– Вы, наверное, не представляете себе, – начал Демокрит, – что о невинности девицы можно с неопровержимостью судить по ее глазам.
– По глазам? – воскликнули абдеритки. – Быть не может! Почему же именно по глазам?
– Именно так, – ответил Демокрит. – Поверьте, что по этому признаку я узнавал об интимных тайнах юных и зрелых красавиц больше, чем им бы хотелось.
Уверенный тон утверждений Демокрита заставил абдериток несколько побледнеть.[132] Тем не менее они (обычно всегда поддерживающие друг друга во всех случаях, касающихся защиты секретов их пола) с жаром настаивали, что его мнимая тайна является выдумкой.
– Своим неверием вы вынуждаете меня сказать вам еще больше, – продолжал философ. – Природа полна подобных тайн, мои прекрасные дамы. И для чего же я совершал бы путешествия в Эфиопию и Индию, не будь в Этом смысла? Жены гимнософистов, расхаживающие, как вы знаете, обнаженными, открыли мне весьма тонкие вещи.
– Например? – спросили абдеритки.
– Ну, например, тайну, которую я не "желал бы узнать, будь я мужем.
– Ах, так вот почему Демокрит не хочет жениться! – воскликнула прекрасная Триаллида.
– Словно мы давно не знаем, что эфиопская Венера сделала его нечувствительным к нашей греческой красоте! – сказала Салабанда. – Однако откройте вашу тайну, Демокрит, если ее только можно доверить целомудренным ушам.
– В доказательство, что это возможно, я доверю ее всем присутствующим дамам, – отвечал естествоиспытатель. – Я знаю верное средство, как добиться, чтобы женщина во сне отчетливым голосом поведала все, что у нее на сердце.
– Да полноте! – воскликнули абдеритки. – Вы хотите нас напугать: но мы не пугаемся так легко.
– И кому же придет в голову вас пугать, – сказал Демокрит, – если речь идет о средстве, благодаря которому любая женщина имеет возможность показать мужу, что у нее нет никаких тайн от него?
– А ваше средство действует и на незамужних? – спросила одна из абдериток, которая не была ни достаточно юной, ни достаточно очаровательной, чтобы задавать такие вопросы.
– Оно действует на всех женщин от десяти до восьмидесяти лет, – объяснил Демокрит.
Дело начинало принимать серьезный оборот.
– Но вы же только шутите, Демокрит? – спросила супруга одного из тесмотетов,[133] не без тайного опасения услышать противоположное.
– Вы хотите это испытать, Лисистрата?
– Испытать?… А почему бы и нет?… Но заранее условимся, что ничего магического применено не будет. Ведь с помощью ваших талисманов и духов вы могли бы заставить бедную женщину сказать все, что вы пожелаете.
– К этому делу не имеют никакого отношения ни талисманы, ни духи. Все происходит естественно. Мое средство самое простое на свете.
Дамы начали проявлять беспокойство, несмотря на бодрый вид, которым они хотели показать свою неустрашимость. Это очень забавляло философа.
– Ну кто же не знает, что вы известный насмешник? Однако разрешите спросить, в чем же состоит ваше средство?
– Как я вам уже сказал, оно – наипростейшее на свете. Небольшую безвредную вещь кладут на грудь у сердца женщины – вот и вся тайна. Но она творит чудеса, поверьте мне, и заставляет говорить обо всем, что только есть сокровенного, даже в самом отдаленном уголке сердца.
Среди семи женщин, находившихся в обществе, была лишь одна, которая во время этой беседы не изменялась ни в лице, ни в движениях. Вы, наверное, подумаете, что она была стара, уродлива или даже добродетельна? Ничего подобного! Она была… глуха.
– Если вы хотите, чтобы мы вам поверили, Демокрит, то назовите ваше средство.
– Я скажу его на ухо супругу прекрасной Триаллиды, – заявил злой натуралист.
Супруг прекрасной Триаллиды вовсе не будучи слепым, был настолько счастлив, насколько Хагедорн[134] считает счастливым слепца, женатого на красавице. В его доме постоянно собиралось избранное общество или, по крайней мере, то, что считалось в Абдере таковым. Этот добрый человек полагал, что гости испытывают большое удовольствие от общения с ним и от стихов, которые он имел обыкновение им читать. В действительности же он обладал талантом неплохо читать плохие стихи, сочиненные им. Читая их с большим вдохновением, он не замечал, что слушатели не столько обращали внимание на его стихи, сколько подмигивали прекрасной Триаллиде. Короче, советник Смилакс был человеком, имевшим слишком хорошее мнение о самом себе, чтобы иметь плохое о добродетели своей супруги.
Ни секунды не задумавшись, он подставил свое ухо Демокриту, чтобы услышать тайну.
– Требуется всего-навсего, – шептал ему философ, – положить на левую грудь спящей дамы язык живой лягушки. Но, вырывая его, следует это сделать осторожно и не захватить смежные с ним части, а лягушку затем нужно опять пустить в воду.
– Средство, должно быть, неплохое, – сказал Смилакс тихо. – Жаль, что оно немного подозрительно. Что же скажет о нем жрец Стробил?
– Не беспокойтесь! – отвечал Демокрит. – Ведь лягушка – не Диана,[135] и пусть жрец Стробил говорит, что он хочет. К тому же лягушка останется живой.
– Можно сообщить тайну другим? – спросил Смилакс.
– С удовольствием! Всем нашим мужчинам разрешается ее знать. И каждый может смело сообщить о средстве своим знакомым; но только при условии, что никто не расскажет о нем ни своей жене, ни своей возлюбленной…
Добрые абдеритки не знали, что и думать об этой вещи. Она не казалась им невозможной. Да и что вообще могло казаться невозможным абдеритам! Их мужья и любовники, присутствующие здесь, были не более спокойны. Каждый из них решил про себя испытать средство, не откладывая его в долгий ящик, и каждый (за исключением Смилакса) опасался при этом поумнеть более, чем желал.
– Не правда ли, муженек, – обратилась Триаллида к своему супругу, похлопывая его дружески по щеке, – ты ведь знаешь меня слишком хорошо, чтобы устраивать такое испытание?
– Пусть только моему взбредет что-либо подобное в голову!.. – сказала Лагиска. – Испытание предполагает сомнение, а муж, сомневающийся в добродетели своей жены…
– …является мужем, который подвергается опасности увидеть свои сомнения оправданными, – подхватил Демокрит, заметив, что Лагиска остановилась. – Ведь вы это хотели сказать, прекрасная Лагиска?
– Вы – враг женщин, Демокрит! – воскликнули все абдеритки хором. – Но не забывайте, что вы во Фракии и берегитесь участи Орфея.[136]
Хотя это и было сказано в шутку, но в ней скрывался серьезный смысл. Естественно, никому не хочется без нужды страдать бессонницей – намерение, которое мы менее всего готовы оправдать, и Демокрит, безусловно, должен был предвидеть последствия своей выдумки. Действительно, дело это породило у дам столько размышлений, что они всю ночь не сомкнули глаз. И так как о мнимой тайне Демокрита на следующий день узнал весь город, то он вызвал тем самым несколько ночей всеобщей бессонницы. Зато днем женщины восполняли ночные бдения. Многие из них, не догадываясь о том, что тайное средство может столь же хорошо действовать во время дневного сна, как и ночью, не запирали дверей на замок, и их мужья получили неожиданную возможность испытать лягушачьи языки. Лисистрата, Триаллида и некоторые другие, рисковавшие более других быть изобличенными, первыми подверглись испытанию, результат которого легко угадать. Но именно это и восстановило вскоре прежнее спокойствие в Абдере. Мужья этих дам, дважды или трижды применив без успеха средство, прибежали сломя голову к нашему философу и спросили его, что это все значит.
– Итак, лягушачьи языки оказали свое действие? – встретил он их вопросом. – Покаялись ли ваши жены?
– Мы не услышали ни одного слова! – отвечали абдериты.
– Тем лучше! – заверил Демокрит. – Радуйтесь же! Если спящая женщина с лягушачьим языком на сердце ничего не говорит, то это верное свидетельство того, что… ей не в чем признаваться. Я желаю вам счастья, господа мои. Каждый из вас может похвалиться, что он обладает не женой, а истинным фениксом.
Ну кто же был счастливее наших абдеритов? Они побежали обратно быстрей, чем бежали к Демокриту, бросились на шею своим изумленным женам, душили их поцелуями и объятиями и добровольно сознались в том, что они совершили, желая еще больше убедиться (хотя мы в этом давно были убеждены, говорили они) в добродетели своих дражайших половин.
Славные жены не могли поверить своим глазам, но, будучи абдеритками, они все же обладали достаточным разумом, чтобы тотчас опомниться и упрекнуть своих мужей за не очень приятное недоверие к ним, в котором мужья сами же сознались. Кое-кто из жен даже пустил слезу. Но у всех хватило сил скрыть радость, доставленную столь неожиданным признанием их добродетели. И хотя приличия ради женщины журили Демокрита, каждой из них хотелось бы обнять его за такую добрую услугу. Конечно, это было не то, чего он добивался. Но пусть последствия этой единственной невинной шутки будут для него поучительны: с абдеритами нельзя шутить неосторожно!
