поскольку помогавший мне по хозяйству Джимми уже несколько недель как бросил меня. Но сперва я становлюсь свидетелем весьма характерной сцены.
Миссис Малланфи (глянув вглубь парадной – в сторону невидимой в потемках лестницы, а после наверх – на окно третьего или четвертого этажа). На себя бы посмотрели! Ишь какие чистюли! А у самих под кроватью грязища и одеяло, годами не стиранное. Что-то не видали мы ихнего одеяла на бельевой веревке!
(В открытом окне наверху – третий этаж слева – появляется голова: большая, мордастая, с рыжими патлами по бокам. Прямо под головой – необъятный бюст, выпирающий из пеньюара или халатика и условно прикрытый треугольником красно-коричневой клетчатой косынки.)
Рыжая. Чья бы корова мычала! У кого под печкой кучи золы, у кого рыбьи головы разбросаны по полу? А санитарная служба еще удивляется, откуда в нашем квартале зараза берется! (Голова исчезает.)
Миссис Малланфи (приосанившись и еще громче прежнего). Санитарную службу вспомнила? Санитарную службу! А ребенок твой от чего помер, не знаешь? То-то! Вся эта дифтерия от грязи, только от грязи! А мужик твой по три месяца из четырех бьет баклуши. А сынок твой, пьяница, приходит посередь ночи на рогах – ни лестницы найти не может, ни двери своей не помнит, ломится ко всем подряд, людям спать не дает! (Обращаясь к девахе с младенцем на руках.) Кажись, жарковато нынче, а? (Еще разок обмахивает метлой квадратный коврик под дверью.)
Деваха с младенцем. Ох, и не говорите… Терри! Терри! А ну отойди от дохлой кошки!
Рыжая (снова высовываясь в окно наверху). Сынок мой не угодил ей, видали? А насчет кто там баклуши бьет, так это твой муж уже три месяца без дела прохлаждается – все ждет забастовки, когда нормальных рабочих нету и хозяевам кто попало сгодится. А где мой сахар? Полгода назад в долг взяла и все вернуть не можешь? А соль, а крахмал, забыла? (Голова исчезает.)
Миссис Малланфи. Прохлаждается, значит? Скажи лучше, чья дочь пошла на панель! Знаем мы, почему вы переехали, на старом-то месте мужики бегали к вам, как на дежурство, пока на вас полицию не наслали! Еще и за жилье не платили. Поделом вас выставили на улицу вместе с вашей мебелью! А где банка кофе, которую я тебе одолжила? В понедельник ровно шесть недель стукнуло. Соль она мне припомнила! И дочь твоя гулящая – у мужчин деньги берет, и сын твой пропойца – на четвереньках домой возвращается, так-то!
* * *
Ну вот, вы сами все слышали. Поверьте, я не стал бы воспроизводить этот эпизод, как и большую часть из того, что последует далее, если бы все это странным образом не задевало меня, если бы эти глупые, бестолковые, в сущности, дикие и совершенно бессмысленные дрязги не были жизнью, самой настоящей жизнью, здесь и повсюду. Наблюдая подобные сцены и вслушиваясь в абсурдные перепалки, я спрашивал себя: ну хорошо, а в чем тогда смысл и назначение творчества, если оно не гнушается такой вот тривиальной чепухи?
Но вернемся к той же дверной приступке несколькими месяцами позже. Холодный, серый, по-вечернему темный ноябрьский день. Я пришел нанять миссис Малланфи: мне опять нужна помощь с уборкой. Перед входом маленькая Делия Малланфи – ей всего четыре, хотя старшей дочери уже за тридцать, – играет с каким-то мальчуганом «в семью» на загаженном тротуаре при свете дуговой уличной лампы: из-за ненастной погоды фонари зажигают рано.
– Давай сейчас как будто шесть и ты пришел домой, понял? – говорит девчушка.
Она распрямляется и отпихивает своего дружка подальше, расчищая место для сцены возвращения мужа. Мгновенно войдя в роль, он, шатаясь и спотыкаясь, приближается к ней и… Нет, вы послушайте!
– Эй, где мой ужин? Ах ты!.. Шесть часов, а у тебя стол не накрыт! Щас как врежу!.. – Свою угрозу он подкрепляет энергичным движением детской ручонки.
Не дожидаясь, чем завершится кульминационный момент, я встреваю с вопросом. В этой игре все слишком реалистично, и я боюсь, как бы он и впрямь не «врезал» ей, и наивно удивляюсь, откуда у карапузов такие познания.
Фасадную квартиру на третьем этаже справа от входа занимают миссис Малланфи, ее муж, их взрослая дочь и уже знакомая нам младшая, четырехлетняя. Папаша Малланфи, как я понял со слов своей не смолкающей ни на минуту миссис уборщицы, работает возчиком на подводе, но не постоянно, а от случая к случаю, по вдохновению так сказать. Корнелия, их старшая, то работает поденщицей, то шьет дома. Сама же миссис Малланфи скребет и моет везде и всюду, когда по доброй воле, когда от безысходности. Потому что на отца семейства, как я теперь точно знаю, ни в чем нельзя положиться. Этот вздорный и взбалмошный ирландец, с одной стороны, побаивается жены, а с другой – совершенно с ней не считается и все ее призывы пропускает мимо ушей. Честно говоря, я сам не понимаю до конца такого расклада, для меня в этом скрыта какая-то неразрешимая матримониальная тайна.
Поднимаясь по лестнице, я слышу голос миссис Малланфи и останавливаюсь из любопытства.
– Это кто же там взялся судить, у кого семья порядочная, а у кого не очень? Неужто Финнерти? Сами-то бог весть от какого корня пошли! Тоже мне семейка! Собственного сына сдали в приют! А за Малланфи не беспокойтесь, Малланфи – почтенный род. Малланфи вам своих предков назовут до десятого колена.
(Ого, подумал я, какая родословная! Повезло мне с уборщицей.)
Ответ из окна наверху не заставил себя ждать, и я до сих пор вспоминаю его с наслаждением:
– Почтенный род, говоришь? То-то твои племянницы тащат к тебе чужие вещи. Давно надо было заявить на них в полицию! И сама не лучше. Корчишь из себя мамашу девчонки, которая никакая
