Услышавъ необыкновенную толкотню и движеніе внизу, мистриссъ Родонъ Кроли, пораженная сильнѣйшимъ негодованіемъ на безстыдство прислуги, неотвѣчавшей на ея многократный призывъ, накинула на плеча свои утренній пеньюаръ, и величественно сошла въ гостиную, откуда слышался этотъ демонскій гвалтъ.
Тамъ кухарка съ грязнымъ лицомъ и въ засаленомъ передникѣ, сидѣла на прекрасной ситцовой софѣ подлѣ мистриссъ Регтльсъ, которую подчивала мараскиномъ. Вертлявый пажъ, еще недавно разносившій розовыя записочки мистриссъ Кроли, и проворно вилявшій около ея маленькой коляски, запускалъ свои пальцы въ банку съ малиновымъ вареньемъ; каммердинеръ серьёзно разговаривалъ съ мистеромъ Реггльсомъ, котораго лицо выражало глубокое разстройство и печаль — и увы! хотя дверь была отворена, и Ребекка уже нѣсколько разъ топала своей миньятюрной ножкой, никто изъ слугъ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на присутствіе миледи.
— Еще рюмочку, голубушка! говорила кухарка, обращаясь къ мистриссъ Реггльсъ, когда Ребекка стояла среди комнаты.
— Симпсонъ! Троттеръ! кричала раздраженная миледи. Какъ вы смѣсте здѣсь оставаться, когда слышите мой голосъ? Какъ вы смѣете сидѣть въ моемъ присутствіи? Гдѣ моя горничная?
Пажъ встрепенулся и поспѣшилъ высвободить изъ банки свои пальцы, но кухарка храбро додила свой стаканъ, и еще храбрѣе уставила глаза на мистриссъ Кроли. Ликеръ, повидимому, возбудилъ въ ней яростное присутствіе духа.
— Ваша софа! поди-ка-ты какія новости! сказала кухарка. Я сижу на софѣ мистриссъ Реггльсъ, не на вашей. Иистриссъ Реггльсъ, не шевелись, моя голубушка, не тревожься. Я сижу на собственной софѣ мистера и мистриссъ Реггльсъ; они купили ее на честныя деыежки, и дорого она имъ стоитъ, охъ какъ дорого! Какъ вы думаете, мистриссъ Реггльсъ, если я буду тутъ сидѣть до тѣхъ поръ, пока заплатятъ мое жалованье, долго-ли я просижу? Ха, ха, ха!
И затѣмъ кухарка налила себѣ другой стаканчикъ сладкаго ликера, и выпила его съ отвратительной злостью.
— Троттеръ! Симпсонъ! Вытолкайте эту пьяницу, кричала мистриссъ Кроли.
— Вытолкайте ее сами, если есть охота, сказалъ Троттеръ, каммердинеръ. Заплатите намъ деньги и, пожалуй, гоните всю прислугу. Мы знаемъ, добра нечего ждать отъ васъ.
— Неужели всѣ вы сговорились обижать меня? кричала Ребекка съ ужасающимъ неистовствомъ. Вотъ погодите, какъ скоро воротится мистеръ Кроли…
Но при этомъ слуги разразились такимъ адскимъ хохотомъ, что въ комнатѣ задребезжали стекла. Одинъ только мистеръ Реггльсъ, скромный и печальный, не принималъ участія въ отвратительной сценѣ.
— Мистеръ Кроли не воротится, сударыня, если вамъ угодно знать, сказалъ каммердинеръ. Онъ присылалъ сюда за своими вещами, но я не отдалъ ничего, хотя мистеръ Реггльсъ и совѣтовалъ отдать. Заплатите намъ жалованье, и мы уйдемъ. Я тутъ не останусь. Заплатите намъ жалованье, заплатите.
Каммердинеръ былъ пьянъ: это доказывали его багровыя щеки и дерзкій языкъ.
— Мистеръ Реггльсъ, сказала Бекки въ припадкѣ ужаснаго отчаянія, неужели вы не защитите меня отъ этихъ пьяницъ.
— Не буянь, Троттеръ, сдѣлай милость! сказалъ пажъ, сжалившійся надъ плачевнымъ состояніемъ своей миледи, и желавшій показать, что титулъ пьяницы къ нему никакъ не можетъ относиться.
— Мистриссъ Кроли, мистриссъ Кроли! воскликнулъ наконецъ мистеръ Реггльсъ. Думалъ ли я дожить до такого несчастнаго дня! Я знаю вашу фамилію съ дѣтскихъ лѣтъ. Тридцать лѣтъ былъ я каммердинеромъ у миссъ Матильды Кроли, и не грезилось мнѣ даже во снѣ, что одинъ изъ членовъ этой фамиліи раззоритъ меня въ конецъ… да, въ конецъ! говорилъ бѣдняга, заливаясь горькими слезами. Будетъ ли мнѣ отъ васъ какая-нибудь плата? Вы жили въ этомъ домѣ четыре года, кушали мой хлѣбъ, пользовались моею мебелью. Одного молока и масла вы набрали на мой счетъ больше чѣмъ на сотню фунтовъ стерлииговъ, а сколько пошло на васъ муки, яицъ и сливокъ въ эти четыре года! Одна ваша комнатпая собачка проѣдала больше, чѣмъ шиллингъ въ сутки!
— Зато она не заботилась о своей собственной плоти и крови, перебила кухарка. Вѣдь ея ребёнокъ умеръ бы съ голоду, если бы я за нимъ не ходила.
— Его отдали въ пріютъ, кухарка, слышала ты это? сказалъ Троттеръ.
Между-тѣмъ честный Реггльсъ продолжалъ плачевнымъ тономъ исчислять свои убытки… Все;,что онъ говорилъ, было справедливо: Бекки и мужъ ея раззорили его въ конецъ. Каждую недѣлю со всѣхъ сторонъ приходили къ нему новые счеты, и онъ даже рисковалъ быть выгнаннымъ изъ собственнаго дома, такъ-какъ имѣлъ несчастіе вездѣ поручаться за фамилію Кроли. Его слезы и жалобы, повидимому, еще больше растревожяли Ребекку.
— Всѣ вы противъ меня, всѣ до одного! сказала она раздраженнымъ тономъ. Чего же вы хотите? Не расплачиваться же мнѣ съ вами въ воскресенье. Приходите завтра, и каждый изъ васъ получитъ все до копѣйки… Я думала, мужъ мой разсчиталъ васъ. вхВсе-равно; разсчитаетъ завтра. Увѣряю васъ честью, сегодня поутру онъ вышелъ изъ дома съ двумя тысячами фунтовъ въ карманѣ. Мнѣ онъ не оставилъ ничего. Обратитесь къ нему. Дайте мнѣ шляпку и шаль; я пойду къ нему. Была ссора между нами сегодня поутру… вы знаете это всѣ. Даю честное слово, что онъ расплатится со всѣми… Онъ получилъ хорошее мѣсто. Сейчасъ къ нему иду.
Эта смѣлая рѣчь сильно подѣйствовала на мистера Реггльса и на всѣхъ присутствующихъ. Онѣ переглянулись съ великимъ изумленіемъ другъ на друга, когда мистриссъ Бекки, величественная и страшная въ своемъ гнѣвѣ, вышла изъ гостиной. Она пошла къ себѣ наверхъ, и одѣлась на этотъ разъ безъ помощи своей французской служанки. Затѣмъ она пошла въ кабинетъ Родона, и увидѣла тутъ нѣсколько узловъ и чемоданъ съ надписью, сдѣланною карандашомъ: «отослать ко мнѣ по первомъ востребованіи». Затѣмъ мистриссъ Кроли направила свои шаги на чердакъ, въ каморку, гдѣ жила ея горничная; всѣ шкафы были опорожнены тутъ, и не осталось ни одной вещицы послѣ форсированнаго бѣгства этой служанки. Ребекка вспомнила о брильянтахъ, брошенныхъ ею на полъ, и страшная истина со всѣми подробностями обрисовалась передъ ея умственнымъ взоромъ.
— Великій Боже! вскричала она въ припадкѣ страшнаго отчаянія, — какая бѣдственная, непостижимо-злосчастная судьба! Быть такъ близко къ счастью, и потерять все, все въ одну минуту!.. Но неужели я слишкомъ опоздала? Нѣтъ, еще можно попытаться.
Она одѣлась на скорую руку, и вышла изъ дома, неоскорбляемая на этотъ разъ дерзостью прислуги; но вышла одна, безъ человѣка. Было четыре часа. Быстро бѣжала она изъ улицы въ улицу, изъ переулка въ переулокъ (извощика нанять было не на что) и остановилась перевести духъ только на Большой Гигантской уллцѣ, передъ домомъ сэра Питта Кроли.
— Дома ли леди Дженни Кроли?
— Нѣтъ. Она въ церкви.
Бекки не смутилась. Сэръ Питтъ былъ въ кабинетѣ, и приказалъ никого не принимать, но ей надобно же было его видѣть; она прдскользнула мимо ливрейнаго лакея, и очутилась въ комнатѣ сэра Питта, прежде чѣмъ изумленный баронетъ положилъ на столъ прочитанную газету.
Онъ покраснѣлъ и отпрянулъ на спинку креселъ съ видомъ величайшаго волненія и страха.
— Не смотрите на меня такими ужасными глазами; начала Ребекка; я не преступна, Питтъ, дорогой; безцѣнный Питть… вы были когда-то моимъ покровителемъ и другомъ. Клянусь небомъ, я не преступна, хотя всѣ наружныя обстоятельства обвиняютъ меня… и въ какую минуту, Боже мой, въ какую минуту! когда всѣ мой надежды готовы были исполниться, и блистательная каррьера ожидала насъ впереди!
— Правда ли это, что я вижу въ нынѣшней газетѣ? сказалъ Питтъ, указывая на параграфъ, поразившій его необыкновеннымъ изумленіемъ.
— Совершенная правда. Лордъ Стейнъ извѣстилъ меня объ этомъ еще въ пятницу, наканунѣ этого роковаго бала. Онъ обѣщалъ это мѣсто еще за шесть мѣсяцевъ. Мистеръ Мартиръ, колоніальный секретарь, сказалъ вчера милорду, что уже сдѣланы всѣ распоряженія по этому дѣлу. Послѣдовалъ несчастный арестъ, и за нимъ — ужасная встрѣча. Вся моя вина лишь въ томъ, что я слишкомъ старалась и хлопотала объ интересахъ Родона. Лордъ Стейнъ былъ у меня и прежде больше сотни разъ. Признаюсь откровенно; у меня были деньги, о которыхъ ничего не зналъ Родонъ. Развѣ вы не знаете, какъ онъ безпеченъ? Могла ли я отдавать въ его распоряженіе эти суммы?
И такъ далѣе. Исторія вышла складная, стройная, обставленпая весьма искусно мног ими поэтическими подробностями. Сэръ Питтъ слушалъ, мигалъ и не вѣрилъ ушамъ, Бекки признавалась откровенно, хотя съ глубокимъ сокрушеніемъ, что уже давно подмѣтила особенную привязанность къ себѣ лорда Стейна (при этомъ имени баронетъ покраснѣлъ); но, совершенно увѣренная въ своей добродѣтели, рѣшилась воспользоваться этимъ обстоятельствомъ къ возвышенію чести и достоинства фамиліи.
