— Увы, вопросы слишком важны, поэтому мне нужен весь Сенат. Однако спасибо вам, пожалуй, я встречусь с сенатором сегодня. И не надо повозок, мне бы хотелось пройтись пешком. — Алов сама удивилась вычурности произнесенной фразы.
Солнце между тем поднималось, наполняя улицы города светом и жизнью. Поначалу гулкие и пустые, они становились все более людными и шумными. Сновали туда-сюда посыльные, прохаживались вышедшие на прогулку горожанки, торговцы выставляли товар на прилавки, спрятанные в обширных галереях. Алов медленно ступала по черной базальтовой мостовой, а перед глазами ее развертывались величественные панорамы Вечного города.
Он был совсем иной. Цвета — иссиня-черные мостовые и белоснежные здания, увитые сиреневым плющом; природа — мощные пальмы, огромные сосны, темные лавровые деревья; люди — важные, неторопливые, приветливые — все составляло разительный контраст со столицей. Мрачный Западный Симиус — задымленный бурый лабиринт с башнями, похожими на скелеты, и обожженный Восточный — зловонный муравейник цвета угля и пепла, иссушенный солнцем и покрытый пылью пустынь. Именно такими они теперь вспоминались ей — города-близнецы, такие непохожие, но одинаковые в своей людоедской сути. Алов помнила, как приятно бывало посетить Неаполис и другие города-государства, рассеянные по островам Мраморного моря, как неспешна и безоблачна жизнь их жителей. А Ромулус — один из древнейших городов мира, и, несомненно, самый величественный — был и самым неспешным и безоблачным.
Мощеная дорога вдруг вырвалась из мраморного каньона улицы и зазмеилась по обширному парку, больше похожему на лес.
— Это сад Флавиев, госпожа, — сказал носильщик. — Мы скоро прибудем на место.
— Теперь я могу вас покинуть, принцесса, — Алов вздрогнула, услышав родную речь. — Здесь вы в безопасности, я пока не нужен вам больше.
— Куда ты собрался?
— В Ульпилу. Мне нужно навестить брата Памфилия. Завтра я вернусь.
Алов только всплеснула руками.
— Ну… хорошо.
Конечно, она могла приказать ему остаться. Но смысла в этом не было никакого. Киви был прав: здесь, на земле сенатора, угрозу ей мог бы составить только сам сенатор. А в этом случае не помог бы и Киви.
Дорога взмыла по склону невысокого холма и, пройдя под величественной резной аркой, разлетелась небольшой площадью, обрамленной всевозможными зданиями одно изысканнее другого. Возглавлял ансамбль дворец влиятельнейшей семьи Флавиев. Трехэтажный, украшенный колоннами из розового мрамора дом затмевал своей пышностью все постройки Ромулуса, которые Алов довелось увидеть.
Несколько слуг толпились в тени крыльца, оживленно беседуя. Заметив гостей, они замолчали, а затем вышли навстречу.
— Приветствую вас, принцесса! — самый старый слуга поклонился, а за ним остальные. — Сенатор ждет вас!
Вот так дела. Оказывается, портовый чиновник успел предупредить Флавия. Интересно, кого еще он проинформировал.
Марк Юлий Флавий, старший сенатор Ромулуса, один из богатейших людей империи, готовился отобедать. Столы накрыли прямо в атрии рядом с фонтаном.
— Ах! Принцесса! — хозяин встал из-за стола, отбросив золотую вилку. — Не выразить в словах, как я рад вашему визиту.
— Я тоже весьма рада посетить ваш прекрасный дом, уважаемый сенатор.
— Извольте разделить со мною трапезу! Я сегодня один, все родичи выехали за город. — Флавий широким жестом обвел столы, уставленные всевозможными блюдами. Да он Ярелла за пояс заткнет по прожорливости, даром, что такой сухощавый.
Обед был вкусен, но нескончаем. Слуги незаметно приходили и уходили, блюда сменяли одно другое. Алов уже вполне насытилась, но крошечный Ярелл в ее голове все подначивал попробовать то и это. Тем более что Флавий не говорил ничего, только жевал, и тишина усугубляла желание есть. В конце концов, подали фрукты — она вздохнула с облегчением.
Сенатор развалился на подушках и принялся поглощать мелкий желтый виноград.
— Сожалею о вашем горе, принцесса.
Конечно, он уже все знает, получил весточку уж дня три тому назад, не меньше.
— Благодарю вас. Вы, должно быть, понимаете цель моего визита.
— Конечно, — Флавий сделал чрезмерно длинную паузу, будто желая, чтобы она сама начала говорить. — Вы прибыли, чтобы от имени вашего отца-императора просить Ромулус о поддержке. Поддержке войском.
Алов кивнула, улыбнувшись. Они уже, несомненно, все обсудили и уже приняли решение. Все, что сейчас происходит и будет происходить — это формальность и дань любви ромелийцев к процедурам и церемониям. Ее встреча с сенаторами ничего уже не изменит.
— Ваша проницательность заслуживает глубочайшего уважения, — да что за обороты лезут на язык, откуда они вообще. — Все именно так. Поэтому я должна выступить в сенате.
— Боюсь, это возможно лишь завтра. Да вы это знаете и без меня. Праздник, — Флавий пожал плечами, изобразив виноватое выражение лица. — Впрочем, не волнуйтесь, завтра все будут уже здесь. Я надеюсь, вы не откажете мне в уважении заночевать у меня.
— Благодарю за приглашение, сенатор, с превеликим удовольствием.
Что за слово такое «превеликим».
Корабль к полудню принялся раскачиваться как пьяный. Именно качка всегда отвращала Вишванатана от водных путешествий. Тошнота вцепилась в горло невидимыми руками. Какое-то время он боролся с омерзительным чувством, но оно взяло верх. Надо бы пойти проветриться.
Солнце вблизи зенита было размытым пятном, а остальное небо светилось равномерным белым светом, затянутое тонким, но плотным слоем облаков. Свежий ветер и вид окружающего мира немного привел его в чувство.
Несчастный Умар погиб. Рана оказалась слишком глубокой, он мгновенно потерял огромное количество крови. Проклятый Реджеп-бей тоже умер, и это немного уменьшало горечь потери. Никогда еще Вишванатан не наблюдал насильственную смерть человека в такой близости, а тем более смерть своего собственного телохранителя, и никогда еще не заходил так далеко на допросах, поэтому до сих пор переживал это событие.
Когда схватка закончилась, он приказал карликам принести веревку и связать бывшего хозяина. Те повиновались беспрекословно. Вишванатан собственноручно проверил узлы и даже проявил милосердие, крепко перетянув отрубленную руку для остановки кровотечения, а потом взялся за допрос.
Реджеп-бей был бледен, но держал себя гордо, не впадая в панику.
— Тебе все равно конец, цветочник, — сказал он. — Можешь убивать меня, но ты все равно труп. Теперь Аль-Ансар точно не спустит тебе этого. Тебя найдут.
— Кто?
— Мои братья.
— Кто они?
— Помощники. Защитники истинной веры.
— Кто они?
Реджеп-бей улыбнулся своими гнилыми зубами.
— Ты узнаешь это за миг до смерти, цветочник.
— Кто они?
— Ты узнаешь.
— Кто они, говори.
Хозяин рассмеялся.
— Так вот зачем ты здесь. Ты хочешь знать.
Вишванатан молчал.
— Я ничего не скажу, — продолжил хозяин.
— Увидим, — Вишванатан вынул принесенный из хозяйской коллекции изящный стилет и принялся калить его над свечой.
— Я не боюсь боли, — сказал Реджеп-бей. — Можешь пытать меня сколько угодно. Защитникам веры не ведом страх и страдание…
— Видишь ли, — перебил его сыщик. — Я цветочник, как ты заметил. У меня другая вера. И боль другая, — он нащупал нужную точку чуть пониже колена и аккуратно погрузил туда спицу совсем неглубоко.
От крика, казалось, обвалится потолок. Реджеп-бей не ожидал, что маленький укол будет так болезнен. Вишванатан обучался своему искусству у лучшего врача города Вайшьянату, и знал о человеческом теле все. На диво медицина Юга — страны, где жизни людей ценятся дешевле горсти орехов — превосходила познания любых других целителей царства Раджнапали, уж не говоря о Западе, где тело до сих пор было запретным и загадочным даром богов, неподвластным человеческому разуму.
— Имена, — Вишванатан вытащил иглу. — Говори.
— Отправляйся к шайтанам, грязная свинья! — Реджеп-бей разразился проклятиями. — Да отсохнут руки твои, и глаза твои да выклюют грифы! Да покроют тебя гнойные язвы… — вопль снова сотряс дом.
Дождавшись, когда хозяин отдышится и откроет глаза, Вишванатан спросил снова:
— Имена?
Ответом было лишь злобное сопение.
— Что ж, полагаю, ноги тебе больше не нужны. Я заберу их.
Вишванатан зашел хозяину за спину, отсчитал нужный позвонок, приставил к нему свой стилет и прошептал на ухо:
— Смотри.
Последовавший крик был скорее воплем ужаса, чем боли: Реджеп-бей осознал, что нижняя половина тела вдруг исчезла. Он видел ее там, где она должна была быть — но не чувствовал! Даже мучительная боль в ногах исчезла. Он не мог пошевелить ступнями, он не ощущал веревок, стягивающих лодыжки. Но самое ужасное было впереди: проклятый цветочник вытащил пилу и принялся отпиливать ему ногу, как бревно, а он этого не чувствовал! Этого он уж не мог перенести, и сознание его помутилось.
