Дедок зашуршал газеткой и посмотрел на меня. Что смотришь? Читай, перец старый.
"Как интересно!" - обрадовалась гусыня.
"Интересно. Очень! Я с детства мечтала художницей стать…- Что я ей говорю? Зачем это ей говорю? Я не это сказать надумала.- Да, тетя, с детства… Я поступила… Очень трудно учиться. Я хотела свое рисовать. А нас "грунт" заставляют делать…"
"Грунт?" - переспросила гусыня.
"Да, "грунт". Мы на рамку мешок натягиваем. Мешок только кубинский подходит. От сахара. А потом олифой мажем, а сверху шпаклевкой. Когда высохнет, мы "кубизм" рисуем…"
"Чего, чего?" - переспросил дедок.
"Кубизм" дурак старый не знает.
"Это клетки. Красные, желтые, синие. На "кубизм" очень много краски идет. Мы краску сами покупаем: "аквамарин", "сурик", "белило". Нам не дают белило… Мешки дают. А краски на свои покупаем…"
"Да, да,- кивнула гусыня, будто что понимает.- В наших учебных заведениях всюду так. У моей сестры мальчик во второй класс ходит. Одни расходы. А говорят: бесплатное обучение…"
"Жизнь дешевле не будет,- пообещал голодный дедок и зашуршал газетой.-Вот пожалуйста… У нас кукуруза - царица полей. А в Японии, пишут, уже воздухом торговать начали…"
Гусыня о цене на японский воздух не стала спрашивать.
Зевнула. Бог мой! Зевнула. Вагон дернулся, покатил. Стучите, колеса, стучите. Спи, не проснись, спи, спи. Дедок нас оставит. Усы прокуренные. Выйдет, выйдет сейчас, не утерпит, подышит дымком, в окно поглядит, о воздухе из Японии помечтает. А ты спи, спи, усни, гусыня моя. Пусть тебя ангелы заберут на небо. Вот так, так, ладошку свою под щеку положи. Ты летишь, ты на небе уже. Там твое счастье, там сноха тебе двойню уже родила. Ты к ней и без сумки доедешь. Не обеднеешь - я знаю, знаю. Такие, как ты, на белой скатерти хлеб белый с маслом едят, на хрущевых спят. Хрущевы худых не любят, Хрущевы толстых любят. Спи, спи, моя гусочка. Вот и дедок спичками загремел. Иди, иди, покури натощак, читатель задроченый. Иди, не гляди на меня. Я тоже сплю, я глаза закрыла, я покой гу сочки стерегу. Уходи, уходи! Стучи колесами, дизель, спи, спи, гусыня. Тебе сейчас сладкий сон снится. Ты свекровью не хочешь быть, ты еще сама молодая, ты сама еще погулять хочешь. Гуляла, гуляла в Сочах с офицером. На базар с ним ходила. Офицер тебе персики покупал, по пятнадцать рублей за кило, помидоры тебе покупал. Ты о таком женихе всю свою жизнь мечтала. Он тебе по ночам снился, когда ты уснуть не могла на перине. На! На! Посмотри на него! Вот он пришел к тебе, твой офицер. Обними его, поцелуй, сапоги сними офицерские. И он тебя поцелует, в правую грудь поцелует, левой у тебя нет и не было никогда. Спи, спи. Вот так, вот он, твой узелок - платочек вышитый. Отпусти, отпусти его. Поцелуй офицера, и ноги, ноги ослабь, ты мешаешь ему. Ему сумка твоя не нужна. Вот так, так, сумка вам не нужна. Ты с офицером лежишь, на мягкой перине лежишь. Он целует тебя. Как он сладко тебя целует-усы у него мягче крыла воробьиного. Тебе хорошо, тебе хорошо с ним. Не буду, не буду на вас смотреть, мешать вам не буду. Все, все, прощай, теща тамбовская! Я ухожу, мне надо уйти. Вот дома алуатские побежали. Дедок уже покурил, сейчас вернется; он в тот тамбур пошел, мне с ним видаться не надо; я в этот пойду. Все, все - меня нет, ухожу. Скорее стучите, колеса: сейчас Алу- ат будет, я пересяду на ахиллейский, меня Ббгдан мой ждет. Прощай, прощай! Сейчас выйду. Ночь меня спрячет, ночь спасет. Как медленно поезд идет, очень медленно. И дверь не открыть. Нет, воздухом двери закрыты. А если попробовать? Нет, нет, крепко закрыты.
"Может, помочь тебе?" - кнутом стеганул по спине чужой голос.
Прощай, воля, Сабина, прощай удача…
Двое стояли в шинелях. Один брюхатый с усами кошачьими, второй горбоносый, облизывал красные губы.
"Помочь, спрашиваю?" - еще раз спросил.
Все. Все. Не успею. Сейчас дверь откроется. Воздух шумит. Угадал, черт казенный, рукой двер^ от меня заслонил,
"Не спеши, не спеши! Дай на тебя посмотреть…- И подмигнул усатому,-Петь! А овечка каракулевая…"
Петя поправил ремень на шинели.
"Сумка - тоже, ниче… - И ко мне подошел:-Где ты ее взяла?"
"Моя! Моя эта сумка! Моя, люди добрые…"
"Мы - добрые. Эт-то то-о-очно! - сказал горбоносый и подтолкнул меня обратно в вагон, дохнул в щеку вином кислым: -Так! У кого ты сумку взяла?"
"Моя это сумка. Моя…"
Бог мой, хоть бы гусыня сейчас не проснулась.
Нет-Бог меня больше не слышал. Криком гусыня кричала, хлопала крыльями.
"Милиция! Обокрали! - кричала.- Меня обокрали!.."
Усатый на лавку сел.
"Успокойтесь, гражданка. Ваша сумка?"
Гусыня в ручки вцепилась, глаза вскинула:
"А деньги? Деньги! Сыну! Мой сын офицер! Товарищ сержант! Деньги… Мои… кровные… Моим трудом заработанные! Она! Она! Воровка! Украла! - И вцепилась мне в волосы. Я не могла увернуться, лицо ее поганое расцарапать: держал меня за руку горбоносый.- Воровка! Воровка! - кричала гусыня.-Мои кровные… Деньги! Мои!"
Дедок коленки поджал, ладошки потер друг о дружку, зацокал зубами:
"Я сразу… Я сразу, товарищ сержант… Я ее раскусил сразу, художницу эту. "Кубизм" эту… Зна-а-аем мы ваш "кубизм"! Жизни от вас нима, ворюги! "Кубизм" зна-а-аем…"
"Что ты знаешь, душа газетная? Заглохни, огарок хренов! Ты ее _ сам обокрал!"
"Я? - язык прищемил дедок.- Я? Товарищ… Товарищ сержант. Я сорок лет…"
"Разберемся!" -поднял руку усатый.
"Эт-то точно!" - кивнул горбоносый, и глаза его скользкие полезли щупать меня, голодным зверем полезли за пазуху. Нет, не хочу. Не дамся меня ощупывать. Подавись ты своими Хрущевыми.
"На! -бросила я платочек гусыне,- возьми свои трудовые!"
Горбатым станет трудовой человек, чтобы столько иметь. Много в платочке было хрущевых: коричневые, зеленые, красные были…
"Два, три, четыре, восемь,- считала гусыня и голову вскинула:- Товарищ сержант! Сто рублей не хватает…"
"Куб - бизм!" - лязгнул зубами дедок. Еще что-то сказал. Не услышала я, вырвалась, схватила гусыню за горло.
"Сто? Ах, ты, гнида поганая! Гнида! Гнида! Чтоб ты сдохла!"
Горбоносый меня оттащил, я вырывалась, кричала:
"Брешет она! Брешет, паскуда! Я ей все отдала! Все! Все! Паскуда! Гнида! Гнида!.."
"Та-а-ак! Разберемсь, разберемсь.,." - Усатый начал писать, лоб свой наморщил, будто думать умеет.
"Что пишешь? Что пишешь? - я закричала.- Начальник! Я все отдала! Все! Что пишешь? Не пиши! Ты неправильно пишешь! Ты карандаш не в ту руку взял…"
"Поговори, поговори у меня,- огрызнулся усатый и на дедка глянул: - Свидетель! Как ваша фамилия?"
"Я свидетель? Я? - оглянулся в окно дедок.- Нет! Я в свидетели не пойду. На словах- скажу, а в свидетели, не-е-т…"
"Постой, постой, дед! - горбоносый вмешался.- Ты видел, как дело было?"
"Я б и вас не видал, када б вы не пришли".
"Отказываетесь, значит, от показаний?" - спросил горбоносый, но без обиды.
"Категорически! - замахал руками дедок.-На словах -пожалуйста. В свидетели - категорически!" - И в угол забился, газетку раскрыл, про японский воздух начал читать…
Усатый бумагу спрятал и на гусыню взглянул:
"Значит, так… Вам, как пострадавшей, придется выйти… Сейчас остановка будет. Пятнадцатое отделение. Напишете, сколько у вас денег пропало…"
"Ой! Ой! - захлопала крыльями теща.тамбовская.- Бог с ними, со ста рублями… Товарищ сержант… Бог с ними. Пусть подавится… Мне к сыну надо… Мне на свадьбу… Сын женится… Вот телеграмма".
"Ладно, дело ваше.,.- отмахнулся усатый и за руку меня взял: - Двигай1"
В тамбур вышли. Толкнули меня к двери. Закурили, шепотом разговаривать начали. Дизель шел, не было остановки.
Ночь на мою душу упала, темная ночь. Куда я еду? Куда? Мне к Богдану надо. Богдан меня дожидается. Он один. Ему одному долго нельзя быть. Бог мой…
Поглядела на них, в глаза поглядела:
"Отпустите! Молодые! Красивые! Удачи вам пожелаю! Счастья, здоровья! Большими бирэво стать пожелаю! Отпустите! Я все ей отдала. Сумку и деньги отдала… Я сто рублей не взяла… У нее совести нет…"
"А когда денег много, совесть не надо,- горбоносый мне улыбнулся, сладко так улыбнулся. И усатому подмигнул: - А? Вишенка, Петь…"
Усатый зевнул:
"Смотри, может червивая".
"Проверим…"
Дизель остановился.
Горбоносый толкнул меня к двери. Крикнул усатому: - "Ахил- лейским вернусь…"
И потянул меня за собой в темень ночную.
"Идем, идем,- зашептал.- Дознание проведем… Не боись… Что дрожишь? Не дрожи, моя вишенка…- Обнял меня, псиной от него пахло, вином пахло. Я увернуться хотела, я убежать хотела. Где мы? Что это за станция? Сроду тут не была. Темень, черная темень вокруг. Огонек далеко-далеко на небе горит.
"Стой! Куда ты меня ведешь? Подожди…"
Не ответил, тянул меня за руку.
"Отпусти. Я прошу… На сто лет тебе счастья желаю. Отпусти… Я отдала… Я все отдала…"
"Все? - спросил горбоносый.- Нет, все ты не отдала… Кое-что у тебя еще есть…"
"Пусти. Ну?.."
Не отпустил. Я споткнулась, упала.
"Больно… Пусти… Не убегу я… Пусти…/.
"Кто тебя знает? У тебя ножки хорошие… Быстрые ножки…- И дернул за руку: - Вставай! Не рыпайся. Протокол у меня… Факт с поличным… Секешь, вишенка?" - И дальше меня потянул. Я голову в небо подняла. С неба иголки колючие падают. Бог! Бог! Защити меня! Спрячь меня!
