, когда загрохотали советские пушки, японцы бежали, бросив его на произвол судьбы.
Хань Лао-лю решил, что все уже кончено, и впал в отчаяние. Однако неожиданно подоспел спаситель — командующий передовым отрядом чанкайшистских войск Лю Цзо-фэй. Генерал зачислил обоих его братьев в свою часть, а самого Хань Лао-лю назначил председателем временного комитета по поддержанию порядка.
Новый председатель с жаром принялся за организацию отряда помещичьей самообороны. Когда Лю Цзо-фэй приехал в деревню, помещики три дня чествовали его, и деньги, выжатые из бедняков, утекли как вода.
Но не прошло и двух недель, как нивесть откуда появился третий батальон триста пятьдесят девятой бригады Восьмой армии и чанкайшистским войскам опять пришел конец. Оружие Хань Лао-лю, конечно, припрятал.
Сейчас же приехала эта маленькая бригада и перевернула в деревне все вверх дном. Ни деды, ни прадеды не видывали ничего подобного!..
Как все это странно и непонятно.
А может быть, он, Хань Лао-лю, наевшись до отвала, спит, и ему снится дурной сон?.. Нет, на сон не похоже! Совершенно ясно, что он арестован и не знает, что еще может случиться с ним завтра. Помещика обуял непривычный страх, которому он всеми силами не хотел поддаться.
«Не может же это долго продолжаться, — мелькнула в голове мысль, несколько подбодрившая его. — Надо как-то пережить это «смутное время» и дождаться возвращения хорошей жизни! Но вернется ли эта жизнь?»
О старшем сыне, который ушел с гоминдановскими войсками, никаких вестей. Да и бригада по проведению земельной реформы, должно быть, не скоро уедет отсюда. Предстоит борьба.
«Ну что ж, борьба, так борьба! Посмотрим, чья возьмет?»
Хань Лао-лю украдкой взглянул на Сяо Сяна, и в сердце его еще сильнее разгорелась ненависть к этому человеку. Он вспомнил о распоряжении, которое дал Ханю Длинная Шея и подумал: «Сумеет ли он его выполнить?..»
Тем временем, пока Хань Лао-лю размышлял, Сяо Сян отвел Сяо Вана в сторону и велел ему взять с собой двух бойцов и выставить дозор на шоссе. Двум другим бойцам он приказал охранять арестованного. Остальным велел идти в деревню, разыскать активистов и предупредить их, чтобы завтра все шли на собрание.
Когда Сяо Сян вышел на улицу, три звезды стояли уже очень высоко. Повсюду лаяли собаки. Во дворах около маленьких лачуг с соломенными крышами мелькали тени людей.
