Главный врач нас по единичкам подобрал. Кто через знакомых сюда попал, некоторые из других городов приехали. А иные просто узнали, что новая больница строится, сами приехали, оставили документы и назад по домам — ждать решения.
Главный врач сначала изучал документы сам, потом передавал их в райисполком — изучали там. Потом где-то кто-то давал разрешение на прописку, выделял в районе кому комнату, а у кого семья — две. Потом кто-то выносил вердикт, окончательно утверждающий разрешение работать в будущей больнице и жить в этом городе. А кого-то из кандидатов отвергали; иногда главному врачу объясняли причину отказа, а иногда просто говорили: «Нет».
Нет так нет. Наш будущий начальник мало кого знал лично, и особых причин бороться за каждого у него не было. Но если кого-то он знал сам или кто-то из знакомых настоятельно рекомендовал, а то и просил, тут уж он, как говорится, перепоясывал чресла, садился на коня и скакал в инстанции.
Так или иначе, основа будущей хирургической службы сегодня уже была, и сейчас главный врач Матвей Фомич держал тронную речь перед нами — маленьким островком нарождающегося государства. Врачи уже собрались в количестве, позволяющем говорить о наличии трудового коллектива, сообщил он нам, а вот сестер еще очень мало, и перспективы в вопросах подбора кадров среднего медперсонала весьма неутешительны. И уж совсем плохое положение с младшим персоналом. Все это дело обычное, привычное, и мы согласно и удовлетворенно кивали, нас даже грела эта привычность, обыденность, мы чувствовали себя попавшими в знакомую стихию, а не в неизведанный океан.
То, что определяет уровень и квалификацию больницы — врачей, — можно выбирать. Нянечек, санитарок, уборщиц не выбирают — хватают всех мало-мальски подходящих, что попадутся в поле зрения. Пока же все нянечки-санитарочки уже год как осели в терапевтическом корпусе. Это было естественно, и все мы опять удовлетворенно и понимающе кивали.
А лифтерам, оказывается, предстояло пройти курсы управления лифтами, сдать экзамены, приобрести «соответствующие навыки» — лишь после этого в корпусе пустят лифты, без которых занести и развезти оборудование по всем семи этажам довольно мудрено. Но запуск подъемной механизации в хирургическом корпусе, по-видимому, дело далекого будущего, так как пенсионеров — кандидатов на должности лифтовых водителей еще не набралось «в том минимальном количестве, когда можно уже создавать группу для прохождения курса по их подготовке…».
Главного врача надо слушать, надо его узнать, понять, мы только начинаем работать с ним… и сколько это содружество будет длиться, неизвестно. Планировать надо на всю оставшуюся жизнь.
Затем главный предложил всем пройти в корпус, познакомиться с местом работы, поскольку с сегодняшнего дня мы считаемся принятыми на службу. Зарплата уже капает, а делать нам пока нечего, «так что идите занимайтесь материальной базой — это, по-видимому, будет еще неопределенно долго единственной вашей заботой», — главный сокрушенно улыбнулся и сразу стал мне близок и понятен. Грустная перспектива угадывалась в его улыбке — это привлекало, хотя, может быть, никаких оснований для грусти не было. К грустным почему-то всегда влечет, пусть часто неправомерно. Впрочем, может, влечет лишь к грустным начальникам, а они, в свою очередь, мечтают о веселых подчиненных. С другой стороны, грустный вид может быть от постоянного скепсиса. Ни во что не верит человек, ни на что не надеется, каждый рассказ для него — россказни… Может, и умный он очень, может, его разумное сомнение гложет, но все радости жизни от него уходят, скучно ему, грустно. И так бывает. (Вот только почувствовал, что работы нет, что грядет безделье на неопределенное время, — тут же и начались обобщения. А от обобщения до глупости один шаг.)
В корпус с нами пошел заместитель главного по хозяйственной части. Нынче любят называть их заместителями по общим вопросам. Это дает им право вчиняться в любое дело, командовать, управлять; они и формально таким образом получили право выходить за пределы хозяйства. (Истинный главный заместитель главного в больницах — заместитель по лечебной части, или, на нашем жаргоне, — начмед.)
Наш зам по общим вопросам — полковник в отставке, — кажется, уже отвоевался: грузный, немолодой, около семидесяти годков. Он привел нас в корпус и передал на руки завхозу — самой маленькой сошке в общих делах больницы. Но, как очень скоро стало ясно, всеми материальными делами большого хозяйства занимался именно он. Завхоза звали Святославом. Отчеством его поначалу не баловали. Не знали. Зам окликал его просто Светом. Был он лет на десять моложе самого младшего из нас, хирургов. Полковника мы после этого, пожалуй, больше не встречали. Замы менялись, но руководил всеми хозяйственными, то бишь общими, делами по-прежнему Свет, впоследствии Святослав Эдуардович.
Свет шел быстро, почти перебегая от одного «экспоната» к другому. Собственно, смотреть пока было не на что. Бетонная коробка, перегороженная стенами да освещенная лампочками, правда уже укрытыми металлическими колпаками в будущих палатах и белым пластиком в коридоре, там лампы были другие, дневного света.
Начали с операционных, с верхнего этажа. Операционных всего шесть.
— Свет, а не мало ли на такое количество коек? — усомнился один из наших докторов.
Свет обернулся к нему.
— Это вы меня спрашиваете? Руслан… э-э?
— Васильевич.
— Да, Руслан Васильевич. Я ведь только завхоз, — пожал плечами Свет. — Заведую хозяйством, которое уже есть, правильнее сказать — которое мне дадено. Есть еще ваше, которое надо будет занести, пока оно у меня на складе. Все остальное, все претензии — к строителям, к проекту. А сколько же вам нужно операционных? У меня на складе только шесть столов.
— Так и я о проекте…
Все помолчали и прошли в ближайшую операционную, где рабочие возились с проводкой. Завхоз был здесь своим человеком.
— Здорово, кореша! Ну как? Как служба идет?
— Все путем. Спирт еще не получили?
— «Спирт»! Вы еще и коек не занесли. А спирт дается, когда больные уже лежат.
Глаза одного из моих коллег, Федора Сергеевича, загорелись техническим блеском. Такой блеск часто видишь у докторов-автолюбителей, выглядывающих из-под капотов машин. Неестественный блеск. Не тому человек обучен, а интересно, нужно.
— А что это вы здесь делаете?
— Да пустое. Подводка всяких газов к операционным столам. Это кислород, это закись азота. — Свет все знал. Он был опытным гидом: должно быть, мы не первые праздношатающиеся по новому корпусу.
— Чего ж пустое? Очень даже важно для нас. — Руслан уже виден: деловит, увесист, все знает и знаниям своим верит.
— Это что? Доктора, что ли? — спросил один из рабочих, не оглядываясь на нас, а обративши свой лик к Свету и продолжая прикручивать на полу газовые краники.
— Ну! А кто ж?.. — Свет с нами и с рабочими говорил на разных языках.
— Так ты им скажи, Свет, чтоб они на эти штуки не рассчитывали — работать не будут.
Я пока молчу. Чего раньше времени в дурачки попадать? Федор Сергеевич все с тем же техническим блеском в очах поинтересовался, на чем основана столь нерадостная предопределенность.
Свет снисходительно улыбался.
— Да потому что ломать будете столами, баллонами, аппаратами, наступать будете, — лениво объяснил рабочий. — Мы ж не первую больницу строим. Всюду так. В стену надо.
— Так зачем же делать в полу? Делали б сразу в стену.
— По проекту — в полу. Не нам, косорылым, проект переделывать. Мы лучше вам потом перенесем в стены. Договоримся. Не прогадаете. — Строитель жизнеутверждающе подмигнул.
Свет, не стирая с лица снисходительной улыбки, сказал:
— Нельзя проект менять, коллеги. Если сделать в стене, то шланги, провода всякие будут тянуться к столу через всю операционную. Так говорится в проекте.
— Так говорит Заратустра. — Федора Сергеевича не поняли. — А если не будет работать?
— Точно, не будет, — раздался голос от пола.
— Не будет, так баллоны сюда подтащим. — Улыбка Света чуть изменилась, появился иронический излом верхней губы. — Дорогие доктора, почти коллеги, проект утвержден уже более десяти лет назад. Все давно утрясено, во всех инстанциях. Там проектируют. Они строят. Мы принимаем. Таков порядок, и ничто его не изменит.
— А баллоны здесь не опасны?
— Опасны.
— Да не бойтесь, доктора! Договоримся, все сделаем, — наконец-то строитель обратился к нам.
Свет улыбался.
Мы вышли из будущей операционной.
А в конторе в это время государственная комиссия принимала строительство. Приняли. Правда, составили дефектную ведомость с пятьюдесятью семью мелкими недочетами. Строители обязались все устранить в течение сорока дней. Корпус приняли — иначе рабочие не получат премию, а оставлять их на одной только ставке и выработке нельзя. «Не по-человечески, — сказали представители стройтреста. — Совсем плохо будут работать. Еще и уйдут». Все поняли и пошли навстречу.
