— И подумать только, что он поддался такому неразумному, жестокому, роковому влечению! Ведь ему уготовано столько страданий, чем бы дело ни кончилось.
— Браком оно не кончится, сестрица, — сказал майор решительно. — Мы не допустим, чтобы Пенденнис, глава рода, женился на бродячей комедиантке. Нет, нет, сударыня, нам не нужна родня с Гринвичской ярмарки.
— Если сразу разорвать их помолвку, — перебила его миссис Пенденнис, я даже думать боюсь, к каким последствиям это может привести. Я знаю, какой у Артура необузданный нрав, как пылки его привязанности, как сильно он чувствует и радость и горе; и я трепещу при мысли о том разочаровании, которое его ждет. Нет, нельзя, чтобы он узнал об этом слишком внезапно.
— Сударыня, — отозвался майор с видом глубочайшего сострадания, — я не сомневаюсь в том, что Артуру придется претерпеть все муки ада, прежде нежели он справится с этим небольшим разочарованием. Но скажите, только ли ему одному сужден такой удел?
— Нет, конечно, — отвечала Элен, потупившись. Она вспомнила свою молодость, ей снова было семнадцать лет, и сердце ее было разбито.
— Я и сам, — тихо произнес ее деверь, — испытал на пороге жизни большое горе. Молодая девица, за которой давали пятнадцать тысяч фунтов, племянница графа… прелестное создание… одной трети ее денег мне хватило бы на то, чтобы быстро продвинуться в чинах, я бы к тридцати годам стал подполковником. Но ничего не вышло. Я был всего лишь поручиком без гроша за душой; родители ее не дали согласия, и я отплыл в Индию, где имел честь состоять секретарем при лорде Бэкли в бытность его главнокомандующим, отплыл один, без нее. И что же? Мы возвратили друг другу письма и пряди волос (тут майор легонько дотронулся до своего парика), мы страдали… а потом утешились. Теперь она — супруга баронета, мать тринадцати взрослых детей; внешне, конечно, изменилась, но, глядя на ее дочерей, я вспоминаю, какой она была тогда; на той неделе уже третья ее дочь будет представлена ко двору.
Элен молчала. Мыслями она все еще была в прошлом. Доживи человек хоть до ста лет, но есть, видно, минуты в его молодости, вспоминая о которых он всегда будет молодеть, и Элен, верно, думала сейчас об одной из таких минут.
— Взять хотя бы моего брата, дорогая, — учтиво продолжал майор. — Вам ведь хорошо известно, ему тоже пришлось испытать некоторое разочарование, когда он только начал… только вступил на медицинское поприще… Возможность представлялась блестящая. Мисс Болл, — видите, я даже фамилию помню, — была дочерью аптек… врача с обширнейшим кругом клиентов; сватовство моего брата почти увенчалось успехом, но… возникли затруднения; надежды его рухнули, и… и могу сказать с уверенностью, у него не было причин сетовать на судьбу, подарившую ему эту руку, — закончил майор и снова деликатно пожал пальцы Элен.
— Грустно думать о браках между людьми, такими разными по своему положению и возрасту, — сказала Элен. — Я знаю, сколько несчастий из них проистекает. Один из примеров тому — отец Лоры, мой родственник, который… с которым мы вместе росли, — добавила она едва слышно.
— Чего уж хуже! — подхватил майор. — Да на мой взгляд, для мужчины нет большего несчастья, чем брак с женщиной старше его годами или ниже по положению. Вы только вообразите — жена из низов и полон дом ее родни, всякой, с позволения сказать, швали без роду без племени! Вообразите — при жене имеется мамаша, которая каждое второе слово произносит неправильно, ну как такую ввести в общество? Дорогая моя миссис Пенденнис, я не хочу называть имен, но я видел, как в лучших лондонских кругах мужчины терпели невыносимые муки через своих безродных жен, как с ними переставали знаться, обрекая их на полный остракизм! Знаете, что сделала в прошлом году леди Снаппертон на своем dejeuner dansant [14] после маскарада? Напрямик заявила лорду Брункеру, что он может возить к ней своих дочерей или присылать их в сопровождении какой-нибудь почтенной особы, но что леди Брункер она принимать не будет, — а та была дочерью аптекаря или еще кого-то в том же роде и, как выразился о ней Том Уэг, никогда не прибегала к помощи медицины, потому что и слова-то, такого не знала. Да боже мой, по сравнению с бесконечной пыткой мезальянса и общения с людьми из низких сословий боль своевременной разлуки пустяк, сударыня, сущий пустяк!
— Пустяк, — повторила Элен, чувствуя, что вот-вот рассмеется. Однако она подавила это желание, вспомнив, какое безмерное уважение ее покойный супруг питал к майору Пенденнису и его рассказам о великосветском обществе.
— К тому же эта злосчастная женщина на десять лет старше вашего безмозглого повесы. А что в таких случаях бывает, дражайшая? Вам я могу это сказать, пока мы одни: в лучшем обществе это оборачивается бедствием, сплошным бедствием. Скажем, входит в гостиную лорд Клодворти с супругой боже милостивый, да каждый подумает, что это его мать. А лорд и леди Уиллоубенк? В свое время все знали, что это брак по любви. А он уже два раза вынимал ее из петли — пыталась повеситься из ревности к танцовщице, мадемуазель де Сент-Кюнегенд; и помяните мое слово, в третий раз старухе это удастся. Нет, сударыня, вы не живете в свете, как я; вы немножко романтичны и сентиментальны (вы и сами это знаете — женщины с такими огромными прекрасными глазами все таковы); предоставьте же это дело мне. Жениться на этой женщине? В восемнадцать лет жениться на тридцатилетней актрисе? Ха-ха! По мне, пусть лучше пошлет на кухню за кухаркой, да и ведет ее к алтарю.
— Я знаю, как опасны слишком ранние помолвки, — вздохнула Элен; и поскольку она в вышеприведенном разговоре произнесла такие слова не менее трех раз и мысль о долгих помолвках и неравных браках, видимо, очень ее угнетала, и поскольку, то, что мы имеем изложить, разрешит возможные недоумения иных читателей по поводу того, кто же есть маленькая "Пара, уже неоднократно появлявшаяся на этих страницах, — мы сочтем за благо пролить свет на эти обстоятельства в следующей главе.
Глава VIII,
в которой Пен дожидается за дверью, пока читателю разъясняют, кто есть
маленькая Лора
Итак, жил да был однажды некий молодой джентльмен, и приехал он из Кембриджского университета на летние вакации в деревню, где юная Элен Тислвуд жила со своей матерью, вдовой лейтенанта Королевского флота, убитого при Копенгагене. Сей джентльмен, его преподобие Фрэнсис Белл, приходился миссис Тислвуд племянником, а мисс Элен, следственно, — двоюродным братом, так что нет ничего удивительного в том, что он поселился у тетушки, жившей, надобно отметить, весьма скромно; там он и провел летние вакации, занимаясь с несколькими учениками, которые следом за ним тоже приехали в эту деревню. Мистер Белл был оставлен при одном из колледжей и известен всему университету своей ученостью и умением обучать студентов.
Обе его родственницы вскоре узнали, что джентльмен обручен и вступит в брак, как только колледж предоставит ему приход. Отец его нареченной был тоже священник, Белл в юности обучался у него на дому; тогда-то, проживая под кровом мистера Коучера, в возрасте всего лишь семнадцати или восемнадцати лет, восторженный юный Белл упал однажды к ногам мисс Марты Коучер, которой помогал собирать горох на огороде. И, стоя на коленях перед горохом и мисс Мартой, он поклялся ей в вечной любви.
Мисс Коучер была на много лет его старше, и сердце ее уже было изранено неоднократными разочарованиями. Из учеников ее отца трое позволили себе играть ее чувствами. Сосед-аптекарь поманил ее и бросил. Драгунский офицер, с которым она столько раз танцевала за два счастливых месяца, проведенные в Бате, где ее бабушка лечила свою подагру, в один прекрасный день бодро тряхнул головой и, оставив уздечку у нее в руке, ускакал прочь и не вернулся. Следует ли удивляться, что сердце Марты Коучер, уязвленное столькими стрелами черной неблагодарности, жаждало покоя? Она выслушала признания долговязого, благородного юноши весьма снисходительно и ласково, а когда он умолк, сказала: "Ах, Белл, вы слишком молоды, чтобы думать о таких вещах", — однако же дала понять, что и сама уделит им место в своих размышлениях. Она не могла сказать мистеру Беллу: "Я буду послушна маменькиной воле", — ибо мистер Коучер давно овдовел и, будучи погружен в ученые занятия, не мог, разумеется, взять на себя руководство столь хрупким и прихотливым предметом, как девичье сердце, так что мисс Марта вынуждена была обходиться без чьей-либо помощи.
О выводах, к коим пришла наша весталка, посовещавшись сама с собой, известила счастливого Белла прядь волос, перевязанная голубой ленточкой. Трижды ей уже доводилось отрезать по темно-рыжей кудряшке кому-то в подарок. Получатели их вероломно скрывались (хорошо, хоть волосы отрастали); и Марта, вручая сей знак любви простодушному юноше, имела полное основание присовокупить, что все мужчины — обманщики.
