— А ваш муж умел?
— На экране. Он снимался в вестернах. Орландо Маллиген.
— А, вот это кто! Я видела его в «Шерифе Пестрой Скалы».
— Значит, вы застали его в лучшем виде. Поговаривали даже об Оскаре. Как раз в том году я получила своего Оскара за «Страсть в Париже».
— Вы замечательно там сыграли!
— Да, все говорят.
— Сколько же фильм собрал?
— Забыла, но очень много.
— Еще бы!
В этот момент им обеим пришла в голову мысль, что они отклонились от повестки дня. Долли сказала: «Так насчет грабителя», и Грейс поняла, что ценные минуты, отведенные на борьбу с преступным элементом, тратятся на пустую болтовню. Она встала с кровати и поискала глазами оружие. Вспомнив, что Мэвис оставила револьвер в верхнем ящике стола, она его вытащила.
— Господи, — сказала Долли, — да у вас револьвер!
— Только я не умею стрелять.
— Я умею.
— Тогда вы его и берите. С той поры, как Орландо себя прострелил, у меня аллергия на всякие пистолеты.
— Не может быть!
— Прострелил себе ногу. Показывал мне, как быстро он может выхватить кольт. Вы думаете, вор еще там?
— А куда он денется? Куда ему спешить? Пойдемте, посмотрим.
— Я сотру маску.
— Да Господи, вы же не к президенту собираетесь! Это просто вор.
— Даже вору я в таком виде не покажусь. Идите вперед с этой штукой, а я вас скоро догоню.
— Когда именно?
— Минут через пять.
— Тогда я лучше подожду.
— Я бы вам не советовала. Мы же не хотим, чтобы этот ворюга слонялся по дому и хватал, что попало. У вас есть револьвер. Пойдите и скажите ему, чтобы не валял дурака.
На Долли повлияла не столько сила, надо сказать — немалая, сколько мысль о том, как скажется дальнейшая задержка на нервах Мыльного. Он страдал от недуга, известного в медицине как «мандраж», и любая зацепка в программе могла привести к полному срыву. Дрожь в коленках грозила перейти выше, поэтому небольшая профилактическая беседа с женой была ему просто необходима.
Маску снять нелегко. На то, чтобы довести свою внешность до кондиции, которая удовлетворит даже самого придирчивого вора, у Грейс ушло больше пяти минут. Уверившись наконец, что теперь она не оскорбит своим видом преступный элемент, она вышла из ванной и нажала на кнопку у изголовья кровати. У Шимпа зазвонил звонок, нарушая тем самым его сон, в котором он уже покидал Меллингем-холл с ожерельем в кармане.
Звонок провели по его же собственному предложению, и любивший поспать сыщик уже сожалел об этом. Женщинам, по его убеждению, нельзя давать возможность вытаскивать человека из постели только потому, что им что-то послышалось. Сейчас он решил, что дело именно в этом и порядком рассердился. От всего сердца выругавшись, он надел халат, зевнул и пошел вниз. Если бы он был знаком с работами покойного Шопенгауэра, он бы подписался под каждым его словом, весьма нелестным для женщин.
С одного взгляда на Грейс он понял, что страха среди ее чувств не было. Редко видел он менее робкое создание. Весть о том, что к ней проник кто-то, не значащийся в списке приглашенных, пробудила в ней весь таящийся до времени огонь, и она была опять той тигрицей, которая выиграла Оскара за роль Мими, королевы апачей в фильме «Страсть в Париже». Губы ее были сжаты, глаза недобро поблескивали, и она в угрожающей манере. Размахивала зонтиком. Грейс бы первая признала, что это — не идеальное оружие, но в сочетании с кольтом тридцать восьмого калибра оно вполне убедит грабителя, что в эту ночь ему не повезло.
— А, это вы. Наконец-то, — сказала она.
— Мадам, я явился со всей возможной быстротой, — достойно промолвил Шимп, — поскольку до этого спал.
— Я тоже, пока ко мне не ворвалась миссис Моллой.
— Миссис Моллой? — со значением спросил Шимп.
— Она сказала, что в доме воры.
— Миссис Моллой… — задумчиво произнес Шимп. — Она их видела?
— Нет, слышала.
— Ха!
— Что значит «Ха»?
— Мадам, я просто хотел выразить соответствующие чувства.
— Не надо, — заметила Грейс с той раздражительностью, о которой ее муж рассказывал Монти. — Она пошла вниз с револьвером, и я сейчас туда пойду. Только еще здесь кое-то что сделаю.
— А миссис Моллой была с мистером Моллоем?
— Нет.
— Любопытно.
— Наверное, она не хотела его будить.
— Возможно, возможно, мадам.
Теперь в голосе Шимпа явно сквозила раздумчивость. Во всем, что касалось супругов Моллой, он был просто ясновидцем. Он думал о том, о чем вряд ли подумал бы человек менее с ними знакомый, и ему не нужен был план или чертеж, чтобы почуять темное дело. Словно чей-то голос прошептал ему в ухо, что выманить Грейс из комнаты и запустить туда Мыльного —именно тот замысел, который скорее всего возникнет в пытливом уме Долли.
— Разрешите заметить, мадам…
— Да, что?
— Вы собираетесь уйти, а в вашей спальне никого не будет?
— Нет, не собираюсь. Неужели я буду так рисковать, когда по дому разгуливают воры? Тут останетесь вы. Для этого я вас и вызвала. Подыщите себе местечко, где спрятаться, а когда надо — прыгайте на них как леопард.
— Отлично, мадам! — сказал Шимп, довольный, что их мысли так созвучны.
— Я спрячусь в шкафу.
Ободряющая беседа, которую Долли провела с Мыльным, оказала самый благотворный эффект, впрочем, как и все ее беседы с мужем, когда она давала ему поручение, чуждое его обычному стилю жизни. Под воздействием ее чар страхи и сомнения испарились, и на их место пришел неукротимый дух победителя. К комнате Грейс он направился твердой смелой поступью. «Дверь приоткрой, а глаза открой пошире и жди, пока не увидишь, что она идет вниз»,
—напутствовала его Долли, и он выполнил ее инструкции слово в слово.
На пороге он снова дрогнул, но вскоре преодолел себя. Дверь была открыта. Он прокрался внутрь, словно танцевал среди цветов, дошел до туалетного столика, и тут из шкафа появился Шимп.
— Могу я чем-нибудь помочь, мистер Моллой? — спросил сыщик, и Мыльный издал приглушенный крик, какой издал бы кот, которому наступили на хвост, хотя он болеет ларингитом.
Из-за беспокойно проведенной ночи Грейс проснулась поздно. Вы не можете преследовать с зонтиком грабителей в два часа ночи так, чтобы на вас это вообще никак не сказалось. По возвращении в свою комнату, она ленивым жестом отпустила Шимпа, забралась в постель и укрылась поудобней. Только после гонга, возвестившего о начале ланча, она опять была среди присутствующих.
Там она обнаружила отсутствие мистера и миссис Моллой, и узнала от Санди, что мистер Моллой был вынужден уехать после важного телефонного звонка, связанного с его обширными нефтяными интересами. Это сплошь и рядом бывает с теми, кто занимается нефтью. Санди добавила, что миссис Моллой осталась, только подвезет мужа до станции.
Грейс услышала новости без особого сожаления. Прошлой ночью, когда они плечом к плечу стояли, или могли бы стоять против врага, объявись он перед ними, между ней и Долли возникли узы боевого братства; но к Мыльному она не питала особой привязанности, стойко перенесла его потерю и, встав из-за стола, решила сразу излить всю историю про грабителей, позвонив дочери по телефону.
Ей было что рассказать и она была хорошим рассказчиком. Мэвис не составило особого труда понять основные моменты драмы. Ее первый отклик на татей в нощи, посетивших Меллингем-холл, вылился в слова: «А, говорила я? Предупреждала?» Потом она стала тревожно расспрашивать.
— Он не унес мой жемчуг?
Слово «мой» неприятно резануло слух ее матери. Она не забыла, что жемчуг скоро должен перейти к дочери, ей просто не нравилось, чтобы об этом напоминали. Материнская любовь мешала ей хоть в чем-нибудь отказать Мэвис, но она жалела, что жемчуг попал в эту категорию. Она так долго его носила, что как-то считала своим, и поневоле думала, что покойный Орландо Маллиген несколько напортачил с завещанием.
Отгоняя эту недостойную мысль, она ответила:
— Нет, дорогая, жемчуг в порядке.
С другого конца провода послышался вздох облегчения.
— Вот хорошо! Вообще, пока в доме твой Бодкин, ни за что нельзя ручаться.
— Не говори глупости, дорогая!
— При чем тут глупости? Разве не ясно, что все эти ночные свистопляски
— его рук дело? Там у вас сова не ухала?
— Нет.
— Вероятно, ты просто не расслышала.
— Я спала.
— Ах да, я совсем забыла. Все равно, это его штуки. А парадная дверь была открыта?
— Нет. Вор разбил окно.
— Значит, Бодкин его подговорил. Конечно, ему выгодней, чтобы сообщник проник через окно. Он все рассчитал. Значит, он — не при чем, грабитель — сам по себе. Эти золоченые жулики — хитрые птицы. Они свое дело знают.
Материнская любовь едва выстояла. Беседуя с Мэвис, Грейс часто чувствовала нежданное раздражение. Именно этот отклик вызывали в ней некогда режиссеры, которым казалось, что они знают все на свете. С некоторым усилием она изобразила шутливый, легкий тон.
