— Завтра? Значит, завтра ты уже отправишься в путь, бедный мой Дурмишхан? Кто же позаботится о тебе, кто постирает и починит, когда меня не будет с тобой? Кто станет ходить за тобой, если ты заболеешь?
И Вардо поцеловала его в лоб.
Целуй нежно, целуй любимого, бедняжка Гулисварди, старайся продлить свиданье — ведь это последние минуты твоего счастья! Уста твои больше никогда не произнесут слов любви. Лучше было бы тебе сейчас умереть, Вардо! Со словами прощения на устах, с чистой любовью в сердце — ты бы умерла безмятежно, как засыпает невинный младенец, и не одна слеза сожаления упала бы на твою могилу. А дальше?.. Но зачем забегать вперед…
На другой день Дурмишхан, в нарядной одежде, с серебряными газырями, увешанный чеканным оружием, выезжал на добром вороном коне из города.
Ровно через месяц после отъезда он прислал Гулисварди первое письмо и затем в продолжение почти трех лет ежемесячно писал ей. И каждый раз сообщал Дурмишхан о скором своем приезде.
Много воды утекло за эти три года, многое переменилось на белом свете. Неизменным осталось только сердце Гулисварди. В нем все так же, как при первой встрече, горел огонь чистой любви к Дурмишхану. Вардо сберегла свою любовь, хотя многие завидные женихи добивались ее расположения и просили ее руки.
Что же делал тем временем Дурмишхан?
Через два года после отъезда из Тбилиси он женился, справил пышную свадьбу и поселился у тестя, в Сурами.
Прошло три года. Однажды княгиня позвала Вардо и приказала ей принести зеркало. Девушка исполнила приказание.
Госпожа погляделась в зеркало, взбила локоны, поправила лечаки и спросила Гулисварди:
— Скажи-ка, Вардо, я все еще красива?
— Да, свет моих очей, ты прекрасна, пусть все красавицы мира падут ниц перед тобой! — сказала Вардо и поцеловала ей руку.
— Не говори так, ведь и ты в их числе. Ты сама красивая девушка!
— Что ж, разве это меня унизит? Кто любит вас больше, чем я?
— Знаю, знаю, моя Вардо, ты славная девушка, и к тому же красавица; потому-то и сватается к тебе столько женихов.
— Ах, что вы говорите, госпожа моя! Право, я пожалуюсь Дурмишхану, — улыбаясь, ответила Вардо.
— А как же быть, если твой Дурмишхан все не возвращается? Вот и будь ему верна после этого! Он совсем забыл тебя. Я слыхала, будто он женился на другой…
— Полноте, госпожа, все-то вы меня пугаете! Ну и пусть себе женится! Свет не клином сошелся. Я и без него найду себе счастье!
— Вот за это хвалю тебя, Вардо. Видно, богу не угодно было, чтобы вы поженились: наверное, были бы несчастливы, — оттого господь и разлучил вас. Что же, потерпи, дитя мое, и бог вознаградит тебя за терпение — он пошлет тебе такое счастье, что не только Дурмишхан, более достойные позавидуют…
Гулисварди не поняла, к чему клонятся эти слова, но почуяла недоброе. Правда, девушке и в голову не приходило, что ее возлюбленный мог ей изменить, но она подумала: Дурмишхан, верно, попал в плен или погиб. Предчувствуя несчастье и боясь узнать горькую истину, Вардо хотела было уклониться от этого разговора, но не выдержала и, чтобы выведать всю правду, притворилась, будто то, о чем так осторожно говорит княгиня, ей давно уже известно.
— Ничего не поделаешь, госпожа, на все божья воля… Видно, на роду так написано… что ж, остается только терпеть…
— Значит, ты уже знаешь то, что я хочу тебе сообщить?
— Да, госпожа, на днях слух прошел… Не знаю только, как дело было.
— Да что ж говорить, дитя мое! Вот письмо Дурмишхана. Я жалела тебя, потому до сих пор и не решалась сказать… Не горюй, девочка! Вот недавно опять один наш дворянин сватался за тебя…
Пока княгиня пыталась таким образом утешить Гулисварди, девушка принялась читать письмо Дурмишхана.
Вот точная копия этого письма:
«Моей высокой госпоже, Мариам, урожденной княжне Церетели, супруге великого Мухран-Батони, пишет прах под ее ногами, Дурмишхан Цамаладзе, да падут на него все ее горести. А засим доложу вам, любезная госпожа, что, уехав от вас, я занялся торговлей. Разъезжал я по разным местам и все говорил себе: «Вот скоплю немного денег и заживу своим домом — так, чтобы Вардо не знала нужды и мы не были в тягость нашему господину». Но когда у меня завелись кое-какие деньги и я уже собирался возвратиться домой, пришлось мне как-то заночевать в Сурами, у одного тамошнего крестьянина. Тут мой хозяин, о котором я писал Вардо в своих письмах, стал всячески уговаривать меня; чтобы я женился на дочке этого человека. Девушка была его крестницей, и потому он заботился о ее судьбе. Я не решился огорчить его отказом, обвенчался с дочерью этого крестьянина и вошел в его семью. Так-то, моя госпожа! Хотел я жениться на Гулисварди, но, видно, не было на то воли божьей. Передайте от меня Вардо, чтобы она вышла замуж за какого-нибудь хорошего человека, а я готов дать ей все, чего она потребует. Если вам угодно спросить обо мне, то у меня все благополучно; недавно жена родила мне сына».
Словно гром, поразило девушку это письмо. Когда Вардо дошла до того места, где Дурмишхан сообщал о своей женитьбе, у нее потемнело в глазах; она опустилась на тахту, опершись на правую руку. Со склоненной головой, без кровинки в лице, Вардо была похожа на статую скорби. В эту минуту она была поистине прекрасна — так прекрасна, что даже княгиня невольно залюбовалась ею и поцеловала девушку в лоб.
— Вардо, что с тобой? Перекрестись, дитя мое! — в смущении восклицала княгиня, растирая ей виски и мочки ушей. — Эй, люди, кто там? Помогите!
На ее зов сбежались девушки; им удалось кое-как привести Вардо в чувство. Она открыла глаза и тяжко вздохнула.
— Перекрестись, Вардо, проси господа, чтобы он развеял твою печаль, — уговаривала ее княгиня; но Вардо не слышала ее увещаний: она горько плакала…
— Бедная Вардо! Выпьем за упокой ее души, друзья! На сегодня хватит!
— А кто не выпьет, тому штрафную чашу! — воскликнул один из нас.
— Да будет так!
— Пусть продолжает! — кричали другие.
— Что же еще? В тот же самый день люди видели, как Гулисварди о чем-то втихомолку разговаривала с одной известной гадалкой…
Через несколько минут, благодаря кахетинскому вину и стихам покойного Александра Чавчавадзе, [5] молодые люди забыли о Вардо и о том, что собирались выпить за упокой ее души. Молодежь не любит думать о смерти и отвергает все, что напоминает о ней.
На следующий день молодые люди, как было условлено, собрались снова. Едва только пришел Нико, все потребовали, чтобы он продолжал рассказ. Однако очередь была не за ним, и Нико отказался рассказывать. Выяснилось, что сменить его должен Сико Е. Тот не заставил себя долго просить, заломил шапку, уселся, поджав ноги, потребовал внимания и начал:
— Теперь, друзья, попрошу вас вернуться немного назад…
— Осади назад, братцы, осади! — крикнул Алекси П., который имел обыкновение все опровергать и всему противоречить, за что мы и прозвали его «ужасным философом».
— Если не ошибаюсь, — снова заговорил Сико, — Нико оставил Дурмишхана, возлюбленного нашей Вардо, уже за городом, где-то на большой дороге. Покинув Тбилиси, Дурмишхан… Впрочем, погодите… Сначала я сообщу вам его родословную…
— Ну и осадил, нечего сказать! — заметил Алекси.
— Перестань, Алекси, а то я не буду рассказывать!
— Алекси! Помни о штрафе. Штрафной рог у нас наготове! — закричали товарищи.
— Ладно, ладно! Что дальше?
— Дурмишхан происходил прежде всего, конечно, от Адама и Евы, затем от Ноя и не помню еще от кого и, наконец, как он сам поведал Вардо, от дворовой девушки князя Церетели, самому же князю приходился внуком. Мать Дурмишхаиа имела несчастье приглянуться восемнадцатилетнему сынку князя, в результате чего и появился на свет Дурмишхан, несколько походивший лицом на старого Церетели.
Всегда опрятно одетый, послушный и приветливый мальчик был любимцем всех окружающих, начиная от самого князя и кончая последним дворовым мальчишкой. Никто и мысли не допускал, что князь согласится кому-нибудь его отдать. Поэтому, когда стало известно, что мальчика подарили Мухран-Батони, все очень огорчились, словно потеряли сына или брата.
История умалчивает, почему старый князь так легко расстался с Дурмишханом. Ведь он, несомненно, был привязан к мальчику, часто ласкал его и играл с ним. Эта привязанность проявилась, между прочим, и в том, что, когда Дурмишхана вырвали из объятий матери, у старого князя, говорят, задрожал правый ус, и кто-то даже заметил на глазах его слезы. Дворовые люди, которые любят отыскивать первопричину всякого явления, гадая о том, почему в сущности Дурмишхана подарили Мухран-Батони, пришли к заключению, что князь хотел, во-первых, показать своему сыну, как пагубны могут быть последствия связи с дворовой девкой, а во-вторых, проучить мать Дурмишхана за то, что она осмелилась завести шашни с княжеским сыном. Те же дворовые утверждали, что молодой князь не особенно тужил о своей утрате. В тот самый день, когда увезли Дурмишхана, он отправился на соколиную охоту и провел время как нельзя более весело. Зато бедная мать Дурмишхана недолго жила, лишившись сына: спустя год она умерла от чахотки. Как протекала в дальнейшем жизнь Дурмишхана, вы уже знаете из вчерашнего рассказа. Он рос так же, как все подобные ему одинокие дети, до которых никому нет дела…
