– Частного детектива, – тихо повторил он.
– В таком случае вам нужен, боюсь, другой Пол Остер.
– Но в телефонной книге другого нет.
– Очень может быть. Только я не детектив.
– Кто же вы в таком случае? Чем занимаетесь?
– Я писатель.
– Писатель?! – Куин был безутешен.
– Простите, – сказал Остер, – но так уж получилось.
– В таком случае надеяться больше не на что. Это просто дурной сон.
– Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.
И Куин все ему рассказал. От начала до конца. Со всеми подробностями. После исчезновения Стилмена он находился в постоянном напряжении, и теперь его прорвало. Он говорил и говорил. О ночных телефонных звонках Полу Остеру, о том, как он по непонятной для самого себя причине согласился вести это дело, о встрече с Питером Стилменом, о разговоре с Вирджинией Стилмен, о том, как он прочел книгу Стилмена-старшего, как следовал за ним по пятам с Центрального вокзала, о ежедневных скитаниях Стилмена по городу, о его саквояже, о хламе, который он подбирал, о загадочных картах, напоминавших своими очертаниями буквы алфавита, о беседах со Стилменом и о его неожиданном исчезновении. Когда история подошла к концу, Куин спросил:
– Вы, должно быть, считаете меня сумасшедшим?
– Нет, – ответил Остер, который на протяжении всего рассказа не проронил ни слова. – На вашем месте я, вероятно, делал бы то же самое.
Эти слова успокоили Куина, он испытал такое чувство, будто кто-то наконец согласился разделить с ним его ношу. Его подмывало заключить Остера в объятия, торжественно объявить ему, что теперь они закадычные друзья.
– Уверяю вас, – сказал Куин, – я ничего не выдумал. У меня даже доказательства есть. – И он достал из бумажника чек на пятьсот долларов, который две недели назад вручила ему Вирджиния Стилмен. – Вот видите, он выписан на ваше имя.
Остер внимательно изучил чек и кивнул:
– Чек как чек. В нем нет ничего необычного.
– Он ваш, – сказал Куин. – Пожалуйста, возьмите.
– Нет, об этом не может быть и речи.
– Я же все равно не могу им воспользоваться. – Куин окинул глазами комнату и махнул рукой. – Купите себе еще книг или игрушек ребенку.
– Нет, это будет несправедливо. Ведь эти деньги заработали вы, они принадлежат вам по праву. – Остер задумался. – Я, пожалуй, вот что сделаю. Раз чек на мое имя, я получу по нему деньги и передам их вам. Завтра же утром пойду в банк, положу чек на свой счет, а потом сниму деньги и отдам вам.
Куин промолчал.
– Хорошо? Договорились?
– Хорошо, – вынужден был согласиться Куин. – Посмотрим, что дальше будет.
Остер положил чек на ящик, словно давая этим понять, что вопрос решен. Затем откинулся на спинку дивана и внимательно посмотрел на Куина.
– Чек – не самое главное, – сказал он. – Гораздо больше меня беспокоит то, что в этом деле фигурирует мое имя. Этого я понять не могу.
– Может, у вас что-то с телефоном? Кабели перепутались – это бывает. Набираешь один номер, а попадаешь совсем не туда.
– Да, со мной такое тоже случалось. Но даже если у меня и был сломан телефон и Стилмены попали к вам, а не ко мне, все равно остается неясным, зачем вообще я им понадобился.
– Вы уверены, что не знаете этих людей?
– Стилменов? Первый раз слышу.
– Может, кто-то решил над вами подшутить?
– Моим знакомым такое в голову не придет.
– Мало ли.
– И потом, какая ж это шутка? Это настоящее дело, в котором замешаны настоящие люди.
– Да, – вынужден был признать Куин после долгого молчания. – Что верно, то верно.
Больше говорить было, по существу, не о чем. Каждый задумался о своем. Куин понимал, что ему пора идти. Он просидел у Остера почти час, и скоро надо было звонить Вирджинии Стилмен. И тем не менее уходить не хотелось. Стул был удобный, да и пиво немного ударило в голову. Кроме того, он уже давно не имел дела с таким занятным человеком. Этот Остер читал, оказывается, стихи Куина, они ему понравились, он ждал от него новых книг. Все это даже в нынешних обстоятельствах не могло не радовать.
Какое-то время они сидели молча. Наконец Остер развел руками – дескать, зашли в тупик, бывает, – встал и сказал:
– Я как раз собирался перекусить. Не составите мне компанию?
Куин колебался. Похоже было, Остер прочел его мысли и догадался, что уходить ему ужасно не хочется.
– Вообще-то мне пора, – сказал он. – Но перед уходом с удовольствием что-нибудь бы съел, спасибо.
– Как вы относитесь к жареной рыбе с картошкой?
– Положительно.
Остер ушел на кухню. Куин понимал, что надо бы предложить ему помочь, но двигаться не хотелось. Он словно окаменел. В полной прострации закрыл глаза. В прошлом ему иногда нравилось, когда мир на время исчезал из виду. Однако на этот раз находиться наедине с самим собой было неинтересно. Казалось, все внутри остановилось, смолкло. И тут из темноты до него донесся голос, монотонный, язвительный голосок, который с идиотской настойчивостью напевал одну и ту же фразу: «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда». Чтобы голос смолк, Куин открыл глаза.
Перед ним стоял хлеб, масло, еще две бутылки пива, ножи и вилки, соль и перец, салфетки и две порции рыбы с картофелем на белых тарелках. Куин набросился на еду как зверь, и через несколько секунд тарелка его была пуста. После этого от него потребовалось немало усилий, чтобы взять себя в руки. На глаза почему-то навернулись слезы, голос, когда он начинал говорить, предательски дрожал, однако ему все же удалось с собой справиться. Чтобы доказать, что он вовсе не неблагодарный эгоист, помешавшийся на себе и на своих делах, Куин принялся расспрашивать Остера о том, что пишет он. На эту тему Остер заговорил без особой охоты, но в конце концов признался, что работает над сборником эссе. В настоящий момент он пишет статью о «Дон Кихоте».
– Моя любимая книга, – сказал Куин.
– Да, моя тоже. Ей нет равных.
Куин поинтересовался, о чем статья.
– Я бы сказал, что статья эта вполне умозрительная – ничего доказывать я не собираюсь. Всерьез ее принимать не стоит – как говорится, взгляд и нечто.
– И все-таки в чем суть?
– Основное внимание я уделяю авторству книги. Кто ее писал и как.
– А разве на этот счет есть какие-то сомнения?
– Не в этом дело. Речь идет не собственно о «Дон Кихоте», а о романе в романе, о литературной мистификации.
– А…
– Все очень просто. Сервантес, если помните, изо всех сил пытается убедить читателя, что автор книги не он. Книга, утверждает Сервантес, была написана по-арабски Сидом Хамете Бененгели. Сервантес описывает, как однажды ему по чистой случайности попалась рукопись на рынке в Толедо. Он нанимает человека для перевода рукописи на испанский, себя же выдает лишь за редактора перевода. По сути дела, Сервантес не ручается даже за его точность.
– В то же время он утверждает, – подхватил Куин, – что Сиду Хамете Бененгели принадлежит самое достоверное жизнеописание Дон Кихота. Все остальные версии, считает Сервантес, являются подделками проходимцев. Он не устает повторять, что все описанное в книге действительно имело место.
– Совершенно верно. Ведь роман в конечном счете направлен против вымысла, фантазии. Вот почему Сервантесу необходимо было выдать Дон Кихота за реально существовавшее лицо.
– И все же я всегда подозревал, что сам Сервантес запоем читал рыцарские романы. Нельзя ненавидеть то, чего не любишь. В каком-то смысле Дон Кихота можно считать двойником Сервантеса.
– Я с вами согласен. Человек, читающий запоем, – чем не портрет писателя, не правда ли?
– Безусловно.
– Как бы то ни было, если выдавать роман за жизнеописание, то его автором должен быть живой свидетель описанных в романе событий, верно? Однако Сид Хамете, общепризнанный автор этого жизнеописания, так ни разу на его страницах и не появляется. И не претендует на то, что был свидетелем происходящего. Поэтому возникает резонный вопрос: а кто такой Сид Хамете Бененгели?
– Да, теперь я понимаю, к чему вы клоните.
– В своем эссе я выдвигаю гипотезу, что Сид Хамете сочетает в себе черты четырех разных людей. Санчо Панса – это, разумеется, свидетель. Другого кандидата на эту роль нет, ведь только он сопровождает Дон Кихота в его странствиях. Но Санчо Панса не умеет ни читать, ни писать. Следовательно, автором он быть не может. С другой стороны, мы знаем, что у него великолепное чувство языка. Несмотря на самые нелепые ошибки, которые вызывают у читателя постоянный смех, переговорить в романе он может любого. Вполне возможно, что он продиктовал эту историю кому-то другому, а именно цирюльнику и священнику, добрым друзьям Дон Кихота. Они записали ее литературным – испанским – языком, после чего передали рукопись Самсону Карраско, бакалавру из Саламанки, который взялся перевести ее на арабский. Сервантес нашел этот перевод, нанял переводчика, который переложил текст обратно на испанский, а затем издал книгу под названием «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский».
