– Конечно, если одеть ее в туалеты от Диора… – язвила дочь…
Если и было на свете что-то невозможное – так это смутить Звягина.
– Диор нам не по карману, – без сожаления объявил он Кларе очевидное. – И ладно. Простое правило: носить надо не самые красивые и модные вещи, а те, в которых ты сама выглядишь красивой и привлекательной. Лучше прекрасная золушка, чем уродливая миллионерша, не согласна?
Клара возразила в том духе, что лучше прекрасная миллионерша. Задетый Звягин (теоретически подковавшись до уровня едва не законодателя мод) в ответ перекроил ее спрессованное расписание и загнал строптивицу на курсы кройки и шитья: «Вот и шей себе что хочешь».
– Без фирменных тряпок сейчас никуда не денешься, – упорствовала Клара.
– Лучшая одежда для таких, как ты – смирительная рубашка! – негодовал Звягин. – Нет ничего нелепее самоходной вешалки из ателье мод! Никогда царица Савская не надела бы брюки «диско» или короткую юбку: у нее были кривые ноги – а худо-бедно она слыла красивейшей в мире. Для тебя изобретены свободные сверху брюки, шея длинная – ворот раскрыть, талию перетянуть широким поясом…
– Их никто не носит!
– А ты будешь! Или тебе это все надоело? – зловеще спросил он.
Клара ослепительно улыбнулась и поставила ноги в первую позицию.
– Не надоело, Леонид Борисович, – вкрадчиво прошелестела она. – Я буду паинькой. Я буду ходить в казацких шароварах и перетягиваться офицерским ремнем. Вы меня не бросите?
– Браво первая валторна! – изумился Звягин. – Теперь ты понимаешь, что форма определяет содержание?
Она вынула из духовки горячий пирог, принесла специально купленный высокий стакан с ледяным молоком. Выпятила грудь, присела «пистолетиком» на одной ноге; брякнула:
– Хочу сменить работу… Не очень-то приятно, знаете, когда в тебя за спиной тычут пальцем и пристают с расспросами…
– Отрезать прошлое, – согласился Звягин. – Потерпи до лета. А швейную машинку – в кредит – чтоб купила с получки!
– Денег не хватит…
– Одолжу.
Весь вечер дома он просидел перед телевизором, мрачен и задумчив. Жена ни о чем не спрашивала и пропускала ошибки в проверяемых тетрадях.
– Доигрался? – не выдержала она за ужином. – Заморочил девочке голову?
– Весна, – заступилась дочка. – Я бы на ее месте тоже в тебя влюбилась, – нахально заявила она. Звягин хлюпнул молоком, беспечно свистнул и подвел итог:
– Пожалуй, хватит. Собственно, немного и осталось.
Ночью он сидел на кухне и красным фломастером аккуратно зачерчивал пункты своего плана, составленного полгода назад. Оставалось немного.
– Нормально, – сказал тренер.
– Совсем иное дело, – сказала балерина.
– Хорошо, пусть осенью приходит, – сказал начальник отдела кадров радиозавода.
– Готовить умеет? – спросил археолог. – А лопатой работать может? Только платим мы в экспедиции немного, учтите. И пусть принесет с работы справку об отпуске.
Первого мая Звягин велел Кларе начать отращивать волосы: «Хватит». А на Черное море она поедет бесплатно – в археологическую экспедицию: вода, солнце, физические нагрузки и общество. Нет, никаких хлопот – достаточно было зайти в Институт археологии. Клара посмотрела в сторону и сунула ему в руки сверток.
– Это еще что? – удивился Звягин, разворачивая свитер.
– С праздником, – сказала Клара.
– Зачем?
Она стояла на фоне окна, сияющего майской голубизной, – стройная, мило очкастенькая, печальная.
– Не бойтесь, это недорого, я сама связала… Давайте погуляем… Погода хорошая, праздник… Я вас долго не задержу.
Второго мая, на дежурстве, между вызовами, Звягин играл в шахматы на двух досках – с Гришей и Джахадзе. Гриша продул быстро и пошел на кухню жарить бифштексы и накрывать стол.
– С хорошей девушкой ты вчера гулял по Петроградской, – по-свойски одобрил Джахадзе, зевая белого слона.
– У каждого свое хобби, – улыбнулся Звягин. – Шах. – Явился Гриша, делая метрдотельский приглашающий жест, но вместо формулы: «Пожалуйте к столу» врубился селектор:
– Десять тридцать два, на выезд. Черная речка, падение с высоты.
– Мат, – объявил Звягин, вставая. – Если до возвращения кто съест мое мясо, пусть пеняет на себя – растерзаю.
Спустился по лестнице и пошел к машине – прямой, беспечный, легко обогнав Гришу своей внешне медлительной походкой.
…В августе, вернувшись с семьей из отпуска, Звягин достал из почтового ящика два письма от Клары.
«…Здесь так чудесно, море, солнце, рядом виноградники, ем виноград корзинами и толстею… волосы растут так быстро… народ замечательный, столько интересного… сделала штангу из ручки лопаты и мешков с песком… неужели это все правда…
Помните, вы говорили, что у меня «царапучее имя»? Ну, так уж если быть другим человеком, пусть я буду не Кларой, а Клавой, – подумаешь, всего одна буква. Приеду обратно – сменю паспорт, и дело с концом. Это, конечно, смешно, но у меня такое чувство, будто прежнее имя не имеет отношения ко мне нынешней…
И вообще за мной тут один ухаживает, но пока не знаю…» «…Не бойтесь, я не собираюсь ни о чем таком личном вам писать, но мысленно я часто с вами разговариваю. Я перебираю прошедший год день за днем, вспоминаю вновь и вновь, переживаю, радуюсь и немножко грущу от того, что это все уже позади, навсегда, и никогда больше не повторится. Мне нечем с вами сквитаться, нечем отблагодарить, что я вам?.. Мысленно я говорю вам то, чего никогда не посмею сказать наяву, – и вы отвечаете мне то, чего никогда не ответите… И я спрашиваю вас: «Леонид Борисович, на что я вам сдалась? Почему вы подошли ко мне тогда, зачем возились со мной?» И вы отвечаете – я знаю, это так:
«Каждый порой мечтает о том, чтобы кто-то, сильный, умный и добрый, пришел на помощь в тяжелый час. Чтобы он понял твою душу, утешил горести, сказал, что все исправимо, – и исправил. Чтобы он был надежный и всемогущий, и с ним стало исполнимо и просто все, о чем мечтаешь. Чтобы он заряжал безграничной энергией, неколебимой верой, которых так не хватает человеку в борьбе с судьбой. Потому что все в жизни возможно, просто не хватает сил, или храбрости, или денег, или знания, или желания, или здоровья, и самому иногда не справиться.
Каждый мечтает порой о таком чуде. О везении. О помощи. О понимании. О всесильном и любящем друге-покровителе, который рассеет беду, отведет несчастье, с легкостью совершит невозможное. Выручит, спасет, не даст пропасть: улыбнется, ободрит, объяснит, и все сделает. И все будет хорошо… Это нужно человеку. Поэтому я здесь.»
Скажете, что я глупая девчонка, романтичные бредни, да?..» Звягин встал с дивана, растворил окно, засвистел было «Турецкий марш» и улыбнулся.
Вечерние тени закрыли набережную. Оглашая Фонтанку музыкой, прошел плоский прогулочный теплоход. Темная вода пахла осенью, моросью, дымом: отпуск кончился.
За спиной Звягина дочка прочитала лежавшие на столе письма, подошла и потерлась носом об его плечо.
– Просто я работаю волшебником, – полушепотом пропела она. – Папка, сделай меня кинозвездой, раз ты все можешь, а?
– Долго вас ждать с ужином? – закричала жена из кухни. Моя в ванной руки, Звягин иронизировал:
– Что за наказание! Невозможно делать то, что тебе интересно: мигом объявят благодетелем и начнут благодарить. За что?.. Если мне просто нравятся красивые женщины и не нравятся некрасивые. Нечего превращать меня в сказочную фею! А то начитаются сказок, идеалисты, и не видят нормальной жизни вокруг.
Глава IV
ИГРА В ИМПЕРАТОРА
«Мой папа самый сильный и храбрый. Его все любят и уважают. Он все может. Он всегда всем помогает. Он самый красивый и веселый. Он спасает людей. Он все знает. Его все знают и ценят. Он добрый и справедливый».
– Если ты не притрагивался к вещи два года – можешь смело выкидывать на помойку: она тебе не нужна, – сказал Звягин, спрыгивая со стремянки. Генеральная уборка достигла той кульминационной стадии, когда ничего еще не убрано, но все уже перевернуто и вывалено со своих мест.
Жена решительно отобрала у него пачку пожелтевших тетрадей:
– Не смей! Это Юркино сочинение в первом классе.
– Вольно же детям так идеализировать родителей, чтобы потом разочароваться в созданном идеале и вовсе их не уважать.
– Ну, тебе-то на неуважение жаловаться не приходится, – заметил сын, выволакивая из пыльных глубин антресолей два брезентовых мешка с разборной байдаркой.
– А за что нынешнему студенту уважать простого врача? – самоуничижительно хмыкнул Звягин. – Открытий не совершил, миллионов не нажил, карьеры не сделал. С точки зрения юных прагматиков из столичного университета я должен казаться неудачником. Нет?
Жена отставила швабру. Ее больное место было задето.
– С твоей головой и энергией давно б мог стать профессором, – сказала она. – Чего тебе не хватает – так это усидчивости!
