Рядом с уборной была ванная, но там не оказалось ни мыла, ни полотенца, похоже было, что ванной никто не пользуется, и Шерли постояла там немного, чтобы хоть внешне оправиться от смущения и растерянности. Потом она нашла мистера Кемпа — он курил трубку и потягивал джин возле открытой двери кухни, где было полно людей, которые все разом говорили и смеялись. Он отвел ее в унылую комнатку, где не было ничего, кроме стола и стульев. Но на столе стоял поднос с чайным прибором и такой огромный чайник, какого она еще в жизни не видывала.
— Наливайте без церемоний, — сказал он. — А я не хочу. Здесь, наверно, была комната экономки или что-нибудь в этом духе. Местечко не слишком веселое, но не можем же мы разговаривать в кухне. Их там всего четверо, но составилось целое общество. Кухарка, старая, выжившая из ума ирландка. Горничная из местных, малость придурковатая, но добрая и услужливая, в отличие от большинства умных. Антонио, лакей, вообще-то его зовут как-то по другому, но леди Бодли-Кобем так его называет. И ваш шофер.
— Наш шофер? Но ведь он такой мрачный и угрюмый.
— Да, конечно, — в машине. Но не здесь. Это сборище — его затея. Ну как, мисс Эссекс, теперь вам получше? Вас, кажется, зовут Шерли?
— Да. Мне гораздо, гораздо лучше, а все благодаря вам, мистер Кемп.
— Зовите меня Тим, Шерли.
— Хорошо, Тим. Эта ужасная старуха леди Бодли-Кобем напугала меня до смерти.
— Это в ее духе. К тому же сейчас она здорово клюкнула. Мы с ней уже давно пьем и болтаем, с самого утра.
— Оно и видно, Тим. Я чуть не умерла, когда услышала, что вы называете ее Аннабелой.
— Так ее зовут, а мы с ней теперь друзья. И с вами мы тоже друзья, не правда ли, Шерли? А теперь расскажите, как вы ладите с сэром Майклом.
— Ах, Тим! — И золотоволосая наяда взглянула на него поверх чашки. — Я люблю его. Тут ничего не поделаешь. Я старалась с собой справиться, но все равно люблю.
— Ничего удивительного, Шерли. Этого я и ожидал. Но вы ведь помните, что я вам о нем говорил?
— Конечно, все до единого слова. И я вам верю.
— Если вы для него просто новая игрушка…
— Я знаю, знаю. Это ужасно. Мне все время хочется, чтобы он коснулся меня…
— Ну а потом? Что будет с вами? И с ним? Вы должны спасти его от самого себя.
— Это я и говорю себе все время, Тим. Я все понимаю, все. Но это нелегко — ведь я люблю его. Я не такая, как те холодные, расчетливые девушки…
Она вся зарделась и стала похожа на возмущенную чайную розу.
Тим глотнул еще джина, а потом, не без труда, напустил на себя необычайно серьезный вид.
— Что ж, обсудим создавшееся положение. Он приехал сюда. И вас с собой привез — это неоспоримое доказательство, что он не в себе.
— Как?..
— Он влюблен, или, во всяком случае, вы вскружили ему голову. А здесь его ждет полный провал. Верьте моему слову.
— Я знаю.
— И вам будет очень-очень его жалко…
— Мне и сейчас уже его жалко…
— То ли еще будет вечером, когда он пригласит вас пообедать, а потом повезет в Комси или к себе на квартиру. Вам захочется уступить ему, и если вы это сделаете…
— Я знаю, знаю.
— А если не сделаете, если устоите, заявите ему, что вы не из таких, тогда он, усталый и раздосадованный, не выдержит нового разочарования, и может разыграться отвратительная сцена…
— Вы полагаете, я обо всем этом не думала?
— Не знаю, дорогая! Но вам остается только одно. Пригласите его к себе. Откажитесь от обеда в ресторане. Скажите, что обед или ужин приготовлен для вас дома. Одно из двух: или соглашайся, или прости-прощай. Недурное будет испытание его чувств. Так вот, Шерли, телефон слева на стене. Позвоните маме и предупредите ее. А потом, — добавил он сонным голосом, — позвоните в Дискус и попросите соединить вас с сэром Джорджем Дрейком.
— Может быть, сначала позвонить ему?
— Ни в коем случае. Прежде всего мама, Дрейк — после. Прежде всего жизнь, Дискус и Комси — после.
Глаза у него уже слипались. Когда ома, огорошив удивленную маму просьбами и наставлениями, вернулась сказать Тиму, что дозвонилась в Дискус, он уже крепко спал, и мгновение она не решалась разбудить его. Он казался не то гномом, не то ребенком со старческим лицом. Она осторожно потрясла его за плечо.
— Тим, сэр Джордж у телефона.
Он посмотрел на нее мутным взглядом.
— Господи, что такое, девочка?
— Вы же хотели с ним поговорить.
— О чем?
— Ах, оставьте глупости, Тим. Откуда мне знать о чем? Может быть, о леди Бодли-Кобем.
— Да, конечно. Благодарю вас. — Он встал. — Постойте-ка. А где это?..
Она довела его до телефона и решила далеко не уходить, на случай если ему понадобится помощь, но к тому же ее разбирало любопытство.
— Дрейк, — начал он. — Это Кемп… Ну конечно же, это крайне важно. Иначе разве стал бы я вам звонить?.. Кроме того, возможно, я задержусь на несколько дней… Почему? Да потому что завтра я еду с леди Бодли-Кобем в Дербишир… Ну что вы заладили — почему да почему, это же идиотизм… Я еду с леди Бодли-Кобем — кстати, это превосходная, умнейшая женщина, хотя и не без причуд, — осмотреть дом с усадьбой и, если помните, с небольшим озером, все это она согласна передать в распоряжение Объединенного центра искусств. — Голос Тима зазвучал словно с трибуны. — В этой усадьбе будут жить и творить талантливые молодые деятели всех видов искусств — романисты будут писать антироманы, драматурги — антидрамы, художники и скульпторы — создавать антикартины и антистатуи. Я убедил ее — а это было не так-то просто — взять на себя пятьдесят процентов затрат на перестройку и пятьдесят процентов текущих расходов за первые три года… Кстати, здесь Стратеррик, но он, думаю, напрасно старается… Это, конечно, не значит, что вы можете что-либо предпринять до моего доклада. А его вы получите в свое время, когда надо будет. Пока что советую вам собрать на совещание заведующих отделами… Нет, Дрейк, вы не глава Дискуса, в лучшем случае вы его ноги.
Он осторожно положил трубку, увидел Шерли и подмигнул ей.
— Мне кажется, пора вернуться к нашим друзьям. Но куда это я поставил рюмку? Ага, спасибо, милочка. Допью-ка, пожалуй, до дна. — Держась за ее руку и медленно, неуверенным шагом идя по коридору, он сказал доверительно: — Дрейку я говорить не стал, чтоб не волновать его, но я с нетерпением жду этой поездки в Дербишир. Мы поедем в самом большом и старом «роллс-ройсе», какой уцелел в Западной Европе. Я его видел. Повезет нас Антонио — вы его уже знаете, он, кажется, черногорец. Мы берем с собой сумасшедшую кухарку и придурковатую служанку вместе с большим запасом консервированного мяса, пирогов с дичью, всего прочего, а также изрядное количество джина. Дербиширский дом, я думаю, раз в пять больше этого, и в нем годами никто не живет. К счастью, я прихватил с собой несессер, предвидя что-нибудь в этом духе. Как я недавно сказал Дрейку, в отличие от него я не лишен интуиции. Что такое, дорогая?
— Слышите? Ой, кажется, они поссорились!
— Так я и думал. Помните же, вы предупреждены. Скоро вам придется мобилизовать весь ваш такт. Есть он у вас, Шерли?
— Не знаю, мне про это еще никто не говорил. Я сделаю все, что смогу, Тим, и большое спасибо за предупреждение.
— Откровенность за откровенность, мадам! — кричал сэр Майкл, когда они добрались до большой поляны. — На мой взгляд, вы дурно воспитанная, дрянная, сумасшедшая старая ведьма. Ваша выдумка так же смешна, как вы сами, и я с величайшим удовольствием заявляю вам, что Комси отказывается принимать в ней какое бы то ни было участие. Шерли, где вы пропадали?
— Я пила чай, а потом звонила по телефону.
— Это я ее попросил, Стратеррик, — сказал Тим. — Каюсь. Беру вину на себя. Выпейте.
— Нет уж. Мы едем. Шофер где-нибудь здесь, Шерли?
— Да, сейчас я его позову.
Она была рада случаю и поспешила уйти. Уходя, она слышала, как разоралась эта жуткая старуха. Какая ужасная неприятность вышла! Гордость сэра Майкла уязвлена. На обратном пути ей придется черпать откуда-то такт буквально ведрами.
Снаружи были темень и дождь, а в машине царил интимный уют, располагавший, казалось бы, к взаимной откровенности, но не менее двадцати минут сэр Майкл молчал. Шерли не пыталась нарушить это молчание, но, набравшись смелости, придвинулась поближе к нему, а когда машина накренилась, она и не подумала отстраниться, а, напротив, постаралась напомнить ему о своем присутствии. Но мысли мужчины были заняты другим, и ведомству прикосновений он не уделял никакого внимания.
— Я, конечно, чувствую себя глупо, — заявил наконец сэр Майкл, обращаясь не столько к самой Шерли, сколько к мисс Эссекс, как к представительнице мировой общественности, — так чувствовал бы себя на моем месте всякий тщеславный человек. А вы, должно быть, уже заметили, что я очень тщеславен. Я вовсе не думаю сейчас об этой мерзкой старой карге и ее неслыханной выдумке, которую ни один нормальный человек даже на минуту не примет всерьез.
