– Для кино эта история не годится, – сказал продюсер.
– Не важно, – парировал Генрих. – Я напишу на ее основании короткий рассказ и продам его в какой-нибудь журнал, интересующийся искусством.
Миссис Смитерс поднялась из-за стола.
– Не перейти ли нам в салон? – предложила она.
Все начали пробираться туда. В холле я извинился перед Розой Отт и прошел в туалет, расположенный за гардеробной. Генрих влетел туда за мной и закрыл дверь.
– Тебе понравилась история? – спросил он.
– Ну конечно, – не раздумывая, кивнул я, потому что это наилучший способ вести себя с пьяными.
– Я думаю, она провалилась к черту, – сказал он. – Хочешь знать правду? Мне было ясно, что она провалится, когда я еще не начал рассказывать. А знаешь, почему я рассказывал? Знаешь, почему я влез на стол? Знаешь, почему прыгаю в бассейны в одежде? Знаешь, почему хожу на приемы в майке? Нет? Так я тебе скажу. Разумеется, это глупость, я это знаю. Но тебе все равно скажу. Потому что никакой я не писатель. Чтобы ты меня понял: по бульвару шатаются ребята, которые могут писать в миллион раз лучше меня. Я бывший репортер, работал в газете. Когда я приехал сюда, я все еще был хорошим репортером, но никто не хотел дать мне работу. Я едва не подох тут от голода. И тогда я догадался, что это город, где любят обманы, иллюзии, и что тертый парень мог бы здесь недурно устроиться. Я начал вести себя эксцентрично, как сегодня вечером, – и видишь, каков результат? Студии из-за меня чуть не передрались. Все думали, что я гений. Так что теперь я получаю две тысячи в неделю. Ты ведь обо мне уже слышал, да?
– Ну конечно, – сказал я, открывая дверь.
– Ты лжец, – рявкнул он на меня, не попал в писуар и обмочил весь пол. – Знаю, что ты лжец, уже по тому, как ты это говоришь. Ты здесь, в Голливуде, чужой?!
– Мне тоже так начинает казаться, – сказал я и убрался оттуда.
После ужина начали прибывать новые гости, и около одиннадцати дом был полон народу. Сегодня здесь собралось несколько иное общество по сравнению с первым приемом, на который мы с Моной были приглашены. Из тогдашних гостей сегодня тут были только два-три. Но происходило все точно так же. Никто не говорил ни о чем, кроме кино, кино и еще раз кино. Я пытался поддерживать разговор с обоими продюсерами, с ними я познакомился за ужином, поскольку надеялся, что мне удастся дать им как-нибудь понять, что я хотел бы сделать карьеру в кино, но для этого никак не представлялось случая, ну просто никак. В конце концов мы с Розой Отт ушли в патио, где было не так шумно.
Бассейн был освещен, но никто в нем не плавал. В разных углах патио уединились несколько парочек, которые оживленно беседовали, но ни голосов, ни слов слышно не было. Мы обошли бассейн и сели в шезлонги.
– Здесь великолепно, правда? – спросила она.
– Да уж, – вздохнул я.
Она закурила.
– Вы хорошо ее знаете?
– Миссис Смитерс?
– Ну да.
– Гм… довольно хорошо. А что?
– Просто так. Интересно, почему она, собственно, меня пригласила.
– Вы с ней не знакомы?
– Сегодня увидела ее впервые в жизни. Я с ней обедала.
– Но как же вы с ней познакомились?
– К нам в Луна-парк пришел какой-то человек и спросил меня, не желаю ли я с ней познакомиться.
– Кто это был?
– Ну… я не знаю. На фамилии у меня плохая память. Меня только что «эксгумировали» – это мы так говорим, когда нас достают наружу, – и этот человек сказал мне, что миссис Смитерс хотела бы, чтобы я была почетным гостем на приеме. Я договорилась с ним о встрече, и он привел ее туда, чтобы она со мной познакомилась.
– Когда это было?
– Сегодня утром.
«Я как раз был в морге», – подумал я.
– Мне просто удивительно, что она меня пригласила.
– Ваша фамилия была в газетах, в статьях о новом мировом рекорде, который вы установили? -спросил я.
– Ну, была. И фотографии тоже.
– Вот вам и причина, – сказал я.
– Она очень мила.
– Да уж… Вы хотите попасть в кино?
Она рассмеялась:
– Нет.
– Нет? – переспросил я. Меня это удивило.
– Нет.
– Вы достаточно хороши собой, я это серьезно.
– Но я не умею играть.
– Не обязательно уметь играть. В фильмах вы видите множество девушек, которые не умеют этого делать.
– Она мне тоже так говорила. Обещала, если я приду на прием, она устроит, чтобы со мной сняли пробы.
Тут я на миссис Смитерс даже обиделся. Мне она тоже обещала помочь – и мне раньше.
– Ну вот я и пришла.
– Но вы же только что сказали, что не рветесь попасть в кино.
– И это правда. Я пришла совсем не потому. И если не будете смеяться, скажу вам, почему я здесь.
– Обещаю, не буду.
– Пришла я потому, что никогда еще не была на таком приеме. Знала приблизительно, как это выглядит, но всегда хотела увидеть сама.
У меня отлегло от сердца после ее слов. Я сразу почувствовал себя лучше, когда узнал, что она не станет оспаривать у меня протекцию миссис Смитерс.
– Это вполне приличная причина, – сказал я. – А с вами кто-нибудь уже заговаривал о съемках проб – кроме миссис Смитерс? Какой-нибудь продюсер?
– Нет… но мне все равно, даже если миссис Смитерс не вспомнит о данном обещании. Понимаете, я знаю свой шесток. В своем деле я неподражаема, и прекрасно этим проживу. Надо сойти с ума, чтобы все бросить.
– Вы правы, – согласился я. – Не хотите поплавать?
– Слишком холодно. Кроме того, на той неделе у меня столько забот – присесть будет некогда. Я ведь еду на Кони-айленд – в Нью-Йорке, – там я все начну сначала.
– О-о-у-у-у-о-о! – завопил кто-то. – О-о-у-у-у-о-о!
Я оглянулся. Это Генрих влез на высокий эвкалипт, росший в патио. Был он в одних плавках.
– О-о-у-у-у-о-о! – вопил он и раскачивался, повиснув на одной руке, подражая Вайсмюллеру – Тарзану.
Все выбежали из салона, чтобы взглянуть на него. Роза Отт улыбнулась.
– Ну и псих, вам не кажется? – спросила она.
– Гм, пожалуй, – ответил я, глядя на гостей, которые глазели на Генриха, задрав головы. – Псих и чудак. И бедняга.
Я доставал из комода матрац^ когда услышал, как Мона спрашивает:
– Кто там? Кто это?
– Это я, я, – отозвался я и вернулся в гостиную.
В одной пижаме она стояла на лестнице.
– Ну, ты меня перепугал…
– Да я старался не шуметь.
– Я не спала. Читала…
Она спустилась вниз. Босиком.
– Что происходит?
– Ничего.
Положив матрац на тахту, я занялся одеялом.
– У тебя что-то случилось? Я думала, ты переехал.
– А теперь переезжаю обратно, – ответил я, снимая пиджак. Запнулся и посмотрел на нее. – Если ты ничего не имеешь против.
– Разумеется, нет. Что произошло?
– Ничего.
Она уперла руки в бока. Я продолжал снимать пиджак и развязывать галстук.
– Думаешь, это разумно – вступить с ней в конфликт?
– Раньше ты не так говорила, – заметил я.
– Но теперь все иначе. Нельзя, чтобы она обиделась.
– Я с ней ни в какой конфликт не вступал. Мы не сказали друг другу ни слова. Она устроила очередной прием, мне на нем не понравилось, и я ушел. Это ведь нельзя назвать конфликтом, верно?
– Что она подумает, когда узнает, что ты сбежал?
– Да наплевать мне, что она подумает, – буркнул я, сел и разулся. – Если она случайно позвонит, скажи, что ты меня не видела.
Мона подошла к торшеру и придвинула его поближе. Потом задернула шторой большое окно. Вернувшись, села на тахту.
– Ты не должен был этого делать, – помолчав, сказала она. – Ты что, не понимаешь, что вырвался на свободу только потому, что она внесла залог? А она может его отозвать, если захочет. И если она это сделает, ты вернешься в тюрьму.
– Ну, об этом-то я не забыл, – вздохнул я, – только это ничего не меняет. Сегодня вечером я остаюсь здесь, но, если придется, я вернусь туда, только завтра. Может, мне удастся уговорить Эбби выручить меня с залогом.
– Ну а что будет с твоей карьерой в кино, с ее обещаниями помочь?
– Ты все знаешь не хуже меня. Если бы она хотела, давно бы помогла. Не знаю, чего она ждет.
– Конечно, она может тебе помочь, если захочет. Но ты думаешь, она когда-нибудь захочет?
– Что ты хочешь сказать?
– Только то, что сказала. Мне не кажется, что она собирается помогать тебе. Ты ей нужен только для себя самой.
Я покачал головой:
– Она ведь просила Артура Уортона снять со мной пробы.
– И что было дальше?
– Ну…
– Ну, говори. Что произошло?
– Уортон как раз уезжал…
– Как может парень вроде тебя быть таким твердолобым? Это была просто приманка. Чтобы произвести на тебя впечатление. Она знала, что Уортону и в голову не придет делать с тобой какие-то пробы. Знала, что он станет водить тебя за нос и постарается отделаться.
Мне это тоже уже приходило в голову, но я не решался самому себе признаться. Теперь мне было ясно, почему я боялся правды.
– Все это не так, – заявил я, не желая признать очевидное и теперь.
– Возможно, – допустила она и встала. – Ну, теперь тебе придется полагаться на себя. Если не хочешь слушать, что я говорю, выпутывайся, как умеешь. Надеюсь, наука пойдет тебе на пользу.
