Вулф Том - Мужчина в полный рост (A Man in Full)

Пожилая женщина смерила Конрада взглядом и сказала, чуть вызывающе наклонив голову:

— Помочь, молодой человек? — И снова задвигала челюстями.

— Меня интересует велосипед в витрине.

— «Дж. С. Хиггинс»? Хар-рошая вещь.

— И сколько стоит?

— Сотню долларов. Шины накачаны. Хошь прям сичас садись и поезжай.

Она перекатывала во рту какой-то комок. Потянулась за лампу с подставкой, украшенной четырьмя ионическими колоннами, достала бумажный стаканчик с эмблемой «Макдональдса» и сплюнула туда. Жевала табак.

— Это для меня дорого, — покачал головой Конрад. — Ездить на чем-то надо, но… — Он не стал заканчивать фразу и еще раз покачал головой.

— Сколько ты можешь дать за него, сынок? — спросила женщина.

Старик в своем углу харкнул. Конрад бросил взгляд в его сторону — у старика в руках тоже был бумажный стаканчик. Он убрал его за большую черно-белую фотографию бейсболиста по имени Сесил Трейвис, взял другой и поднес ко рту. По комнате поплыл сладковатый запах виски, бурбона или хлебной водки.

Пары спиртного примешивались к еще более отвратительному запаху — так пахла бедность. Когда глаза привыкли к полумраку комнаты, Конрад заметил пузатую печь, полускрытую огромной тушей старика. Изогнутая труба шла в стену. Вот в чем причина острого кислого запаха — топят углем.

— Я точно не знаю, — ответил Конрад старухе. Сам еще не понимая, почему, он почувствовал к ней доверие. — Мне нужно на чем-то ездить, но еще я ищу, где бы остановиться.

Старуха обменялась взглядом со стариком и спросила:

— Где ж ты хошь остановиться?

— Комнату какую-нибудь ищу. Недорогую.

— А сичас где живешь?

— У друзей, там, на шоссе. Но у них места не хватает.

— В Шамбодже? — фыркнул старик.

— Не знаю, — Конрад не хотел развивать эту тему. — Вроде они говорили — Шамбли.

— Хм, — удивился старик, — обычно узкоглазые так не говорят.

— В этом доме уж четвертое поколение наших живет, — сказала женщина. — Мангерсов то есть, нашей семьи. Прадед наш — мой и Брата, — она кивнула на старика, — воевал в Гражданскую. Правда, особо бравым молодцом никогда не был. В пехоте воевал, начал с рядового, дрался при Чикамоге, при Атланте, при Джонсборо. При Джонсборо его и ранили. Майором уж тогда был. В боях-то звания давали быстро. А мама наша училась в колледже Агнес Скотт[40], два года целых.

Конрад не нашелся, что ответить на эти откровения.

— Надо же, — сказал он, будто приятно удивленный.

— Хошь ты лопни, не понимаю, как это в город вдруг узкоглазые понабежали, — заключила старуха.

— Понимаешь, понимаешь, Сестра, — сказал Брат. — Это все птицефабрика в Нолтоне. Ни один белый ни в жисть там вкалывать не стал бы, да и ни один черный, по нонешним-то временам. Так они и понавезли узкоглазых, только были не дураки селить их в Нолтоне, вот и пихнули к нам в Шамбли да в Доравиль.

— Э-э-э, по правде сказать, у меня еще одно затруднение, — вставил Конрад. — Я ищу работу. На птицефабрику меня возьмут?

— Не-не-не, — махнул рукой Брат, все время массирующий языком десны на месте выпавших зубов. — От одной вони тут же грохнешься без памяти.

— От какой вони?

— Тыщи куриц смердят — их там тыщи, можешь мне поверить — тыщи куриц со вспоротыми брюхами.

— Ты в церковь ходишь, сынок? — спросила Сестра. Конрад растерялся. Сам вопрос говорил о том, что лучше ответить утвердительно. И он рискнул.

— Я хожу в церковь Зевса.

— В церковь Зевса? — удивилась Сестра. — Мы тут о такой не слыхали.

— Это случаем не церковь «Перекресток Сиона»? — спросил Брат.

— Нет, Зевса, — сказал Конрад. — Она появилась во времена Нерона, римского императора.

— И где ж ты тут такую найдешь? — спросила Сестра.

— Это всегда трудно, — согласился Конрад. — Их вообще-то немного.

— А мы с Сестрой методисты, — сказал Брат. — Мама с папой состояли в ОБЕ, а мы вот методисты.

— В ОБЕ?

— В Объединенном Братстве Евангелистов, — пояснил Брат, — но мы с Сестрой перешли к методистам. Мне в методистской церкви только одно не по душе — гимны. Писал их по большей части Джон Уэсли[41], а он не мастак это делать, если взять мое мнение. Вот у англиканской церкви гимны так гимны, это я понимаю. — И он запел:

У старика неожиданно оказался приятный тенор, покрывший в этих нескольких строчках две октавы.

— А в вашей церкви Зевса хорошие гимны?

— Да не особенно, — сказал Конрад.

— Ну вот, я ж говорил. По части гимнов англиканская церковь всех за пояс заткнет. — И опять запел:

— Вот еще что мне интересно, — продолжал старик, — кто в англиканскую церковь ходит, тот англиканин. Кто в методистскую — тот методист. А те, кто ходит в церковь Зевса, как называются? Зевсисты?

— Нет, стоики, — пояснил Конрад.

— Стоики, значит?

— Да. Обычно считают, что стоики — это те, кто может вынести долгие страдания и не жаловаться. На самом деле это целая религия.

— На христиан не похоже, — заметил Брат.

— Это дохристианская религия, — сказал Конрад. — Стоики оказали влияние на раннее христианство.

— Ну что ж, — Брат пригляделся к Конраду, — а какой работой ты раньше кормился?

— Фуры грузил, работал на складе, на стройке — но никакой особой профессии у меня нет. Мне любой заработок подойдет.

— На грузчика ты вроде не тянешь, — усомнился Брат. — Ну-ка, руки покажи.

Конрад вытянул вперед руки с растопыренными пальцами.

— Извини, беру свои слова обратно. Сестра, ты посмотри на… тебя как зовут, парень?

— Конни, — сказал Конрад, — Конни Де Кейзи.

— Ну, слава те, Господи! — воскликнула Сестра. — Молодой человек не только имя называет, но и фамилию — редкость по нонешним временам! А то у парней да девок нынче точно и нет фамилий. Будто наркотиками промышляют, ей-богу. Ладно, это в сторону — а старики твои где?

Конрад опять растерялся.

— Оба уже умерли.

— А приехал откуда? — продолжала Сестра.

— Да я много где жил. В последнее время — в Мейконе.

— И где ты жил в Мейконе?

Хорошо, что он запомнил адрес на фальшивых водительских правах.

— Двадцать седьмой квартал, Сайприс.

— Не, такого не знаю, — сказал Брат.

— Так ты, значит, комнату ищешь? — спросила Сестра.

— Да.

Сестра посмотрела на Брата и, видимо с его одобрения, сказала:

— Так у нас есть свободная, иногда сдаем. На третьем этаже.

— Сколько она стоит?

— Семьдесят пять долларов.

— В неделю?!

— Нет, в месяц. И хорошо бы деньги вперед.

Сестра повела Конрада по плохо освещенной лестнице — на каждой ступеньке у стены помещалась стопка «Атлантик Мансли» бог знает какой давности. На втором этаже Конрад заметал две убогие комнатки, до того заваленные пыльными книгами, журналами и прочим старьем, что линолеум виднелся только в узких проходах от дверей до кроватей. Третья дверь вела в маленькую ванную со старой треснувшей раковиной.

Подъем на третий этаж давался Сестре нелегко. Она пыхтела и перебиралась со ступеньки на ступеньку, поворачиваясь боком то в одну сторону, то в другую.

— Лестницы в этом доме… меня когда-нибудь прикончат… как пить дать…

Третий этаж оказался под самой крышей. Несколько кладовок со слуховыми окнами до того забиты… вещами, что войти туда можно было с большим трудом. Свет в маленьком коридорчике давала прикрученная к потолку лампочка под самодельным абажуром из пергаментной бумаги. Сестра подвела Конрада к порогу комнатки. Через узкое слуховое окно без всяких штор в комнату лился яркий свет. Здесь пол был не так плотно заставлен коллекцией «Всякой всячины», которую неустанно собирали Брат и Сестра, — хлам просто сваливали где попало. Под скатом крыши стояла узкая кровать, более узкой Конрад в жизни не видел, обычная односпальная была куда шире, — облупившийся металлический каркас и вышитое вручную, но пыльное и сильно линялое покрывало. По краям его придерживали подставки для ламп, занимавшие половину кровати.

— Кое-что надо бы сложить в сторонку, чтоб не мешалось, — сказала, пыхтя, Сестра, — но кровать тут добрая, прочная, а такого стеганого покрывала никто и за сто лет не сделает. Уф, жарко как. — Одной рукой она смахнула вот-вот готовую сорваться с носа каплю пота, другой вытерла лоб.

Комнатка была душная, с обеих сторон придавленная скатами крыши. Однако что-то подсказывало Конраду, что безработный и вдобавок измученный бессонными ночами беглый заключенный вряд ли найдет в ближайшее время что-то лучше, тем более за семьдесят пять долларов в месяц. Кроме того — хотя он вряд ли мог выразить словами эту острую тоску — здесь рядом будут… живые души… будет с кем поговорить! Пусть даже это всего лишь пара пыльных старых крыс, копающихся в разном хламе. Да, они старые, нудные, болтливые, неповоротливые, у них свои причуды, они жуют табак и сплевывают в бумажные стаканчики, но у них добрые сердца Конрад успел уже пожить там, где все молоды и брызжут энергией, а сердца сплошь гнилые. Это место называлось Санта-Рита.