Джим поворчал-поворчал и сдался. Сказал только, что на пароходе нам лучше помалкивать, а если и говорить, то шепотом. Тут молния снова осветила его, мы ухватились за грузовую стрелу правого борта и привязали к ней плот.
Крен у палубы был тот еще. Мы кое-как, нащупывая ногами пол, начали перебираться на левый борт, к палубной надстройке, и все шарили перед собой руками, чтобы не налететь на одну из оттяжек, их же в такой темнотище никак разглядеть было нельзя. Потом наткнулись на световой люк, перебрались через него, а сделав еще шаг, оказались перед распахнутой дверью капитанской каюты и, черт меня подери! — увидели в дальнем конце палубной надстройки свет и в ту же секунду услышали чьи-то негромкие голоса.
Джим зашептал, что у него живот со страху свело и что нам лучше уйти. Я говорю, ладно, собираюсь повернуть обратно к плоту, и тут вдруг слышу, как один из этих голосов с подвыванием таким произносит:
— Ой, не надо, мужики, пожалуйста, клянусь вам, я не донесу!
А другой отвечает, да громко так:
— Врешь, Джим Тернер. Ты такие штуки и раньше выкидывал. Тебе всегда хотелось заграбастать побольше и всегда удавалось, потому что ты грозился, что иначе на всех донесешь. Ну так на этот раз у тебя перебор вышел. Ты самый гнусный, самый коварный пес, какой только есть в нашей стране.
Джим уже заковылял к плоту. А меня любопытство разобрало, я сказал себе: теперь-то Том Сойер нипочем не ушел бы, ну и я не уйду, пока не узнаю, что здесь происходит. В общем, встал я на четвереньки и в темноте пополз по коридорчику в сторону кормы — и полз, пока между мной и поперечным коридором надстройки не осталась всего одна каюта. И вижу, лежит на полу мужчина, руки у него связаны, ноги тоже, а над ним стоят двое других — один фонарь держит, тусклый такой, а второй пистолет. И этот второй целит из пистолета в лоб тому, который лежит, и говорит:
— Так и подмывает пальнуть! Да оно и следовало бы, подлая ты вонючка.
А тот, который лежит, весь трясется и просит:
— Не надо, Билл; я, ей-богу, не донесу.
И всякий раз, как он повторяет это, мужчина с фонарем усмехается и говорит:
— Это точно, не донесешь! Большей правды ты в жизни своей не говорил.
А потом он сказал:
— Ишь, как он нас упрашивает! А не справься мы с ним да не свяжи, обоих убил бы. И за что? А ни за что. Только за то, что мы хотели получить честную долю нашей добычи. Ну ладно, Джим Тернер, я так понимаю, больше тебе никому грозить не доведется. Убери пистолет, Билл.
А Билл отвечает:
— Ну уж нет, Джейк Паккард. Я за то, чтобы прикончить его — разве не убил он вот так же старика Хатфилда, разве не заслужил смерти?
— А вот я не хочу его убивать и имею на это причину.
— Благослови тебя Бог за такие слова, Джейк Паккард! Век их не забуду! — говорит лежащий и вроде как всхлипывает.
Паккард на него никакого внимания не обратил, а повесил фонарь на гвоздь и пошел туда, где засел в темноте я, и Билла за собой поманил. Я, как мог быстро, прополз, пятясь, точно рак, ярда два, да ведь при таком наклоне пола приличной скорости не разовьешь и потому я, испугавшись, что кто-то из них наступит на меня в темноте и сцапает, заполз в ближайшую каюту. Паккард шел, придерживаясь в темноте за стену коридора, а как поравнялся с моей каютой, то и говорит:
— Ага — зайдем-ка сюда.
И зашел, и Билл за ним. Я к этому времени уже успел взлететь на верхнюю койку и забиться в угол, сильно раскаиваясь в моей любознательности. А они стояли совсем рядышком, ухватившись за край этой койки, и разговаривали. Видеть я их не мог, но где они стоят, знал, потому что от обоих разило виски. Хорошо хоть, я-то виски не пью, — впрочем, сейчас это было без разницы, они меня все одно не унюхали бы, потому что я не дышал. Слишком был перепуган. Да и опять же, слушая такой разговор, не больно-то подышишь. Беседовали они негромко, серьезно. Биллу хотелось убить Тернера. Он говорит:
— Он клянется, что не донесет, но ведь донесет обязательно. Даже если мы сейчас отдадим ему обе наши доли, это ничего не изменит, мы ж с ним уже поцапались, да и досталось ему от нас прилично. Как только мы окажемся на берегу, он тут же властям настучит, уж ты мне поверь. Поэтому я за то, чтобы избавить его от всех горестей земных.
— Так ведь, и я тоже, — очень тихо произнес Паккард.
— Черт, а я уж решил, что ты против. Ну тогда порядок. Пойдем и прикончим его.
— Погоди минутку, я еще не все сказал. Послушай. Пуля вещь хорошая, но мы можем обойтись и без лишнего шума. Я вот о чем говорю: зачем нам с тобой петлю на шею примеривать, если можно обделать все по-другому, ничем не рискуя? Правильно?
— Ну еще бы. А как ты собираешься все устроить?
— Я думаю так: мы с тобой пошарим по кабинам, посмотрим, не проглядели ли чего, а после поплывем на берег и припрячем добро. И подождем. Думаю, и двух часов не пройдет, как эта посудина развалится окончательно и течение утащит ее обломки. Понимаешь? Он просто-напросто утонет и винить за это будет некого — кроме него самого. Я так понимаю, это гораздо лучше, чем убивать его. Я вообще не люблю людей без особой нужды убивать — это и неразумно, и безнравственно. Ведь так?
— Да, пожалуй, ты прав. А что если пароход не развалится и его не унесет течением?
— Ну, мы же можем подождать часика два, посмотреть, разве нет?
— Ладно, согласен. Пошли.
Они вышли из каюты, я тоже выскочил из нее, весь в холодном поту, и пополз к носу парохода. На палубе темно было, хоть глаз выколи, но я хриплым шепотом позвал: «Джим!», и он сразу же застонал совсем рядом со мной. Я и говорю:
— Скорее, Джим, не время дурака изображать да стонать. Тут целая шайка убийц собралась, и если мы не найдем их лодку и не пустим ее по течению, чтобы они не могли с парохода убраться, одному из них придется очень туго. А вот если мы ее найдем, так им всем туго придется, потому что они к шерифу в лапы попадут. Давай, поторапливайся. Я ищу с левого борта, ты с правого. Начнешь от плота и…
— О господи, господи! От плота? Нет у нас больше плота, отвязался плот, уплыл, — а мы с тобой тут куковать остались!
Глава XIII
Добыча с «Вальтера Скотта» достается порядочным людям
Знаете, у меня до того дыхание сперло, что я едва чувств не лишился. Застрять на разваливающемся пароходе да еще вместе с такими злодеями! Однако на то, чтобы нюнить, времени у нас не оставалось. Мы просто должны были найти их лодку — и удрать на ней. И мы поползли вдоль правого борта, трясясь от страха, да еще и черепашьим шагом, к тому же — почти неделя прошла, пока мы до кормы добрались. А лодки нет как нет. Джим сказал, что дальше он ни шагу сделать не сможет, что у него от перепуга никаких сил не осталось. Но я сказал ему: вперед, если мы застрянем на пароходе, нам точно каюк придет. И мы поползли по другому борту. Кое-как добрались до кормовой стороны палубной надстройки, вскарабкались на световой люк, полезли по нему, цепляясь за его ставенки, потому что край люка под воду ушел. А как подползли совсем близко к двери поперечного коридора, глядим — вот он ялик-то! Еле-еле различается в темноте. Отродясь я такого счастья не испытывал. Еще секунда, и я бы спрыгнул в него, но тут отворилась эта самая дверь. Один из тех двоих высунул из нее голову — всего в паре футов от меня, — я уж решил, что тут-то мне и конец, однако голова скрылась за дверью, а владелец ее и говорит:
— Да, убери ты, к дьяволу, фонарь, Билл, вдруг его кто увидит!
А после сбросил в ялик набитый чем-то мешок и сам следом соскочил. Это был Паккард. За ним и Билл в ялик слез. Ну, Паккард и говорит, негромко:
— Так что — уходим?
Я до того ослаб, что едва за ставню держаться мог. Но Билл ответил:
— Погоди — а ты его обыскал?
— Нет. А ты?
— И я нет. Выходит, его доля денег при нем осталась.
— Ладно, пойдем, посмотрим. Глупо добро брать, а наличные здесь оставлять.
— Слушай, а он не поймет, что мы с тобой задумали?
— Может, и не поймет. Так ведь деньги-то забрать все равно надо. Пошли
Они выбрались из челнока и ушли в надстройку.
Дверь ее за ними из-за крена парохода сама захлопнулась, и ровно через половину секунды я был уже в ялике, а за мной в него и Джим свалился. Я выхватил нож, перерезал веревку — и мы поплыли!
Весел мы не тронули, и не говорили, и не перешептывались, мы и дышать-то почти не дышали. Тишина стояла мертвая, течение пронесло нас мимо торчавшей из воды верхушки колесного кожуха, мимо кормы и через секунду-другую мы оказались уже ярдах в ста от парохода, и он без следа скрылся во тьме. Мы спаслись и понимали это.
Отплыв от него ярдов на триста-четыреста, мы увидели, как в двери палубной надстройки вспыхнула на секунду-другую словно бы искорка — фонарь — и поняли: злодеи хватились лодки и сообразили, что теперь им придется так же худо, как Джиму Тернеру.
