Он увидел, что, не обращая на него внимания, Констанция торопливо двинулась к окну.
— Что происходит на Площади? — воскликнула Констанция. — Когда я была в нижней гостиной минуту назад, я увидела, что по Веджвуд-стрит кто-то бежит, и подумала — что-то случилось.
Дик и Лили встали у окна рядом с ней.
Несколько человек торопливо шли через Площадь, а потом со стороны рынка появился бегущий человек в сопровождении доктора. Все они исчезли из виду под окном верхней гостиной, которое находилось над лавкой миссис Кричлоу. Поскольку витрины лавки выступали вперед, из окна гостиной невозможно было увидеть, что делается на тротуаре у входа.
— Что-то происходит перед лавкой… или у Кричлоу! — прошептала Констанция.
— Ах, мэм! — произнес испуганный голос у них за спиной. Это был оригинал давешней фотографии Мэри, которая незамеченной вбежала в комнату. — Говорят, миссис Кричлоу пыталась покончить с собой!
Констанция отпрянула от окна. К ней подошла Лили, которую инстинкт заставил проявить поддержку и сочувствие.
— Мария Кричлоу пыталась покончить с собой? — пробормотала Констанция.
— Да, мэм! Но, говорят, у нее ничего не вышло.
— О боже! Я, пожалуй, спущусь туда — может быть, нужно помочь! — воскликнул Дик Пови и, хромая, в волнении поспешил вниз.
«Ну не странно ли? — говорил он впоследствии. — И откуда мне такое везение? Ведь сегодня я оказался тут по чистой случайности! И так всегда! Где ни окажусь — обязательно случится что-нибудь необыкновенное». И даже от этого он испытывал удовлетворение и радость жизни.
Когда вечером, после всей беготни и суеты, Дик, наконец, вернулся к пожилой леди и ее молодой товарке, чтобы сообщить им, чем кончилось дело, его манеры были приведены в соответствие с настроением Констанции. Старушку глубоко взволновала трагедия, разыгравшаяся, по ее словам, прямо у нее под ногами, в то время как она преспокойно болтала с Лили.
В скором времени истина выплыла наружу. Миссис Кричлоу страдала приступами меланхолии. Выяснилось, что ее уже давно угнетал упадок торговли в лавке, хотя сама она в этом была неповинна. Площадь мало-помалу утрачивала былое положение. Даже пивная была уже не та. Несколько магазинов закрылось навсегда, а хозяева помещений потеряли надежду подыскать серьезных съемщиков. Лавки, которые продолжали работать, в большинстве своем еле сводили концы с концами. Только Холл да еще выскочка — новый торговец мануфактурой, который широко рекламировал свое дело, по-настоящему процветали. Кондитерская, составлявшая половину дела мистера Бриндли, пришла в упадок. Покупатели не ездили в Хенбридж за хлебом и бакалеей, но отправлялись туда за сластями. Из-за электрических трамваев Хенбридж снимал сливки с розничной торговли в Берсли. В Хенбридже появились беспринципные торговцы, готовые оплатить проезд любому покупателю, который оставит в их лавке хоть крону. Хенбридж был географическим центром Пяти Городов и стремился соответствовать своему положению. Всякое сопротивление было бесполезно! Если бы миссис Кричлоу была философом, если бы она знала, что география творит историю, она бы уже десять лет назад бросила свое дело. Но миссис Кричлоу была просто Мария Инсал. Когда-то она видела великолепие и расцвет Бейнсов, когда те чуть ли не снисходили до покупателей, обслуживая их. В те времена, когда она под крылом своего супруга взяла дело в свои руки, оно еще было солидным. Но времена изменились. Миссис Кричлоу продолжала бессмысленную борьбу. Она не понимала, что борется против прогресса, не понимала, что эволюция избрала ее одной из своих жертв! Она ведь по-прежнему трудолюбива, честно торгует, не закоснела в рутине, умеет экономить, не разбрасывается по сторонам! И все же доходы все падали и падали…
Само собой, она была недовольна Чарлзом, который теперь мало интересовался даже собственным делом или тем, что от этого дела осталось, и который испытывал лишь холодное отвращение к собственному браку. Чарлз давал ей деньги, только когда его припирали к стене. Годами медленно назревал кризис. Все это время служащие помалкивали или перешептывались между собой, но теперь, когда кризис расцвел пышным цветком самоубийства, они разом заговорили, и все их рассказы складывались в устрашающую картину постоянного напряжения, от которого страдала миссис Кричлоу. Выяснилось, что уже многие месяцы она была подавлена и раздражена, что иногда, бросив работу на половине, она вдруг садилась и, обнаруживая полное изнеможение, заявляла, что больше работать не может. Потом она порывисто вскакивала и с усилием снова бралась за работу. Она не могла заснуть ночи напролет. По словам одной продавщицы, миссис Кричлоу как-то жаловалась, что не спала четыре ночи подряд. У нее звенело в ушах и постоянно болела голова. Никогда не отличаясь полнотой, она все худела и худела. И то и дело она принимала пилюли — об этом сообщил управляющий Чарлза. Несколько раз у нее были бешеные ссоры с ее грозным супругом, приводившие в изумление всех, кто при этом присутствовал… Миссис Кричлоу восстала на мужа! Другая странность заключалась в том, что, по ее мнению, счета нескольких крупных манчестерских фирм были неоплачены, в то время как по ним давно расплатились. Даже когда ей показали расписки, она не поверила, хотя виду не подала. На следующий день она снова начала разговор об этих счетах. Все это сильно беспокоило женщин, работавших у миссис Кричлоу. Но что они могли поделать?
Затем Мария Кричлоу сделала еще один шаг. Она вызвала к себе старшую продавщицу и сообщила ей, со всей серьезностью, сопровождающей исповедь, цель которой — успокоить измученную совесть, что она, Мария, повинна в длительной связи со своим покойным хозяином, Сэмюелом Пови. В этом самообвинении не было ни крупицы правды (все, однако, постарались скрыть эту новость от Констанции) — вероятно, то были попросту тайные мечты Марии Инсал времен девичества. Служащая была, как и следовало ожидать, скандализована не столько предполагаемым прегрешением далекого прошлого, сколько простотой выражений, к которым прибегла миссис Кричлоу. Один бог знает, как следовало бы повести себя продавщице! Однако двумя часами позже Мария Кричлоу попыталась покончить с собой — заколоться ножницами. В лавке пролилась кровь.
Марию Кричлоу без промедления свезли в сумасшедший дом. Чарлз Кричлоу, в надежной броне своего старческого эгоизма, не выказал ни малейшего чувства и не предпринял никаких шагов. Лавка закрылась. И больше никогда не открывалась для торговли мануфактурой. Таков был конец заведения Бейнсов. Две продавщицы оказались без работы. Лес рубят — щепки летят.
Переживания Констанции были не только простительны, но и оправданны. Она ни кусочка не могла взять в рот даже под уговоры Лили. А тут еще Дика Пови — он потом никак не мог вспомнить, как это вышло — дернуло упомянуть Федерацию! И вот Констанция из неподвижного олицетворения скорби превратилась в воплощение злобы. Дик был ошеломлен той анафемой Федерации, которую произнесла Констанция — он как-никак был жителем Хенбриджа, породившего это омерзительное движение. Все беды Площади св. Луки — вина Хенбриджа, огромного, жадного, непорядочного соседа. Всего Хенбриджу мало — подавай ему Пять Городов, слитые в один, да еще Хенбридж будет у них центром! Для Констанции Хенбридж был колыбелью беспринципных авантюристов, намеренных разрушить древнюю «мать Пяти Городов», Берсли, ради славы и возвеличения собственного городишка. Констанция не желает больше слышать о Федерации! Ее несчастная сестра Софья была категорически против Федерации — вот кто был прав! Против Федерации стоят все порядочные люди! В душе Констанции попытка к самоубийству, совершенная миссис Кричлоу, наложила на Федерацию вечное проклятие. Неприятие Федерации переросло у Констанции в страстную ненависть, так что в результате она приняла мученическую смерть за дело муниципальной независимости Берсли.
Первая великая битва вокруг Федераций разыгралась в Берсли в пасмурный октябрьский день. У Констанции был жестокий приступ ишиаса. К тому же современная жизнь вызывала у нее мучительное отвращение.
На Площади творилось нечто немыслимое. В глазах Констанции репутация Площади была потеряна раз и навсегда. Чарлз Кричлоу, который, по странной случайности, всегда оказывался прав, когда по всему выходило, что он должен быть виноват, уступил лавку Бейнсов, свою собственную лавку и дом Мануфактурной компании центральных графств, которая пооткрывала свои отделения в Стаффордшире, Уорвикшире, Лестершире и соседних графствах. Он продал весь свой запас лекарств и переселился в домик в конце Кинг-стрит. Еще неизвестно, согласился бы он уйти на покой, если бы за несколько месяцев до этого не умер олдермен Холл, смерть которого положила конец длительному соперничеству стариков за титул патриарха Площади. Чарлз Кричлоу был, как и всякий человек, далек от сантиментов, но, как и всякий человек, не был полностью их лишен и, по своему возрасту, мог бы позволить себе попереживать, если бы пожелал. Его аптека не приносила убытков, и он по-прежнему, приготовляя лекарства, мог доверять своим костлявым пальцам и зорким глазам. Однако предложение Мануфактурной компании показалось ему соблазнительным, и, неоспоримый патриарх Площади, он покинул ее с триумфом.
