В одну прекрасную ночь он потерял в притоне под пассажем все свои деньги и весь кредит, которым еще пользовался; чтобы хоть сколько-нибудь возместить потерянное, он столько выпил за счет тех, кто его обобрал, что свалился без памяти. Очнулся он на другой день в сырой камере полицейского участка. Его отдали под суд за то, что он разбил голову одному из своих «друзей». Он отсидел месяц в тюрьме, а когда вышел оттуда, был испорчен окончательно и навсегда. С тех пор прошло десять лет, и за все это время Кассиан не пробыл на свободе и четырех месяцев. Строгие лица следователей и торжественная процедура судопроизводства были для него чем-то обыденным — простыми, скучными формальностями; только его шкура знала, сколько побоев пришлось ему вынести за наглое поведение во время следствия!.. Сейчас он был осужден по пяти статьям, и по всем расчетам ему придется отсидеть в тюрьме не менее пяти лет. Всего два месяца тому назад из-за попытки к бунту его перевели в Добровэц из тюрьмы Мисля. В этом отношении Кассиан был знаменит. Его присутствие в какой-либо тюрьме отнюдь не радовало ее начальника. Здесь же, в Добровэце, начальник оказался сухим формалистом, он ни на йоту не отступал от строгих тюремных правил, а так как Кассиан не хотел мириться с этими порядками, то между ними тотчас же вспыхнул конфликт. Для того чтобы в тюрьме выступить против властей, нужно сплотить вокруг себя очень сильную группу. Иначе ты пропал. Кассиан прекрасно это знал.
Он был высокий, сухощавый, с приятной внешностью и говорил, как хороший адвокат. Не прошло и двух недель со дня его приезда, как сто пятьдесят из четырехсот заключенных оказались на его стороне. В тюрьме из рук в руки передавалась написанная кровью «прокламация»:
«Братья, мы терпим столько варварских издевательств, потому что подчиняемся как скоты! Мы имеем право на лучшую жизнь, потому что мы тоже люди. Поклянемся и объединимся все во имя защиты наших священных прав! Страх заставит их дать нам все то, что они не дают нам по доброй воле. Будем смелыми и решительными, не будем больше подчиняться приказам и сносить наказания. Пусть никто не идет в канцелярию по вызову; пусть они приходят к нам, если хватит духу. Если будут грозить оружием, не бойтесь, они не имеют права нас убивать.
Один за всех и все за одного! В единении сила, Пока что нас двести человек. Остальные пусть приходят по одному за церковь и там присягнут на братство с нами. Горе тому, кто нас предаст! Когда пробьет час, мы вместе решим, что делать. Будьте мужественны, братья, и бог нас не оставит».
(Подписи)
Кассиан, Цыркэ, Пырлич и Дэнцуг.
Когда это воззвание попало к начальнику, было уже поздно. Четверо подписавших воззвание были вызваны в канцелярию, но ни один не явился. В полдень колокол стал созывать заключенных в камеры, но никто не подчинился. Колокол звонил непрерывно, созывая во второй и в третий раз заключенных… Внезапно тюремный двор наполнился взбунтовавшимися арестантами. Разъяренная толпа разразилась злобными угрожающими криками. Со всех сторон стали сбегаться вооруженные солдаты. У сторожевых будок выставили удвоенные посты. Во дворе, в пяти шагах от ворот, выстроились плечом к плечу два взвода солдат, держа наготове заряженные винтовки…
— Убирайтесь в камеры! — заорал побагровевший от гнева и злости комендант. — В камеры, не то всех расстреляю!..
Крики стали еще громче, к небу взметнулись сотни голых рук. Кассиан отделился от толпы, сделал два больших шага вперед, разорвал рубаху на груди и пронзительно, отчеканивая каждое слово, крикнул:
— Стреляй, если посмеешь! Вот моя грудь! Мы не боимся ваших пуль!..
Комендант выхватил у солдата винтовку и прицелился… На мгновение все замерли. Раздался выстрел, отдавшийся оглушительным грохотом в стенах замка. Все вздрогнули, будто пуля пронзила сразу все сердца. Но в следующий миг заключенные ответили издевательским хохотом на неудавшуюся попытку коменданта запугать их. Пуля попала в стену над дверью. Кассиан был прав: они стреляли только для острастки. Еще несколько выстрелов в воздух окончательно укрепили в заключенных это убеждение и навсегда подорвали в их глазах авторитет начальства.
Администрация решила с завтрашнего дня наполовину урезать заключенным паек. Когда эта весть дошла до арестантов, все ринулись во двор, яростно проклиная угнетателей и угрожая уничтожить всякого, кто встанет на их пути. Люди поклялись, что не отступят ни на шаг, пока не получат все, что им положено. Дежурный офицер, бледный от злости и страха, побежал к коменданту и признался, что со своими восьмьюдесятью солдатами он не в состоянии обуздать бунтовщиков и что ему не сдержать эту бешеную толпу, если заключенным не будет выдан полный паек.
Арестанты получили свой рацион сполна.
С того дня они стали хозяевами положения. У Кассиана была своя партия, и с ним никак нельзя было сладить.
Торжественно прибыли в тюрьму префект округа и прокурор в сопровождении полковника. Кассиан, Цыркэ, Пырлич и Дэнцуг были вызваны в канцелярию. Ни один не явился. Не спятили же они с ума, чтобы подставлять голову под удар… По приказу полковника, офицер взял несколько солдат, чтобы привести их силой. Опять ничего не вышло.
— Господин младший лейтенант, — заявил ему Кассиан спокойным, самоуверенным тоном, — делайте свое дело, а нас оставьте в покое. Вы молоды, и не стоит вам зря рисковать жизнью. Вы даже не представляете себе, на что способны четыреста отчаявшихся человек. Право же, послушайте меня и не трогайте нас, если вам жизнь дорога.
Офицер решил последовать совету Кассиана и удалился. Полковник вышел из себя, принял грозный вид, распахнул дверь и встал на пороге канцелярии. Заключенные стояли цепочкой вдоль площадки. Напрасны были угрозы взбешенного полковника, — а несколько выстрелов в воздух испугали только ворон.
— Мы не боимся, господин полковник, можете стрелять сюда, прямо в сердце, нам смерть не страшна.
Префект и прокурор подошли к арестантам поближе и стали разговаривать по-хорошему — единственный способ поладить с ними.
— Будет вам, ребята, мы хотим поступить с вами по справедливости. Почему вы так себя ведете и почему не приходите поделиться с нами своими невзгодами, чтобы нам знать, кто виноват?..
Кассиан выступил вперед и, приняв торжественную позу, остановился на второй ступеньке площадки. Наступила мертвая тишина; его слова выражали общую волю.
— Господин префект! Мы ничего не делаем, ведем себя смирно. Мы не пойдем в канцелярию, потому что знаем, что нас там ожидает. Мы не можем больше переносить карцер и зверства господина начальника. Наши руки истерзаны
