Софья чувствует, что дела мои обстоят неважно, и всячески старается поддержать меня. Я в десятый раз перечитываю конспект и в отчаянии кладу его под подушку. Вчера вечером тетя Марта сказала мне, что я отъявленный безбожник, отсюда и все мои беды. Я ответил, что, по-моему, самый безбожный безбожник — это сам бог, который лишил меня покоя, а ее — стипендии. Тетя Марта заявила, что господь не простит мне подобного богохульства. Я сказал, что чихал я на этого бога. Тогда тетя Марта потребовала, чтобы я немедленно пал на колени и вымолил у всевышнего прощения, иначе он лишит меня дара речи. На это я ответил, что всевышний уже лишил меня языка, — второй раз выхожу на экзамен и ни разу не могу вымолвить ни слова! Тогда тетя Марта испуганно перекрестилась, плюнула и с шумом захлопнула за собой дверь…
…Сегодня утром я снова иду на экзамен. На всякий случай я решаю последовать совету тети Марты, становлюсь на колени перед кушеткой, воздеваю руки к потолку и молю бога:
— Боже, прежде всего прошу тебя, сделай так, чтобы этот прогнивший потолок не обрушился мне на голову… Потом, боже всемогущий, сегодня, в десять часов утра, у меня экзамен по политэкономии. Ты знаешь, что такое товар? Корова, свинья и козел — это не товар, как я думал раньше. Но, с другой стороны, корова, свинья и козел могут стать товаром. Не понимаешь? Я тоже не понимаю. Потому и прошу тебя — помоги мне сдать этот предмет! Не позорь меня перед Илико, Илларионом и бабушкой! Только не говори, что в мои годы ты учился на круглые пятерки! Это ты брось! Илларион тоже так говорит! Вы, старики, только и умеете, что читать молодым нравоучения!.. Если уж ты такой умный, забудь про вчерашнее и помоги мне на экзамене! Вот это будет по-божески! Нет, в самом деле, что тебе стоит подбросить мне одну захудалую тройку?!. Ну как, боже, ты слышишь меня?!
— Эй, кто ты такой?! — раздался вдруг громкий окрик.
У меня со страха кровь застыла в жилах, во рту пересохло.
— Тебя спрашивают! — повторил голос.
— Я… Я… Я — Зурико…
— Вашаломидзе?
— Да, Вашаломидзе!
— И не стыдно тебе жить без прописки?
— Что?
— Ступай немедленно за мной в милицию! Там я тебе покажу «что»! Кровь снова потекла по моим жилам.
— А кто ты такой? — спросил теперь я и обернулся, Передо мной стоял высокий, тощий мужчина в видавшей виды шляпе, с истертым портфелем под мышкой, — наш управдом Доментий.
— Дядя Доментий! — состроил я гримасу.
— Черт тебе дядя! — состроил гримасу Доментий.
— Товарищ Доментий! — поправился я.
— Какой я тебе товарищ? — оборвал меня Доментий.
— Ну, тогда мне все равно, кто ты, — взорвался я, — отстань от меня, я спешу на экзамен!
— Придержи-ка язык! Одевайся поживее и марш со мной! — рявкнул Доментий и засунул руку в карман.
— Вынь руку из кармана, а потом разговаривай со мной! — повысил голос я.
Доментий даже застонал от удивления.
— Да ты!.. Да как!.. Как ты смеешь! Молокосос!..
— Говорю тебе по-человечески: оставь меня в покое, сегодня у меня экзамен! Завтра я сам пойду в милицию!
— Нет. Ты пойдешь сегодня, иначе завтра тебя поведут силой! Я понял, что Доментий не шутил. Софья догадалась, что я оказался в безвыходном положении, и начала истошно мяукать.
— Заткни ей глотку, не то вышвырну в окно! — сказал Доментий. Софья испугалась и замолчала. Я оделся. Через пять минут мы уже спускались по Варазис-Хеви.
— Нет у тебя сердца и жалости! Человек собирался на экзамен, а ты его тащишь в милицию, — сказал я.
— Это у меня нет сердца? — обиделся он.
— У тебя! У кого же еще?
— А у тебя оно есть? Вот ты живешь без прописки и не думаешь о том, что отвечать-то за тебя придется мне! Скажут — Доментий покрывает непрописанных, Доментий с них… А ты мне что-нибудь давал? Ну, cкaжи, давал ты мне хоть одну копейку?
— Нет!
— То-то! А то — Доментий взяточник, Доментий грабитель, Доментий обманщик… А кто вор и мошенник?
— Кто?
— Сколько ты платишь за комнату? — спросил вдруг Доментий.
— Двести пятьдесят в месяц, — ответил я.
— Откуда у тебя такие деньги?
— Бабушка присылает.
— А у бабушки откуда?
— Занимает у Иллариона.
— А Илларион где достает?
— Если урожай хороший — продает вино, а нет — занимает у Илико.
— А где достает Илико?
— Да что ты ко мне пристал?! А тебе-то самому кто их дает?
— Никто. Потому и веду тебя в милицию!
— Говори прямо: что тебе от меня нужно?
— Мне — ничего. Отведу тебя в участок, сдам по всем правилам правительству и доложу. вот гражданин… Какая у тебя профессия?
— Пока никакой.
— Прекрасно!.. Вот гражданин без определенной профессии, без прописки, провалившийся на экзамене… Ты по какому предмету провалился?
— По политэкономии…
— Тем хуже для тебя… Политически неграмотный, верующий… Ведь молился богу?
— Молился.
— Замечательно!.. Сдам тебя правительству, и… ты в тюрьме сидел?
— Нет…
— Ну, так пожалей же себя! В два счета оформлю тебе прописку — комар носа не подточит, — сказал Доментий и остановился около закусочной. — Понял?
— Нет…
— Болван! О чем с тобой говорить, когда ты даже не понимаешь, что значит дом и прописка!.. Ну, что ты на меня уставился? Зайдем к Риголетто, закусим… По правде говоря, я был очень голоден. Я посмотрел на Доментия благодарными глазами, нежно улыбнулся и последовал за ним в подвал.
Мы подсели к столику в углу закусочной. Доментий отогнул скатерть, чтобы не запачкаться, отодвинул тарелку с мухомором, втиснул портфель между спинкой стула и собственной спиной, вытер лоб и заботливо спросил:
— Ну, что будешь есть?
— Все! — живо ответил я.
— А пить?
— За твой счет — хоть керосин! — пошутил я. Доментий улыбнулся и стукнул по столу рукой:
— Риголетто! Из-за стойки вышел хромой буфетчик и замер на одной ноге у нашего столика.
— Аджан!
— Привет, Риголетто! Знакомься: свой парень, хлебосольный, сегодня распоряжается он! Я встал, вежливо поклонился, крепко, по-тбилисски, пожал руку Риголетто и назвал свое имя.
— Сагол, видать, крепкий парень! — сказал Риголетто и с сожалением посмотрел на меня. — Что прикажете подать?
— Два пива, два сыра, две зелени, редиску не забудь! Два хлеба и бутылку водки! Икра есть?
Риголетто глупо улыбнулся. Вскоре стол был накрыт.
Доментий наполнил стаканы, чокнулся со мной и молча выпил. Второй стакан выпили за наше знакомство. Потом Доментий произнес тост:
— Я, Доментий Хачапуридзе, — маленький человек. Но Наполеон тоже маленький был, а мой отец — еще меньше него, но горы сворачивал. Я — управляющий домами, и сердце у меня мягкое. От меня зависит жить человеку в доме или на улице. Тебе приходилось жить на улице?
— Что я, беспризорный, что ли? — обиделся я.
— А вот захочу — и выгоню тебя на улицу, потому что ты непрописанный!
— А ты возьми и пропиши меня — и делу конец!
— Я-то возьму, но ты разве даешь?
— Что? — не понял я.
— Ладно, выпей! — сказал Доментий и наполнил стаканы.
Мы выпили. И тогда я заметил, что глаза Доментия начали косить.
— Ты знаешь, что такое дом? — продолжал он.
— А что тут знать? Дом — это дом!
— А все же?
— Ну… комнаты, перекрытые черепицей, или соломой, или дранкой… Доментий захихикал и снова взялся за стакан.
— Чудак ты! Дом — это прежде всего семья! Есть у тебя семья?
— Нет!
— Ну и дурак же ты, братец мой! В твои годы, если хочешь знать, у меня была уже вторая жена. Теперь я опять живу с первой… О чем я говорил? Да! Семья и дом неотделимы друг от друга. Не имеешь дома — не сможешь жениться, не женишься — не сможешь жену в дом привести? А ты знаешь, как появился дом?
— Знаю!
— Скажи!
— Из кирпича, досок, извести, камня, черепицы…
— Замолчи, жалкий ты человек!.. До того, как придумали кирпич, человек жил на дереве…
— В пещере, — поправил я.
— Одни жили в пещерах, другие — на деревьях… Потом человеку надоело жить на дереве и он спустился на землю… А потом, знаешь, что с ним случилось?
— Прошелся туда-сюда и снова полез на дерево…
— Нет, сперва он гулял, а потом ему стало холодно! И что он сделал?
— Надел пальто и coгрелся!
— Идиот! Где тогда были пальто?! Взял он кремень, высек огонь, развел костер и согрелся. Но ты же знаешь, природа коварна. Подул вдруг холодный ветер с востока. Взял человек и возвел стену с восточной стороны, — чтоб огонь от ветра оградить. Подул потом ветер с запада, возвел тогда человек вторую стену, с запада. Потом как налетит, как засвистит сквозной ветер — с севера на юг! Что оставалось делать бедному человеку? Поставил он еще две стены — с севера и с юга. А дело было осенью. Хлынул дождь — холодный, проливной. Видит человек — плохо дело, гаснет огонь. Что делать? Тут он и сообразил перекрыть стены соломой!
