— Что случилось? — спросил Джим.
— В огород к мистеру Рэдли забрался негр, и мистер Рэдли в него стрелял.
— О-о! И попал?
— Нет, — сказала мисс Стивени, — он стрелял в воздух. Напугал негра так, что он весь побелел. Говорит, если кто увидит белого негра, так это тот самый и есть. Говорит, у него второй ствол заряжён, и если в огороде ещё что-нибудь шелохнётся, он будет бить прямо в цель, будь то собака, негр или… Джим Фи-инч!
— Что, мэм?
Тут заговорил Аттикус:
— Где твои штаны?
— Штаны, сэр?
— Да, штаны.
Что тут было говорить. Джим стоял перед всеми в одних трусах. Я тяжело вздохнула.
— Э-э… мистер Финч!
В ярком свете уличного фонаря я видела — Дилл готовится соврать: глаза у него расширились, пухлая ангельская рожица стала ещё круглее.
— Что скажешь, Дилл? — спросил Аттикус.
— Я… я их у него выиграл, — туманно объяснил Дилл.
— Как так выиграл?
Дилл почесал в затылке, провёл рукой по лбу.
— Мы там у пруда играли в раздевальный покер.
Мы с Джимом облегчённо вздохнули. Соседям, видно, тоже всё стало понятно, они так и застыли. Только что это за покер такой?
Мы так и не успели это узнать, мисс Рейчел вдруг завопила, как пожарная сирена:
— О господи, Дилл Харрис! Играть у моего пруда в азартные игры? Вот я тебе покажу раздевальный покер!
Аттикус спас Дилла от немедленного увечья.
— Одну минуту, мисс Рейчел, — сказал он. — Я никогда раньше не слыхал, чтобы они занимались чем-либо подобным. Вы что же, играли в карты?
Джим очертя голову кинулся спасать положение:
— Нет, сэр, просто в спички.
Не всякий сумеет так найтись, как мой брат! Спички — штука опасная, но карты — верная погибель.
— Джим и Глазастик, — сказал Аттикус, — чтоб я больше не слышал ни о каком покере. Джим, поди с Диллом и возьми свои штаны обратно. Разберитесь между собой сами.
— Не бойся, Дилл, — сказал Джим, когда мы побежали прочь, — ничего она с тобой не сделает, Аттикус её заговорит. А ты быстро сообразил, молодец. Слушай… слышишь?
Мы приостановились и услышали голос Аттикуса:
— …ничего серьёзного… все они проходят через это, мисс Рейчел…
Дилл успокоился, но нам с Джимом покоя не было. Откуда Джиму утром взять штаны?
— Я тебе дам какие-нибудь свои, — предложил Дилл, когда мы дошли до дома мисс Рейчел.
Джим сказал — спасибо, в твои мне не влезть. Мы попрощались, и Дилл ушёл в дом. Потом, видно, вспомнил, что мы с ним помолвлены, выбежал опять и тут же при Джиме наскоро меня поцеловал.
— Пиши мне, ладно? — заорал он нам вдогонку.
Не останься Джим без штанов, мы бы всё равно плохо спали в эту ночь. Я свернулась на своей раскладушке на задней веранде, и каждый ночной шорох казался мне оглушительным: зашуршит гравий у кого-то под ногами — это рыщет Страшила Рэдли, подгоняемый жаждой мести; засмеётся где-то в темноте прохожий-негр — это гонится за нами Страшила; ночные мотыльки бьются о сетку — это Страшила в бешенстве рвёт проволочную изгородь; платаны надвигались на нас, живые, злобные. Долго я томилась между сном и явью, потом услышала шёпот Джима:
— Трёхглазка, ты спишь?
— Ты что, спятил?
— Тс-с… У Аттикуса уже темно.
В слабом свете заходящей луны я увидела — Джим спустил ноги с кровати.
— Я пошёл за штанами, — сказал он.
Я так и села.
— Не смей! Не пущу!
Джим торопливо натягивал рубашку.
— Надо.
— Только попробуй — и я разбужу Аттикуса.
— Только попробуй — и я тебя убью.
Я вцепилась в него и заставила сесть рядом со мной. Надо как-нибудь его отговорить.
— Мистер Натан утром их найдёт. Он знает, что это ты потерял. Конечно, будет плохо, когда он их принесёт Аттикусу… ну и всё, и ничего тут не сделаешь. Ложись.
— Это я всё и сам знаю, — сказал Джим. — Потому и иду.
Меня даже затошнило. Вернуться туда одному… Как это сказала мисс Стивени: у мистера Натана второй ствол заряжён, и если в огороде шелохнётся негр, собака или… Джим это понимал не хуже меня. Я чуть с ума не сошла от страха.
— Не надо, Джим, не ходи! Ну, выдерет Аттикус — это больно, но пройдёт. А там тебя застрелят. Джим, ну пожалуйста!…
Джим терпеливо вздохнул.
— Понимаешь, Глазастик, — тихо сказал он, — сколько я себя помню, Аттикус меня ни разу не ударил. И мне неохота пробовать.
А ведь и правда. Аттикус только грозил нам чуть не каждый день.
— Значит, он ни разу тебя ни на чём таком не поймал.
— Может быть, по… мне неохота пробовать, Глазастик. Зря мы туда сегодня полезли.
Вот с этого часа, наверно, мы с Джимом и начали отдаляться друг от друга. Случалось, он и раньше ставил меня в тупик, но ненадолго. А этого я понять не могла.
— Ну, пожалуйста, не ходи! — упрашивала я. — Знаешь, как там будет страшно одному…
— Да замолчи ты!
— Ну, выдерет… Ведь это не то, что он никогда больше не будет с тобой разговаривать или… Я его разбужу, Джим, честное слово, я…
Джим сгрёб меня за ворот пижамы и чуть не задушил.
— Тогда я пойду с тобой… — еле выговорила я.
— Нет, не пойдёшь, ты только наделаешь шуму.
Ну что с ним делать! Я отодвинула щеколду и держала дверь, пока он тихонько спускался с заднего крыльца. Было, наверно, часа два. Луна уже заходила, и перепутанные на земле тени становились неясными, расплывчатыми. Белый хвостик рубашки Джима то подскакивал, то нырял в темноте, точно маленький призрак, бегущий от наступающего утра. Я вся обливалась потом, но подул ветерок, и стало прохладно.
Наверно, он пошёл в обход, по Оленьему лугу и через школьный двор, по крайней мере он двинулся в ту сторону. Это дальше, и волноваться ещё рано. Я ждала — вот сейчас настанет время волноваться, вот грохнет дробовик мистера Рэдли. Потом как будто скрипнула изгородь. Но это только почудилось.
Потом послышался кашель Аттикуса. Я затаила дыхание. Иной раз, вставая среди ночи, мы видели — он ещё читает. Он говорил, что часто просыпается по ночам, заходит поглядеть на нас, а потом читает, пока опять не заснёт. Я ждала — вот сейчас он зажжёт лампу, и вглядывалась, не просочится ли в коридор струйка света. Но было по-прежнему темно, и я перевела дух.
Ночные мошки и мотыльки угомонились, но чуть подует ветерок — и по крыше барабанят платановые шишки, а где-то вдалеке лают собаки, и от этого в темноте совсем уж тоскливо и одиноко.
Вот и Джим возвращается. Белая рубашка перескочила через ограду и становится всё больше. Вот он поднялся по ступеням, задвинул щеколду, сел на кровать. Не говоря ни слова, показал найденные штаны. Потом лёг, и некоторое время я слышала, как трясётся его раскладушка. Скоро он затих. Больше я его не слышала.
Целую неделю Джим был мрачный и молчаливый. Я попробовала влезть в его шкуру и походить в ней, как посоветовал мне тогда Аттикус: если бы мне пришлось в два часа ночи пойти одной во двор к Рэдли, назавтра бы меня хоронили. Поэтому я оставила Джима в покое и старалась ему не надоедать.
Начались занятия в школе. Второй класс оказался не лучше первого, даже хуже: у нас перед носом опять махали карточками и не позволяли ни читать, ни писать. По взрывам хохота за стеной можно было судить, как подвигается дело в классе у мисс Кэролайн; впрочем, там осталась целая команда вечных второгодников, и они помогали наводить порядок. Одно хорошо, теперь у меня было столько же уроков, сколько у Джима, и обычно в три часа мы шли домой вместе.
Один раз возвращаемся мы через школьный двор домой, и вдруг Джим заявляет:
— Я тебе кое-что ещё не рассказал.
За последние несколько дней он мне и двух слов кряду не сказал, надо было его подбодрять.
— Про что это? — спросила я.
— Про ту ночь.
— Ты мне про ту ночь вообще ничего не говорил.
Джим отмахнулся, как от комара. Помолчал немного, потом сказал:
— Я тогда вернулся за штанами… когда я из них вылез, они совсем запутались в проволоке, я никак не мог их отцепить. А когда вернулся… — Джим шумно перевёл дух. — Когда вернулся, они висели на изгороди, сложенные… как будто ждали меня.
— Висели и ждали…
— И ещё… — Джим говорил очень ровным голосом, без всякого выражения. — Вот придём домой, я тебе покажу. Они были зашиты. Не как женщины зашивают, а как я бы сам зашил. Вкривь и вкось. Как будто…
— …как будто кто знал, что ты за ними придёшь.
Джим вздрогнул.
— Как будто кто прочитал мои мысли… и знал, что я буду делать. Ведь никто не может заранее сказать, что я буду делать, для этого надо знать меня самого, правда, Глазастик?
Он говорил очень жалобно. Я решила его успокоить:
— Этого никто не может сказать заранее, только свои, домашние. Даже я и то иногда не знаю, что ты будешь делать.
Мы шли мимо нашего дерева. В дупле от выпавшего сучка лежал клубок бечёвки.
