— Говорят, очень хорошие. Спасибо тебе большое. Галли глубоко задумался и думал до той поры, пока его не окликнула сестра, Констанс.
— Ах, вот ты где, Галахад! — сказала она. — А я тебя ищу. Помнишь наш разговор?
— О моем крестнике?
— Об Аларихе.
— Мы о нем говорили? А, да, помню! Ты еще сказала, он хочет жениться на Ванессе…
— … а ты сказал, не хочет. Может быть, тебе интересно, что он написал ей письмо, сделал предложение. Бидж пошлет заказным со станции.
— Вот это да! Ты меня не разыгрываешь?
— Нет, конечно.
— Почему ты так уверена?
— Я читала письмо. Она не откажет. Герцогиня, сам понимаешь. И для Алариха это прекрасная партия.
— Еще бы! Дочь такой акулы…
— Вот именно. Ну, Галахад, ты не так уж разбираешься в людях!
— Да, действительно.
— Может быть, перестанешь считать, что ты один прав?
— Не томи душу. Лучше я его поздравлю. Как, стоит?
— Видимо, да.
— Так я пошел. Эй, ты ничего не слышишь?
— Нет.
— А я слышу. Топ-топ-топ-топ, тра-та-та-та! Ах, Ванесса, Ванесса! Морская пехота — на марше.
4Герцог лежал на тахте и смотрел на тени, пробегающие по газону. Он был, скажем так, благодушен. Да, именно. Он благодушествовал.
Однако состояние это поколебалось, когда он увидел, что с газона к нему входит Галахад. Он никогда его не любил и обдал холодным взглядом, осведомившись, чему обязан честью.
— Так, зашел, — сказал Галли.
— Да?
— Как ты тут?
— Плохо.
— Это хорошо. То есть очень жаль. Гангрены нет? Это главное, гангрена. Помнишь Постлуэйта? Укусила сиамская кошка, а там гангрена, и все. Ты скажешь, тебя кошка не кусала, но кто его знает! Жару нет? Пятна перед глазами не плавают? Ах, что я! Больных надо развлекать. Чем бы это?.. А, да! Эта самая мисс Полт — самозванка, ты подумай! Как, однако, тянет их в этот замок! Соберутся две-три штуки, и сразу им приходит в голову: «Едем, нас ждет Бландинг!» Знаешь, я иногда думаю: а может, Конни — это не Конни? Может, это международный шпион? Вот Бидж — это Бидж, тут все чисто. Да, так эта мисс Полт…
Герцог все время порывался заговорить, но никто еще не перебил Галли, да и голос отказывал ему. Наконец, он просипел:
— Что ты говоришь? Ванесса Полт — не Ванесса Полт?
— И да, и нет.
— Чушь какая! Как это — да и нет?
— Попытаюсь объяснить. Она — Ванесса Полт, но не дочь того Полта. Полтов много. Хорошая норфолкская фамилия. Ее отец — лакей.
— Что?!
— Ну, джентльмен при джентльмене, если тебе больше нравится. А мать — горничная. Служила здесь. Смешно, а? Обдурить Конни, ты подумай! Хороший урок, я бы сказал.
Герцог явно не смеялся. Челюсть у него отвалилась, глаза совершенно вылезли.
— Трипвуд!
— Да?
— Я… я…
— В чем дело?
— Трипвуд, я написал ей письмо! Сделал предложение!
— Да, Конни мне говорила. Я поражен. Это просто «Золушка»! Скромная секретарша выходит замуж за герцога. Ты не пожалеешь, Данстабл. Она прекрасная девушка. На склоне лет…
Герцог яростно хмыкнул.
— Ты что, думаешь, я на ней женюсь?
— А разве не женишься?
— Конечно, нет!
— Она подаст в суд!
— Надо перехватить письмо! Позвони Биджу.
— Зачем?
— Может, он еще не отнес.
— Письмо?
— Да.
— Оно вообще не у него. Оно у меня. Кларенс не хотел, чтобы Бидж шел по жаре. Вот оно, пожалуйста.
Герцог выдохнул воздух. Челюсть стала на место, глаза — тоже.
— Слава Богу! Что ж ты раньше не сказал? Я волновался!
— Естественно.
— Ну, давай его!
— Конечно, мой дорогой. Затем я и пришел. Только поставлю условия. Кларенс говорит, ты хочешь подать на него в суд за скользкие ступеньки. Это отменим.
— Ладно, ладно, ладно. Черт с ним, с Эмсвортом. Давай письмо.
— Подожди. Ты не хочешь, чтобы мой крестник женился на твоей племяннице? Отменяем. Хочешь.
— Что?!
Галли выразил ему сочувствие.
— Как я тебя понимаю! — сказал он. — Заболит нога, тут же вспомнишь его. Но ничего не поделаешь. Иначе письмо получит божественная Ванесса.
Воцарилось молчание, которое иногда зовут насыщенным. Герцог мог нарушить его, назвав Галли мерзким шантажистом, и начал было складывать губы для этих самых слов, но одумался. Суд — это суд.
Такие дела он знал, даже испытал когда-то, в молодости. Читают твои письма, и все хохочут до слез, а наутро выходят газеты. Какой-то собачий адвокат будет читать об этом церковном шпиле! Прежде чем заговорить, герцог несколько раз глотнул.
— Зачем ему на ней жениться?
— Любовь, мой дорогой, любовь.
— У нее нет ни гроша.
— Он — бескорыстный рыцарь.
— А деньги у него есть?
— Хватает.
— От меня ничего не ждут?
— Господи! Конечно, нет. Он прекрасный адвокат. А картинная галерея? Так и ходят, так и ходят. Только успевают вынуть чековую книжку. Словом, не беспокойся. Ну как, разрешаешь?
— Черт с ними. Пускай женятся.
Тон этих слов не был похож на рев свирепого волка, стукнувшегося о камень, но и приветливым мы его не назовем. Однако Галли был доволен.
— Прекрасно, — одобрил он. — Славно, славно, превосходно. Так и запишем. Можешь допрыгать до стола?
— Вроде могу.
— Ну, прыгай! — сказал Галли.
Кончался еще один летний день, сумерки окутали Бландинг. Императрица ушла в свой домик. Шофер играл на гармонике. Кошка умылась и причесалась перед ночной прогулкой. Миссис Уиллоуби добавляла последние штрихи к пудингу, а Бидж поджидал, чтобы отнести его в библиотеку. Оставшись одни, братья снова ели там, а не в огромной комнате, где подавали обед при леди Констанс. Что до нее самой, оставалось несколько часов до ее свидания с мужем.
Запах цветов соревновался с запахом баранины, к которой, надо заметить, были картошка и шпинат. Бидж принес ролли-полли пудинг. Лорд Эмсворт вздохнул от радости. В правление леди Констанс этому помешал бы воротничок, но в охотничьей куртке вздыхай, сколько хочешь.
— Как хорошо, Галахад! — сказал он.
— И то правда, Кларенс. Ни Конни, ни Данстабла. Мир и покой. Жаль, что я уезжаю.
— А ты не уезжай.
— Боюсь, свадьба без меня не состоится.
— Кто-то женится?
— Да, мой крестник.
— Я его не знаю?
— Знаешь, он тут жил. Свалился с лестницы.
— А, да! И на ком же?
— На Линде Гилпин.
— Кто это?
— Девушка, которая его целовала, когда он свалился. Я шафер у Джонни.
— Кто…
— Не хочу сбивать тебя с толку. Джонни — это мой крестник. Все ясно?
— Еще бы, еще бы! Твой крестник Джонни женится на Линде Гилпин.
— Совершенно верно. Траут и Ванесса ждут меня к обеду, перед отъездом.
— Кто такой Траут?
— Муж Ванессы.
— Кто такая Ванесса?
— Жена Траута. Уезжают путешествовать, в Нассау.
— Это где водопад? Знаю, знаю. Надо кататься в бочке. Я бы не стал. Ванесса, ты говоришь? Она тут не жила?
— Жила, как и Траут.
— То-то я смотрю, имя знакомое. Хорошая женщина. Любит свиней. Надеюсь, она будет счастлива.
— Будет, не волнуйся.
— И твой крестник тоже.
— Все в порядке. Он любит свою Беатриче.
— А ты говорил, Линда.
— В переносном смысле. Да, Конни тебе ничего не рассказывала?
— Кажется, нет.
— Тогда ты не знаешь, что они претерпели. Ловушки, размолвки, разлуки. Но все позади. Потому я и чувствую себя, как во французской пьесе. Ну, ты помнишь, такие чувствительные пьесы — то слезы, то смех. Я обедаю. Буря утихла, светит солнце. Я пью вино и размышляю о том, что было. Надо сказать что-то под занавес. Что ж, выпьем за клуб «Пеликан», где я научился и сдержанности, и сметливости. За «Пеликан»!
— За «Пеликан», — повторил лорд Эмсворт. — А что это такое, Галахад?
— Благослови тебя Бог, Кларенс, — сказал Галли. — Съешь еще пудинга.
День выдался хороший. Небо сняло синевой, солнце — золотом, бабочки порхали, птицы ворковали, пчелы гудели; словом, природа благодушествовала, чем и отличалась от Фредди Трипвуда. Младший сын лорда Эмсворта сидел в своей двухместной машине у входа в замок и думал о собачьем корме. Рядом с ним сидела прекрасная овчарка.
Фредди приехал ненадолго. Женившись на прелестной дочери Доналдсона Собачьей Радости, он уехал в Америку, где и жил на Лонг-Айленде, трудясь для фирмы. Сейчас он был в Англии, потому что тесть решил расширить сферу влияния. Агги, его жена, соскучилась в замке за неделю и поджидала во Франции.
Вытирая ухо, которое лизнула овчарка, Фредди увидел, что по ступенькам идет изящный и немолодой человек с моноклем в черной оправе. То был Галахад, его дядя, король лондонской богемы, которым издавна гордились театры, скачки и не очень чинные рестораны. Сестры (Констанс, Джулия, Дора, Гермиона и др.) считали его позором семьи, а Фредди очень любил, мало того — почитал, видя в нем неистощимый запас изобретательности.
