Очертания рощи расплывались перед ее полными слез глазами. Эти слезы поднялись со дна глубокого, долго скрываемого родника, но они не утоляли жестокой боли, терзавшей ее сердце.
- Словом, миссис Баундерби, я хочу заставить вашего брата иначе относиться к вам. Более полная осведомленность об обстоятельствах, в которых он очутился, и мое руководство, мои советы, как из них выпутаться советы весьма ценные, надеюсь, ибо они будут исходить от шалопая и мота куда большего размаха, - позволят мне оказывать некоторое влияние на него, чем я, разумеется, воспользуюсь для своей цели. Но довольно, я и так наговорил слишком много. Я словно стараюсь выставить себя каким-то добряком, а между тем, честное слово, у меня и в мыслях этого нет, я, напротив, открыто заявляю, что нисколько на добряка не похож. Вот там, среди деревьев, - добавил он, подняв глаза и оглядевшись, тогда как до сих пор он не сводил глаз с ее лица, - легок на помине, ваш брат. Очевидно, он только что приехал. Так как он идет в нашу сторону, не пойти ли нам ему навстречу и перехватить его? В последнее время он очень молчалив и грустен. Быть может, совесть корит его за сестру - если такая вещь как совесть вообще существует. Но, честное слово, я слишком часто слышу разговоры о ней, чтобы в нее верить.
Он помог ей встать, она взяла его под руку, и они пошли навстречу щенку. Он лениво брел по лесу, похлопывая тростью по веткам, или вдруг нагибался и со злостью сдирал ею мох со стволов. Он вздрогнул, когда они застали его врасплох за этим занятием, и кровь бросилась ему в лицо.
- Это вы? - пробормотал он. - Я не знал, что вы здесь.
- Ну, Том, - сказал мистер Хартхаус, после того как он повернул его, взяв за плечо, так что теперь все трое шли в сторону дома, - чье имя вырезали вы на дереве?
- Чье имя? - переспросил Том. - А-а, вы спрашиваете про женское имя?
- У вас очень подозрительный вид, Том. Так и кажется, что вы начертали на коре имя какой-нибудь красотки.
- Это маловероятно, мистер Хартхаус. Вот если бы я приглянулся красотке с огромным личным состоянием - тогда другое дело. И будь она не красотка, а страшна, как смертный грех, я тоже не отказался бы от нее. Я вырезал бы ее имя хоть сто раз, чтобы доставить ей удовольствие.
- Боюсь, что вы корыстолюбивы, Том.
- Корыстолюбив? - повторил Том. - А кто не корыстолюбив? Спросите мою сестрицу.
- Ты так уверен в этом моем недостатке, Том? - спросила Луиза, словно не замечая его грубого тона.
- Сама можешь рассудить, Лу, так это или не так, - хмуро отвечал Том. - Я этого не говорил.
- Том сегодня в мизантропическом настроении, - сказал мистер Хартхаус. - Это иногда бывает с людьми, когда им очень скучно. Не верьте ему, миссис Баундерби. Он знает, что это неправда. Если он не повеселеет хоть немного, я сообщу вам его мнение о вас, которое он с глазу на глаз выражал мне.
- Во всяком случае, мистер Хартхаус, - сказал Том, более приветливым тоном обращаясь к своему покровителю, которым безмерно восхищался, но с прежним упрямством качая головой, - вы не можете сообщить ей, что я хвалил ее за корыстолюбие. Я, вероятно, хвалил ее за обратное, и опять похвалил бы, будь у меня на то основание. Однако оставим это. Вам наши дела мало интересны, а я сыт по горло такими разговорами.
Когда они приблизились к крыльцу, Луиза выпустила руку своего гостя и вошла в дом. Он постоял, глядя ей вслед, пока она, поднявшись по ступенькам, не исчезла в полутемном проеме дверей, потом опять взял ее брата за плечо и дружеским кивком головы пригласил его погулять по саду.
- Том, друг мой, я хотел бы поговорить с вами.
Они остановились среди полуразоренного цветника - в своем чванном смирении мистер Баундерби решил сохранить розы Никитса, уменьшив их число, - и Том, сидя на низкой ограде, сердито рвал бутоны и ломал их, а его неотразимый демон-искуситель склонился над ним, поставив одну ногу на парапет и легко опираясь рукой о колено. Цветник был разбит под самым ее окном. Быть может, она видела их.
- Том, что с вами?
- Ах, мистер Хартхаус, - со стоном сказал Том, - я так запутался, что просто не знаю, как быть.
- Дорогой мой, и я не в лучшем положении.
- Вы! - воскликнул Том. - Да вы воплощенная независимость. А мне, мистер Хартхаус, хоть удавиться. Вы и представить себе не можете, в какие тиски я попал, а сестра могла бы меня вызволить, но не захотела.
Дрожащей, точно у дряхлого старца, рукой он совал розовые бутоны в рот, впивался в них зубами и снова с ожесточением вырывал изо рта. Посмотрев на него долгим испытующим взглядом, его собеседник заговорил непринужденно и даже не без игривости.
- Том, будьте благоразумны - вы слишком многого требуете от сестры. Вы ведь получали от нее деньги, шалун вы этакий!
- Ну и что же, что получал, мистер Хартхаус. А где еще я мог их доставать? Старик Баундерби вечно хвалится, что в мои годы он жил на два пенса в месяц или вроде того. Отец мой постоянно "кладет предел", как он выражается, и с самого детства я не имел права переступать его. У моей родительницы нет ничего своего - одни болезни. Что же остается человеку делать? Куда мне обращаться за деньгами, если не к сестре?
Он чуть не плакал и десятками разбрасывал вокруг себя бутоны. Мистер Хартхаус, стараясь урезонить его, взял его за лацкан.
- Но, милый Том, если у вашей сестры нет денег...
- Нет денег, мистер Хартхаус? Я и не говорю, что есть. По всей вероятности, столько, сколько мне нужно, у нее и быть не может. Но она должна была достать их. И могла достать. После всего, что я уже рассказал вам, нет смысла делать из этого тайну: вы знаете, что она вышла за старика Баундерби не ради себя и не ради него, а ради меня. А если ради меня, то почему же она не выжимает из него то, что мне нужно? Она вовсе не обязана сообщать ему, что она сделает с его деньгами. У нее ума хватит, она отлично сумела бы выманить их у него, лишь бы пожелала. Почему же она не желает, когда я говорю ей, что для меня это страшно важно? Так нет же. Сидит возле него точно каменная, а стоило бы ей полюбезничать с ним - он сразу бы выложил деньги. Не знаю, как на ваш взгляд, но, по-моему, сестры так не поступают.
Под самой оградой, по другую сторону ее, был искусственный пруд, и мистеру Джеймсу Хартхаусу очень хотелось выбросить туда Томаса Грэдграйнда-младшего - не хуже обиженных кокстаунцев, грозивших выбросить свою собственность в Атлантический океан. Но он устоял перед искушением, и через каменный парапет полетели только нежные бутоны роз, образовав маленький плавучий островок.
- Дорогой мой Том, - сказал мистер Хартхаус, - позвольте мне быть вашим банкиром.
- Ради бога, - выкрикнул Том, - не говорите о банкирах! - И вдруг лицо его побелело - по сравнению с розами оно казалось очень, очень белым.
Мистер Хартхаус, как человек безукоризненно воспитанный, привыкший вращаться в высшем обществе, не способен был недоумевать - с таким же успехом можно было бы предположить, что он способен растрогаться, - но все же веки его чуть приподнялись, словно их тронула тень удивления. Хотя склонность удивляться и раздумывать столь же противоречила его собственным правилам, как и принципам грэдграйндской школы.
- Какая сумма нужна вам сейчас, Том? Трехзначная? Признавайтесь. Назовите точную цифру.
- Поздно, мистер Хартхаус, - отвечал Том, и слезы потекли по его лицу, что куда больше шло к нему, чем брань, хотя вид у него был достаточно жалкий. - Теперь деньги мне не помогут. Вот если бы они раньше у меня были. Но я очень признателен вам, вы истинный друг.
Истинный друг! "Ах ты щенок! - лениво подумал мистер Хартхаус. - Ты еще и осел!"
- И это очень великодушно с вашей стороны, - сказал Том, сжимая его руку, - очень великодушно, мистер Хартхаус.
- Ну что ж, - отвечал тот, - может быть, в другой раз пригодится. И впредь, милый мой, если сядете на мель, лучше откройтесь мне, потому что я лучше вас знаю, как в таких случаях находить выход.
- Спасибо, - сказал Том, уныло покачивая головой и жуя бутоны, жаль, что я не узнал вас раньше.
- Так вот, Том, - заключил мистер Хартхаус, тоже бросая в пруд несколько роз, как бы для того, чтобы внести и свой вклад в образование островка, который упорно устремлялся к ограде, словно хотел слиться с материком, - каждый человек, что бы он ни делал, блюдет свою выгоду, и я ничем не отличаюсь от своих ближних. Я просто жажду, - в его жажде чувствовалась прямо-таки тропическая истома, - чтобы вы мягче обращались с сестрой, и вообще были бы для нее любящим и нежным братом, как она того заслуживает.
- Будет исполнено, мистер Хартхаус.
- И чем скорее, тем лучше. Не откладывайте.
- Хорошо, мистер Хартхаус. И Лу сама вам это подтвердит.
- Стало быть, по рукам, - сказал Хартхаус, хлопнув Тома по плечу с таким видом, что тот вполне мог поверить - и поверил, дурень несчастный! будто Хартхаус лишь по доброте своей и от чистого сердца навязал ему условие, дабы он меньше чувствовал себя обязанным за предложенную помощь, а теперь нам суждена разлука... до самого обеда.
