Граф и доктор ушли сдавать в багаж вещи. Гостья, Адриана и Джорджо сидели в комнате.
— Синьора, — начала Адриана, собравшись с духом, — отчего вы не хотите воспользоваться нашим приглашением? Оно от чистого сердца…
У нее в голосе послышались слезы.
— Право, это невозможно. Я тороплюсь в Неаполь, чувствую себя уже вполне хорошо и не хочу попусту беспокоить вас.
Все трое молчали с минуту.
— Вы не намерены оставить этот городок? — спросила гостья.
— Зачем? — ответила Адриана. — Профессор здесь занимается своими опытами, а мне везде хорошо с ним. — Она ласково посмотрела на мужа. — Вы не можете себе представить, сколько в нем доброты под этой хмурой ученой наружностью.
Она была глубоко огорчена, но в гостье ей инстинктивно что-то нравилось, и ей хотелось почему-то рассказать ей «все», «оправдаться» перед ней.
— Нам здесь так хорошо, синьора, — продолжала она, — обыкновенно Джорджо работает, а я шью что-нибудь, и мы всегда вместе; если у меня или у него случается какая-нибудь удача, мы так рады бываем сообщить ее друг другу! Мне с ним хорошо, и я думаю, что ему со мной тоже. Я знаю, что он всем выше меня, но моя гордость в том, что я на этом посту оказалась достойнее другой, которая занимала его до меня.
Джорджо сделал движение, чтобы остановить ее, но Адриана продолжала голосом, который все больше и больше дрожал:
— Видите ли, синьора, мы не повенчаны. Другая женщина — законная жена Джорджо, но она меняла любовников, как наряды, и наконец покинула его. И если бы вы знали, сколько мук она нам стоит! Не из-за нас самих, конечно… Но дети, бедные дети, которым мы не можем дать честного имени отца!
— Так что, я думаю, — тихо сказала гостья, — единственный исход — это смерть той женщины?
Адриана опустила голову и прошептала:
— Тяжело и счастье, достающееся ценою смерти другого.
Они молчали.
— У вас много детей, синьора? — спросила гостья.
— Мальчик и девочка. Первый ребенок у нас родился через год после нашей встречи. Ах, синьора, я еще теперь помню, как я радовалась ему, и дрожала над ним, и не могла наглядеться. Он был такой слабый и хрупкий, и мне казалось, что если бы ему угрожала опасность, я бы отдала все, свою жизнь и жизнь Джорджо, решилась бы на какие угодно подвиги, дала бы себя измучить и обесчестить, чтобы спасти мое дитя. Он уже ползал и называл меня «mamma»; и потом он на моих глазах начал понемногу слабеть, точно что-то по капле уходило из него: я смотрела на это, терзалась и корчилась по ночам от тоски и боли и не могла ему помочь- ничем, как чужая; и он умер…
Ее голос осекся; Адриана расплакалась. Гостья низко-низко опустила свою золотоволосую голову и прижала к глазам платок.
Джорджо положил Адриане руку на плечо:
— Перестань, милая, что ты…
Она подняла голову и воскликнула:
— Синьора, вы плачете? — Она подбежала к гостье и поцеловала ее тонкую белую руку, с отозвавшимся из глубины сердца полусловом: — O, quanto sieta buona! Как вы добры!
В дверь постучались. Это были граф Венти-Рамполи и доктор.
— Синьора, неужели вы все-таки уезжаете сейчас? — спросила Адриана.
— Это необходимо, верьте мне, дорогая синьора, — ответила она, смигивая с ресниц последние слезинки.
Началось прощание.
Лаура тихо подошла к профессору и протянула ему руку:
— Senza rancore — без злобы друг на друга, да?
Он пожал ей руку и ответил:
— Senza rancore, потому что вы видели мое счастье. К ним подошла Адриана.
— До свидания! — грустно сказала она.
— Прощайте, дорогая синьора. Можно поцеловать вас на прощанье?
Молодые женщины обнялись. Профессор невольно вскрикнул:
— Адриана…
Лаура обернулась к нему и сказала:
— Отчего же нет? Ведь бог знает, увидимся ли мы еще когда-нибудь.
Джорджо и Адриана остались одни.
— Знаешь, кто была эта женщина? — спросил он. — Синьора Лаура Леони.
Адриана вскрикнула и бросилась к нему.
— О, не бойся, — улыбнулся профессор, — буря прошла мимо.
1899
Войдите! — итал.
Однако — итал.
Спасибо — итал.
