Это замечание навело мисс Бартлет, которая собиралась было посокрушаться по поводу Эмерсонов, на неожиданную мысль.
— Если это одна и та же поездка, то, боюсь, у нас будут проблемы, — сказала она.
— Почему?
— Мистер Биб позвал еще и Элеонор Лэвиш.
— То есть нам потребуется дополнительный экипаж?
— Хуже, — покачала головой Шарлотта. — Мистер Игер терпеть не может Элеонор. И она это знает. Суть в том, что для него она слишком… необычна, нетрадиционна.
Они стояли в пресс-комнате Британского банка. Люси с отсутствующим видом перелистывала «Панч» и «Графику», пытаясь если не найти ответ, то хотя бы сформулировать вопрос, который бился в ее сознании. Хорошо знакомый мир рухнул, и на его обломках возникла Флоренция, волшебный город, где люди обдумывали и совершали невероятные вещи. Неужели здесь все это из разряда обыденного: убийство, обвинение в убийстве, непримиримые схватки между мужчинами и женщинами? А что еще таит в себе красота этого города? Силы, способные пробудить страсти — дурные или добрые — и мгновенно привести их к удовлетворению?
Счастлива Шарлотта: беспокоясь о вещах, которые не имеют никакого значения, она не ведает вещей действительно важных. Она может произнести с непередаваемой деликатностью: «Но это же нас бог знает куда заведет!» — и одновременно потерять из виду цель по мере приближения к ней. Вот сейчас она скорчилась в уголке, пытаясь извлечь аккредитивное письмо из холщовой сумки, которую в целях безопасности носит на груди — ей сказали, что это самый надежный способ хранения денег в Италии и доставать эту сумку и раскрывать можно только в стенах Британского банка. Шарлотта нащупывает аккредитив и бормочет:
— То ли мистер Биб забыл сообщить мистеру Игеру, то ли, наоборот, мистер Игер забыл, когда говорил нам; или же они оба решили не брать Элеонор — что вряд ли, — в любом случае нам надо быть начеку. Кого они действительно хотели пригласить, так это тебя; я им нужна для отвода глаз. Ты поедешь с двумя джентльменами, мы же с Элеонор будем следовать за вами. Нам хватит экипажа с одной лошадью. Боже! Как все непросто!
— Это точно, — отозвалась Люси с серьезностью, в которой сквозило сочувствие.
— Что ты по этому поводу думаешь? — спросила мисс Бартлетт, раскрасневшаяся в борьбе с пуговицами, которые она одну за другой застегивала.
— Я не знаю, что я думаю, и не знаю, чего хочу.
— О Люси, дорогая! Неужели Флоренция тебе надоела? Скажи только слово, и я завтра же увезу тебя, куда ты только захочешь, — хоть на край света!
— Спасибо, Шарлотта, — сказала Люси, размышляя над предложением кузины.
Для нее на конторке были письма: одно от брата, полное спортивных новостей и сведений из биологии, второе от матери — милое, какими только и могут быть материнские письма. Люси читала про крокусы, которые были куплены как желтые, а выросли красно-коричневыми, про новую горничную, которая поливала папоротники в саду лимонадным экстрактом, про дешевые коттеджи, которые скоро погубят Саммер-стрит, о чем страшно сокрушается сэр Гарри Отуэй. Люси вспомнила свободу и радости домашней жизни — там ей разрешалось все, и там же ровным счетом ничего с ней не случалось. Дорога, ведущая через сосновый лес, сверкающая чистотой гостиная, вид на Суссекскую пустошь — все предстало перед ней ясно и отчетливо, хотя и с некоторым налетом сентиментальности, — как картины в галерее, куда после пережитых жизненных бурь возвращается путешественник.
— Какие новости? — спросила мисс Бартлетт.
— Миссис Виз с сыном уехали в Рим, — сказала Люси, делясь с Шарлоттой новостью, которая интересовала ее саму менее всего. — Ты знакома с Визами?
— Совсем недавно познакомилась, — ответила мисс Бартлетт и, бросив взгляд на площадь, невпопад заявила:
— Эта чудесная площадь Синьории никогда не надоедает!
— Они очень милые люди, эти Визы. — Люси вернула разговор в прежнее русло. — Такие умные. Именно такими и должны быть умные люди. А ты не хочешь в Рим?
— Конечно, хочу! Еще как!
Площадь Синьории слишком плотно убрана в камень, чтобы быть по-настоящему красивой. На ней не растет трава, не растут цветы; нет здесь сверкающих мраморных стен или навевающих покой дорожек из красного кирпича. По какому-то странному капризу — если не по воле гения этих мест — статуи, которые смягчают суровость площади, говорят не о наивном неведении детства и не о юношеском смятении чувств, но о сознательных победах могучей зрелости. Персей и Юдифь, Геркулес и Туснельда — все они либо что-то совершили, либо выстрадали; и хотя они наслаждаются бессмертием, бессмертие пришло к ним после житейских бурь, но не до таковых. Не только в уединении лесов и холмов, но и здесь, в городе, герой может встретить свою богиню, а героиня — своего бога.
— Шарлотта! — неожиданно воскликнула Люси. — У меня идея! А что, если мы завтра сбежим в Рим, и прямо в отель, где остановились Визы? Я поняла, чего я хочу. Я устала от Флоренции. Ты же сказала, что увезешь меня хоть на край света! Увези, прошу тебя!
Мисс Бартлетт в унисон ответила:
— Вот проказница! А что же тогда с нашей поездкой на холмы?
И, смеясь над абсолютно немыслимым предложением Люси, они пошли, провожаемые взглядами сурово-прекрасных зданий великой площади.
Глава 6. Преподобный Артур Биб, преподобный Кутберт Игер, мистер Эмерсон, мистер Джордж Эмерсон, мисс Элеонор Лэвиш, мисс Шарлотта Бартлетт и мисс Люси Ханичёрч отправляются в экипажах осматривать окрестности; экипажами управляют итальянцы
В тот памятный день их вез во Фьезоле сам Фаэтон, юноша безответственный и горячий, который беззаботно гнал коней своего хозяина вверх по каменистой дороге. Мистер Биб сразу узнал Фаэтона, которого не коснулся ни Век Веры, ни Век Сомнения и который теперь управлял экипажем на дорогах Тосканы. А еще по пути он попросил позволения подхватить Персефону, сказав, что она его сестра; Персефону — высокую, стройную и бледную, которая по весне всегда возвращалась в дом своей матери, прикрывая глаза, отвыкшие от яркого света. Мистер Игер принялся возражать — с этими итальянцами стоит только начать: посадишь одного, попросятся еще десять, и все — жулики. Но вмешались дамы, и, дав понять богине, что делают ей большое одолжение, они позволили ей усесться на козлы рядом с ее богом.
Фаэтон, недолго думая, перекинул левую вожжу за спину Персефоне, чем обеспечил себе возможность, управляя, обнимать ее за талию. Персефона не возражала. Мистер Игер, который сидел спиной к лошадям, не видел непристойного поведения кучера и его подруги, продолжая разговор с Люси. Два оставшихся места в экипаже были заняты старшим мистером Эмерсоном и мисс Лэвиш. Оказывается, случилось ужасное: не посоветовавшись с мистером Игером, мистер Биб удвоил количество участников поездки. И хотя мисс Бартлетт и мисс Лэвиш все утро провели, планируя, как рассадить пассажиров по экипажам, в критический момент, когда экипажи прибыли, они совсем потеряли голову, в результате чего мисс Лэвиш оказалась в одном экипаже с Люси, а мисс Бартлетт, Джордж Эмерсон и мистер Биб следовали за ними по пятам.
То, что получилось в результате, нанесло капеллану тяжелый удар. Чаепитие на вилле в ренессансном стиле, если он и планировал его, теперь было невозможно. Люси и мисс Бартлетт, без сомнения, соответствовали этому стилю, а мистер Биб, хотя и был не вполне надежен, слыл за человека разностороннего. Но вульгарная писательница и журналист, который убил собственную жену пред ликом Господа — этих людей он ни под каким видом не станет приглашать ни на одну виллу Тосканы.
Люси, в элегантном белом платье, стройная и нервная, сидела в окружении этих взрывоопасных «ингредиентов», внимая мистеру Игеру, холодно посматривая на мисс Лэвиш и время от времени бросая осторожные взгляды на старшего Эмерсона. Последний, к счастью, дремал, отдавая дань сытному ланчу и сонной атмосфере весны. Несмотря на то что Люси видела в этой их экспедиции руку Судьбы, она успешно избегала Джорджа Эмерсона. Совершенно открыто тот показал, что хочет продолжить с ней общение. Она отказала — не потому, что Джордж ей не нравился, а потому что она не знала, что случилось. А Джордж, как Люси подозревала, знал, и это пугало ее.
То, что произошло, произошло не возле Лоджии, а у реки. Это вполне извинительно — вести себя странно в присутствии смерти. Но обсуждать это некоторое время спустя, а потом погрузиться в молчание и, пребывая в молчании, вдруг почувствовать симпатию к человеку, с которым молчишь, — это большая ошибка, которую не может извинить волнение, вызванное только что пережитой драмой. Было что-то достойное осуждения (как Люси думала) в том, что они вместе созерцали темнеющую реку, а потом, не обменявшись ни единым словом, но руководствуясь единым внутренним импульсом, вдруг направились к дому. Чувство вины поначалу было минимальным. И она едва не согласилась принять участие в прогулке к башне Галилея. Но каждый раз, когда ей удавалось избежать встречи с Джорджем, она понимала все яснее — им нельзя видеться. И теперь насмешливая судьба, используя в качестве своего инструмента двух священников и мисс Бартлетт, решила, перед тем как отпустить Люси из Флоренции, свести ее с Джорджем в совместной экспедиции на холмы.
