Она тихо отворила дверь въ коридоръ. Руфь вскочила на ноги при первомъ скрипѣ замка. Губы ея стиснулись и онѣмѣли отъ бросившейся въ голову крови; казалось ей не выговорить ни слова. Она стояла прямо передъ мистриссъ Беллингемъ.
— Что съ нимъ, скажите мнѣ?
Въ первую минуту мистриссъ Беллингемъ была поражена этимъ бѣлымъ видѣніемъ, будто выросшимъ изъ пола. Но быстрый, надменный умъ ея въ мигъ сообразилъ дѣло. Это та самая женщина, которая увлекла въ развратъ ея сына; помѣшала ея любимому плану женить его на миссъ Донкомбъ; мало того, это настоящая причина его болѣзни и ея горькой, тоскливой тревоги; это смертельная опасность для него въ настоящее время. Если мистриссъ Беллингемъ когда-нибудь провинилась въ невѣжливости, не отвѣчая на вопросы, то это въ настоящемъ случаѣ. Съ минуту она колебалась не пройти ли ей молча. Но Руфь ждала и повторила вопросъ:
— Скажите мнѣ, ради-бога, что съ нимъ? будетъ ли онъ живъ?
Мистриссъ Беллингемъ подумала, что если она не отвѣтитъ, то пожалуй эта отчаянная женщина ворвется въ комнату.
— Онъ спалъ хорошо; ему лучше, выговорила она.
— Боже мой! благодарю тебя! прошептала Руфь, припадая спиною къ стѣнѣ.
Этого было уже слишкомъ. Это жалкое созданіе смѣетъ благодарить Бога за спасеніе сына мистриссъ Беллингемъ; точно она ему не чужая, что смѣетъ обращаться за него къ Богу. Мистриссъ Беллингемъ устремила на нее холодный, презрительный взглядъ, который вонзился въ Руфь какъ ледяная стрѣла и заставилъ ее съ трепетомъ отодвинуться.
— Послушайте, милая, произнесла мистриссъ Беллингемъ: — если въ васъ сохранилось еще хотя сколько-нибудь чувства и приличія, то надѣюсь, вы не станете покушаться войти въ эту комнату.
Она остановилась на минуту, ожидая отвѣта и почти увѣренная, что съ нею станутъ спорить. Но она худо понимала Руфь. Она не подозрѣвала довѣрчивой чистоты ея сердца. Руфь заключила, что все будетъ благополучно, если Беллингемъ останется живъ. Когда она ему понадобится, то онъ спроситъ о ней, пришлетъ за нею, будетъ тоскливо звать ее, пока все не уступитъ его упорному желанію. Въ настоящую минуту, думала она, онъ вѣроятно еще слишкомъ слабъ чтобы узнавать кто вокругъ него находится; хотя для нея было бы величайшимъ блаженствомъ хлопотать около него и прислуживать ему, но въ эту минуту она помышляла не о себѣ, а о немъ. Она смиренно посторонилась, давая дорогу мистриссъ Беллингемъ.
Тутъ пришла на верхъ мистриссъ Морганъ. Руфь все еще оставалась у двери, къ которой ее будто что-то приковывало.
— Послушайте, миссъ, право не годится торчать все у двери; вѣдь это совсѣмъ не хорошо. Мистриссъ Беллингемъ очень сердится на это; если всѣ такъ будутъ гнѣваться, то мой домъ получитъ дурную славу. Вѣдь я вамъ отвела на ночь комнату, гдѣ васъ никто не видѣлъ бы и не слышалъ; вѣдь я предупреждала васъ что за характеръ у мистриссъ Беллингемъ: — нѣтъ, нужно таки было сунуться ей на глаза! Не хорошо это, право не хорошо; не такой благодарности ожидала отъ васъ Дженни Морганъ.
Руфь, какъ пристыжонное дитя, пошла изъ коридора. Мистриссъ Морганъ послѣдовала за нею въ ея комнату, не переставая ворчать; потомъ, отведя по обыкновенію сердце самою жосткою бранью, прибавила смягченнымъ тономъ, уступая своей природной добротѣ:
— Будьте же доброе дитя, сидите вотъ тутъ. Немного погодя, я пришлю вамъ завтракъ и буду извѣщать васъ отъ времени до времени о здоровьи больного. Можете конечно пойти погулять, но только прошу васъ въ такомъ случаѣ выйти боковою дверью. Эдакъ можетъ-быть избѣжимъ скандала.
Весь этотъ день и послѣдовавшіе за нимъ дни Руфь оставалась какъ плѣнница, въ отведенной ей комнатѣ. Но по ночамъ, когда весь домъ погружался въ тишину, когда даже мышки, подобравъ крохи, быстро разбѣгались по норкамъ, Руфь тихонечко выходила изъ комнаты и подкравшись къ завѣтной двери, прижималась къ ней, въ надеждѣ хотя услышать звукъ милаго голоса. По тону этого голоса она могла также вѣрно сказать что чувствуетъ больной и какъ идетъ выздоровленіе, какъ и тѣ кто находился подлѣ него. Она мучилась желаніемъ еще однажды взглянуть на него, но разсудокъ поддерживалъ кое-какъ ея терпѣніе. Когда онъ настолько поправится, что будетъ выходить изъ комнаты, когда при немъ не будетъ никакихъ нянекъ, тогда онъ пришлетъ за нею и она раскажетъ ему какъ она была терпѣлива изъ любви къ нему. Но даже съ надеждою, что все кончится такимъ образомъ, Руфь едва имѣла силы ждать. Бѣдное дитя! довѣрчивый умъ ея строилъ воздушные замки; высоко возносились они къ небесамъ, но это были только призраки.
Если выздоровленіе Беллингема шло не довольно быстро, то это скорѣе слѣдовало приписать его болѣзненно-раздражительному воображенію, при большой слабости, нежели какимъ-либо неблагопріятнымъ симптомамъ. Онъ съ отвращеніемъ отворачивался при одномъ видѣ несовсѣмъ изящно приготовляемой въ этой гостиницѣ пищи, противной ему и при здоровьи. Напрасно увѣряли его, что Симпсонъ, горничная его матери, строго наблюдала за стряпнею. Онъ обижалъ ее, отыскивая что-нибудь отвратительное въ наивкуснѣйшихъ, по ея мнѣнію, блюдахъ и внушая этимъ мистриссъ Морганъ несовсѣмъ ласковыя рѣчи, которыя впрочемъ мистриссъ Беллингемъ считала за лучшее пропускать мимо уха, пока сынъ ея не будетъ въ силахъ отправиться въ дорогу.
— Мнѣ кажется, что тебѣ сегодня получше, сказала она однажды, когда слуга подкатилъ больного на софѣ къ окну. — Завтра мы сведемъ тебя внизъ.
Онъ упалъ на спину въ нетерпѣливомъ отчаяніи. Въ это время доложили о приѣздѣ доктора. Мистриссъ Беллингемъ спросила его рѣшительнаго мнѣнія на счетъ возможности для ея сына пуститься въ дорогу. Выслушавъ такіе же настоятельные распросы отъ мистриссъ Морганъ, врачъ понялъ, что этого равно желаютъ и внизу и здѣсь, и не сталъ особенно противиться отъѣзду. Но уходѣ доктора, мистриссъ Беллингемъ начала прокашливаться. Сыну ея издавна было знакомо это предисловіе, и онъ сталъ двигаться по софѣ съ нетерпѣливою скукою.
— Генри, мнѣ нужно поговорить съ тобою насчетъ одной вещи, очень непріятной конечно, но сама эта женщина вынудила меня вмѣшаться въ дѣло. Ты долженъ понимать о чемъ говорю, не заставляя меня входить въ объясненія.
Мистеръ Беллингемъ нетерпѣливо отвернулся въ стѣнѣ и взялся за книгу, чтобы скрыть свое лицо отъ матери; но она была слишкомъ взволнована для наблюденій.
— Я, съ моей стороны, продолжала она, желала чтобы это дѣло прошло насколько возможно помимо меня, хотя ты не можешь себѣ представить какъ протрубила о немъ мистриссъ Мезонъ. Весь Фордгемъ толкуетъ объ этомъ. Однако, я нахожу несовсѣмъ пріятнымъ и даже приличнымъ для себя допускать, чтобы такого рода особа находилась подъ одною кровлею со мною. Извини меня, Генри. Я жду твоего отвѣта.
— Руфь вовсе не такого рода, какъ вы думаете; вы къ ней несправедливы.
— Однако, мой милый, надѣюсь, что ты не станешь выдавать ее за образецъ добродѣтели!
— Нѣтъ, но я самъ увлекъ ее, я!
— Мы отложимъ разсужденія о томъ что и какъ довело ее до этого, произнесла мистриссъ Беллингемъ тономъ внушающаго достоинства, всегда оказывавшаго вліяніе на ея сына, — вліяніе, начавшееся съ дѣтства, и отъ котораго онъ уклонялся только въ увлеченіи страсти.
Онъ былъ теперь слишкомъ слабъ чтобы противорѣчить и уступалъ ей шагъ за шагомъ поле битвы.
— Такъ какъ ты мнѣ не чужой, продолжала она, то я не хочу чтобы тебя осуждали; а изъ того что я видѣла въ одно только утро, я убѣдилась, что эта особа лишена не только всякаго стыда, но даже чувства обыкновеннаго приличія, и что она способна на всѣ дерзости.
— Что же вы видѣли? нетерпѣливо спросилъ Беллингемъ.
— А вотъ что: когда тебѣ было очень худо, я просидѣла подлѣ тебя всю ночь и поутру хотѣла выйти вздохнуть на свѣжій воздухъ; вдругъ передо мною явилась эта женщина и стала настаивать чтобы я съ нею говорила. Я должна была послать къ ней мистриссъ Морганъ, прежде чѣмъ вернуться къ тебѣ въ комнату. Такой дерзости и безстыдства я еще не видывала!
— Руфь никогда не бывала ни дерзкой, ни безстыдной; она неопытна и могла оскорбить васъ по глупости.
Споръ утомилъ его и онъ жалѣлъ, что дѣло дошло до него. Съ той минуты какъ онъ узналъ подлѣ себя свою мать, его стала безпокоить трудная задача его отношеній къ Руфи и всевозможные планы мелькали въ его умѣ; но онъ нашолъ такимъ утомительнымъ трудомъ обдумывать и соображать ихъ, что рѣшилъ отложить ихъ въ сторону до выздоровленія.
Но затрудненіе, въ которое поставила его связь съ Руфью, примѣшивало въ его умѣ, къ воспоминанію о ней, чувство досады и раскаянія, что онъ впутался въ это дѣло. Онъ желалъ бы никогда не встрѣчаться съ нею, но желалъ и этого съ тою томною лѣнью, съ какою желалъ и чувствовалъ все что не касалось непосредственно его ежедневнаго комфорта. Это стало для него самымъ затруднительнымъ, самымъ непріятнымъ дѣломъ. Впрочемъ несмотря на то, что Руфь была причиною его затрудненія, онъ не могъ слышать когда на нее клеветали; вѣроятно движенія его выразили это слишкомъ твердо, потомучто мистриссъ Беллингемъ тотчасъ же повела дѣло иначе.
