Вытянувшись на постели, Жульета задумалась. Так было с Отавио, потом с Джеком. Но тоска всегда возвращалась и сжимала грудь, разливаясь непонятной болью по всему телу. Ей хотелось заплакать, комок стоял в горле. Она подошла к окну. Что это, в самом деле?
— Как-нибудь возьму и отравлюсь…
Темнота давила на душу. Вот и мальчишки ушли с пляжа, надоело, видно, играть. Они пошли спать — под мостом, на скамейках в саду, в каком-нибудь заброшенном доме. «Ох, хорошо бы пойти с ними…» Болезнь богатых, сказал Отавио. Жульета, как ни старалась, сама не могла понять, что с ней творится. Ужасно хочется любить. В момент страсти Жульета совершенно забывалась, теряла всякую меру и всякий стыд, для неё не было ничего низкого. Из мужчин, которых она встречала на своем пути, ей нравились многие, и она не сходилась с ними только потому, что не было реальной возможности. Но как только первый порыв проходил, мужчина — будь то Карлос, Отавио или Джек — совершенно переставал интересовать её. Или, может быть, она переставала интересовать мужчину? Ведь она ничем не могла привлечь его, кроме чисто физической страсти, а этого недостаточно. Карлос, тот ещё заботился о ней, да и то только о том, чтоб ей хорошо жилось. Ему и в голову не приходило, что ей может быть грустно, что ей иногда хочется умереть, покончить с собой…
Устала она, от всего устала: от Карлоса, от праздников и коктейлей, от путешествий и подарков. Устала от жизни. И как утопающий протягивает руки, чувствуя, что сейчас глаза его закроются, чтобы никогда больше не открыться, так и ей казалось, что настал последний миг её жизни, и хотелось протянуть вперёд руки, взывая о помощи. Сумерки давили ей на душу.
— Какая ужасная болезнь…
Ничто в этом мире не стоит труда… А Сержио стоит труда? Может быть, все они одинаковые? Если бы можно было умереть тихо, без боли, без страданья… Хорошо, наверно, умереть… Как она устала!
На побережье зажглись огни. По улице, гудя, проехала машина Карлоса. «Пора начать притворяться», — подумала Жульета.
Устала она притворяться.
Даже в Рио-де-Жанейро заговорили о быстром росте города Ильеуса. В столичных газетах его называли «Король Юга». Город богатства и прогресса, он резко выделялся на фоне бедных городов внутренних районов страны, где единственным важным центром являлась обычно столица штата. Среди ста пятидесяти тысяч жителей Ильеусского муниципального округа было много обладателей крупных богатств, гораздо больше, чем в других городах. Ильеус был покрыт садами, полными цветов, большие красивые дома украшали его улицы. На берегу океана расположились жилые кварталы, пересеченные широкими проспектами, один из которых опоясывал береговую линию подобно пляжу Копакабана в Рио-де-Жанейро. Здесь возвышались особняки самых богатых полковников, огромные, роскошно обставленные и обычно очень уродливые в своей тяжеловесной прочности — символ прочности богатства их хозяев, завоевавших эту землю. Из ворот этих особняков выезжали дорогие автомобили, почти все американские, иногда европейские.
У реки раскинулся торговый район города, начинающий приобретать всё большее значение, со своими высокими зданиями экспортных фирм, банков, больших отелей, с огромными портовыми складами. Теперь в городе было уже четыре моста со стороны гавани, и рядом с ними стояли на якоре корабли — маленькие суда Баийской навигационной компании, более крупные — компаний «Ллойд Бразилейро» и «Костейра», огромные черные грузовые пароходы шведской компании, легкие яхты «Рибейро и K°». В порту всегда было большое движение, и каждый горожанин с гордостью повторял истину, которую не уставали провозглашать коммерческие ежегодники: Ильеус — пятый экспортный порт страны. Сюда по железным дорогам и по шоссе привозилось всё какао, собранное в Ильеусском округе и в соседних округах Итабуна и Итапира. На кораблях Баийской компании прибывало какао из более южных мест — из Бельмонте, Канавиейрас и Рио-де-Контас, а также с севера, из Уна и Порто Сегуро. Всё это какао попадало в огромные склады Ильеусского порта, а оттуда отправлялось в Соединенные Штаты или Европу на больших шведских кораблях, где белокурые матросы пели чужие песни, оставляя за собою тоску в сердцах ильеусских мулаток, а иногда и маленького метиса о темной кожей и светлыми волосами.
В лучах ильеусского солнца выросли города Итабуна и Итапира, первый из которых стал крупным торговым городом, местом скрещения всей огромной сети дорог, сердцем зоны какао. Итапира была немного меньше, но тоже росла с каждым днём. И росли не только эти города, но и многочисленные посёлки, возникшие по дорогам какао: Пиранжи и Агуа Прета, Палестина и Гуараси, Агуа Бранка и Рио-до-Брасо. Особенно Пиранжи и Агуа Прета — они стали настоящими городами и требовали независимости, что было вполне справедливым требованием, так как немногие города внутренних районов страны могли похвастаться такой оживленной торговлей и таким быстрым ростом, как эти посёлки.
Но Ильеус был центром всего этого процветания, в его порт стекались все богатства зоны, все богатства, выражаемые одним словом — какао. Гордый, богатый город, «Король Юга». Гордость звучала в каждом слове его обитателей. Они называли себя не «баийцами», а «ильеусцами». Говорили, что когда-нибудь юг Баии станет отдельным штатом и столицей его будет Ильеус. Утверждали, что в городе Баии нет такого театра, как «Кинотеатр Ильеуса», недавно построенный; что ильеусские автобусы лучше столичных; что жизнь в Ильеусе гораздо интереснее, чем в Баии. Упоминали о пяти кино, двух очень хороших — «Ильеус» и «Сан Жоржи» и трех поменьше — на холме Витория и на острове Понталь. О кабаре: их три, но скоро будет пять. Ссылались на библиотеку Ассоциации торговых служащих, говорили, что только Публичная библиотека столицы лучше. В пылу споров называли даже имя поэта Сержио Моура; в Баии нет такого поэта!
Уже не существовало двух еженедельных газет, правительственной и оппозиционной, как тридцать лет назад. Теперь ежедневно выходили две газеты, одна из которых, «Жорналь да Тарде», отражала политику правительства, а другая, «Диарио де Ильеус», объявила себя независимой, но в действительности отвечала интересам оппозиции. Обе время от времени посвящали целые столбцы объявлениям «Экспортной» и других фирм и единодушно отмечали на первой странице день рождения Карбанкса, крупных помещиков и экспортеров. Язык газет был уже не таким резким и задиристым, как тридцать лет назад. Корреспонденты одной обращались к корреспондентам другой вежливо: «уважаемый друг», «ученый коллега». А если возникала полемика — то с газетами Итабуны, потому что между обоими городами существовало вечное соперничество. Да и в этих случаях крепкие слова употреблялись редко.
На месте прежней маленькой церкви Сан Себастьяна начали строить новый собор (уродливый и величественный, как в больших столицах), хотя, впрочем, жители Ильеуса остались такими же безбожниками, как раньше. А на холме, напротив монастырской школы, высилась над городом новая красивая церковь. Невдалеке от неё находился дворец епископа, более богатый, как утверждали местные жители, чем дворец архиепископа в Баии.
Дворец, квадратный, уродливый и непропорциональный, был окрашен в грязно-серый цвет. Мимо него весенними вечерами, после конца занятий, проходили ученицы монастырской школы. Тут же, неподалеку от епископского дворца, их ждали кавалеры, и влюбленные расходились отсюда в разные стороны, парами, взявшись за руки.
Если монастырская школа, которую секретариат народного образования официально признал педагогическим учебным заведением, привлекала в Ильеус дочерей богатых плантаторов из других городов Юга, то смелое начинание одного из префектов — Ильеусская муниципальная гимназия, лучшая, чем гимназии севера страны, как утверждали газеты, позволяла целым поколениям мальчиков юга Баии получать полное среднее образование не уезжая в столицу. Существовала еще Коммерческая академия, и жители Ильеуса мечтали о юридическом институте. Отцы церкви поговаривали о необходимости открыть духовную семинарию — может быть, тогда в этой зоне, где так мало верующих, больше людей захочет посвятить себя духовной карьере. Частных школ начального обучения было несколько, не считая начальной школы, находящейся в ведении префектуры и расположенной невдалеке от побережья. На острове Понталь находилась другая такая школа, и одна воспитательница, получившая образование в Швейцарии, открыла детский сад.
Давно уже врачи поняли, что таинственная болезнь, убивавшая даже обезьян, — не что иное, как тиф. И хотя по всей зоне его ещё не удалось победить, в городе он исчез почти начисто. Кроме прежнего Святого приюта, теперь открылись две большие больницы и поликлиника. По совести сказать (жители Ильеуса признавали это только в разговорах с близкими друзьями), частная клиника Итабуны была лучше всех ильеусских больниц, Но она была единственной в городе, а в Ильеусе больной мог выбрать, куда ему обратиться.
