И Манефа Мартыновна крѣпко пожала руку Іерихоискаго.
— Вечеромъ не премину быть у васъ, — сказалъ Іерихонскій и, схвативъ портфель, тотчасъ-же сталъ уходить.
Возставшая отъ сна и вышедшая въ столовую пить кофе Соняша все-таки поломалась, когда мать ея вручила ей триста рублей, принесенные Іерихонскимъ на подвѣнечные расходы.
— Зачѣмъ вы брали! Съ какой стати? Возвратите… отдайте обратно! Вѣдь это-же нищенство! — кричала она на мать. — Брать подачку… Вѣдь это-же прямо оскорбительно.
Манефа Мартыновна растерялась.
— Не знаю… Какое-же тутъ оскорбленіе, если отъ жениха?.. — говорила она. — Къ тому-же онъ отъ чистаго сердца… по своей добротѣ. Мы не клянчили, не просили, а онъ самъ. И, наконецъ, вѣдь подарки ты отъ него уже брала. Браслетъ… Кольцо… Такой-же подарокъ и это.
— Браслетъ и кольцо — вещи, а тутъ деньги… — противорѣчила Соняша. — Нѣтъ, надо отослать обратно.
— Если ты отошлешь, то на что-же ты сдѣлаешь себѣ подвѣнечное платье, купишь вуаль, бѣлье, полусапожки? Наконецъ, тебѣ какой-нибудь утренній пеньюаръ надо имѣть, визитное платье. А у меня денегъ нѣтъ. У меня всего только тридцать три рубля за душой, — старалась убѣдить дочь Манефа Мартыновна.
Соняша задумалась.
— Можно вѣнчаться въ томъ, что имѣется. У меня есть бѣлое кашемировое платье, — сказала она.
— Ты на смѣхъ говоришь, что-ли? Оно закоптѣлое, грязное, съ отрепаннымъ подоломъ и безъ шлейфа. Развѣ можно на него бѣлые цвѣты наколоть? А полусапожки, а вуаль? А перчатки? Новую юбку исподнюю — тоже надо.
— Какая это все китайщина!
Соняша сдѣлала гримасу.
— Порядокъ… обычай… Съ волками жить, по волчьи выть. Кухарка вѣнчается, такъ и та къ вѣнцу себѣ новое платье шьетъ. Нельзя-же съ отрепаннымъ подоломъ… Вспомни, вѣдь ты за генерала выходишь замужъ. Нѣтъ, онъ окрылилъ меня, совсѣмъ окрылилъ этими тремя стами рублей… А то я и не знала-бы, что дѣлать… — признавалась На. нефа Мартыновна.
— Я не знала, что у васъ такъ мало денегъ, — перемѣнила тонъ Соняша. — Куда-же вы ихъ дѣвали? Вѣдь у васъ было больше семидесяти рублей накоплено?.. Вы ихъ берегли, чтобъ ѣхать въ Кіевъ на богомолье… Семьдесятъ рублей, да если прибавить пенсію…
— Были да сплыли. Развѣ ты мнѣ мало стоишь! Сапоги, перчатки, два раза на итальянскую оперу давала, одеколонъ, разныя притиранья. Бери деньги-то. Вѣдь триста рублей…
— Руки жгутъ такія деньги… — сказала съ глубокимъ вздохомъ Соняша, но деньги все-таки взяла.
Мать покосилась на нее и злобно проговорила:
— Добровольно данные триста рублей руки жгутъ, а сама у него вчера шарабанъ и лошадей требовала. Шарабанъ-то съ лошадьми, я думаю, больше чѣмъ втрое обойдется.
Соняша промолчала. Въ душѣ она была рада деньгамъ. Такія крупныя деньги попали въ ея руки еще въ первый разъ. Она тотчасъ-же начала соображать, что на нихъ купить.
«Шлейфъ къ бѣлому подвѣнечному платью можно пристегнутый сдѣлать. Теперь это дѣлаютъ. Тогда платье и для другого годится!.. Перчатки по локоть»… — замелькало у ней въ головѣ.
Мать тотчасъ-же подоспѣла съ своими планами и совѣтами.
— Фаю на подвѣнечное платье не стоитъ брать, а возьмемъ какую-нибудь шелковую матерію полегче. Что-нибудь легонькое. Суди сама: стоитъ-ли на одинъ разъ! — начала она. — Вѣдь послѣ свадьбы это платье надѣвать неудобно.
Соняша согласилась съ матерью, и онѣ разговорились о нарядахъ.
Черезъ часъ мать и дочь поѣхали уже въ Гостиный дворъ за покупками.
Вечеромъ у Заборовыхъ былъ Іерихонскій. Онъ пришелъ къ нимъ, еще и шести часовъ не было. Такъ какъ онъ не предупредилъ о своемъ приходѣ, то засталъ Манефу Мартыновну въ блузѣ, что несказанно сконфузило ее. Она тотчасъ-же накинула на себя большой платокъ и стала закрывать имъ животъ. Отъ Іерихонскаго слегка попахивало виномъ и онъ былъ довольно развязенъ.
— Разрѣшилъ сегодня немножко… — признался онъ Заборовымъ. — А все шафера… Передъ обѣдомъ пригласилъ ихъ въ фруктовую лавку поѣсть икорки и балычка. Одинъ мой сослуживецъ, а другой отставной профессоръ. Профессору еще съ вечера написалъ, чтобы пришелъ ко мнѣ на службу по нужному дѣлу. Оба однокашники мнѣ… Ну, выпили по рюмочкѣ, по другой…
— Да ужъ видно, что выпили, хоть-бы и не говорили объ этомъ, — улыбнулась Соняша.
— Пардонъ, барышня… въ обыденномъ житіи этого не будетъ. А вѣдь нынѣ такой случай.
Назвавъ Соняшу барышней, онъ тотчасъ-же бросился цѣловать ея руку. Она погрозила ему пальцемъ и прибавила:
— Да и не позволю на будущее время. Смотрите, знайте это и намотайте себѣ на усъ.
— Не могу этого сдѣлать, ибо, какъ видите, имѣю бритую физіономію… хе-хе-хе… Можетъ-быть, на ухо прикажете намотать или на что другое? хе-хе-хе… Такъ вотъ-съ… Выпили по рюмкѣ — я и говорю товарищамъ, которыхъ избралъ шаферами… Оба холостяки, оба дѣйствительные статскіе… Профессоръ звѣзду имѣетъ. «Такъ и такъ, говорю, женюсь и прошу быть шаферами». Вытаращили глаза и не вѣрятъ. «Шутишь, говорятъ. Не можетъ этого быть». Пришлось клясться, что не вру. Ну, обѣщали. Такъ вотъ-съ… два дѣйствительныхъ статскихъ, — подмигнулъ онъ Соняшѣ. Та сдѣлала гримаску.
— Охота вамъ такую ветошь приглашать, — сказала она. — Вѣдь двоимъ-то, я думаю, лѣтъ сто двадцать будетъ.
— Съ походцемъ… — отвѣчалъ Іерихонскій. — Но зато товарищи и веселый народъ. Конечно, вы себѣ пригласите шафера помоложе, но мнѣ-то какъ-то неловко обращаться за такимъ дѣломъ къ молодымъ вертопрахамъ. Есть у насъ на службѣ и молодежь, но мнѣ-то, какъ начальствующему лицу, неловко-бы было приглашать ихъ.
Манефа Мартыновна тотчасъ-же стала показывать Іерихонскому сдѣланныя на его деньги закупки. Стали развертывать матерію.
— Вотъ это на подвѣнечное платье, а это на утренній капотъ, — разсказывала она.
— Прекрасно-съ, прекрасно-съ… — хвалилъ онъ. — Надѣюсь, что вамъ на все хватитъ, а нѣтъ, такъ малую толику и прибавить надо.
Во время разсматриванія покупокъ Соняша нѣсколько разъ хотѣла поблагодарить Іерихонскаго за подаренныя ей деньги, но языкъ какъ-то не слушался и она такъ и не поблагодарила.
— А я зачѣмъ къ вамъ пришелъ-то… — спохватился Іерихонскій. — Я пришелъ, чтобы пригласить васъ ко мнѣ на чашку чаю. Софія Николаевна еще не удостоила меня своимъ посѣщеніемъ. Припадаю и прошу.
Онъ поклонился Соняшѣ, прижавъ руку къ сердцу.
Фигура его была комична. Соняша улыбнулась и сказала:
— Кажется, невѣста-то, по правиламъ, даже и не должна навѣщать своего жениха до свадьбы.
— Позвольте-съ… Но мы-же ужъ согласились дѣйствовать внѣ рутины. Кромѣ того, вы дѣвица либеральная, курсистка.
— А почему вы думаете, что я либеральная? Вѣдь вы меня совсѣмъ не знаете.
— Знаемъ-съ… Всѣ онѣ таковы, всѣ на одинъ покрой… Идеи… Мечтанія… Передовые взгляды….
— Ахъ, если-бы у меня были передовые взгляды, Антіохъ Захарычъ, я не пошла-бы за васъ замужъ! Стало-быть, я представляю собой исключеніе.
Соняша тяжело вздохнула.
— Отчего? Почему? — сталъ спрашивать Іерихонскій.
— Извольте. Я съ удовольствіемъ иду къ вамъ, — вмѣсто отвѣта сказала Соняша. — Маменька, идемте.
— Сейчасъ, сейчасъ, — засуетилась та. — Только, я думаю, намъ надо переодѣться.
— Зачѣмъ? Съ какой стати? — заговорилъ, растопыря руки, Іерихонскій, какъ-бы ловя ими Манефу Мартыновну. — Пойдемте такъ, въ чемъ вы есть. Что за церемоніи!.. Вы видите, я самъ въ неоффиціальмой одеждѣ, въ домашнемъ пиджакѣ.
Іерихонскій былъ дѣйствительно въ темно-сѣрой пиджачной парочкѣ.
Манефа Мартыновна согласилась, и Іерихонскій повелъ къ себѣ ее и Соняшу.
Какъ только Іерихонскій привелъ къ себѣ въ квартиру Заборовыхъ, сейчасъ-же появился Семенъ съ бутылкой шампанскаго и стаканами на подносѣ. Отъ Семена хотя и несло сапожнымъ товаромъ, но онъ былъ въ черномъ сюртукѣ, бѣлыхъ нитяныхъ перчаткахъ и бѣломъ галстукѣ съ громаднымъ бантомъ. Іерихонскій тотчасъ-же началъ угощать Заборовыхъ шампанскимъ и сказалъ Соняшѣ:
— Встрѣчаю васъ при вхожденіи въ мой домъ искрометнымъ виномъ, Софія Николаевна. Пожалуйте… Гряди, гряди…
— Пожалуйста только безъ византійщины… — перебила его Соняша. — Не люблю я этой риторики…
Она взяла стаканчикъ и пригубила вина.
— Все, все… До дна… Не оставляйте зла. Вотъ такъ… — проговорилъ Іерихонскій и выпилъ свой стаканъ, прибавивъ:- Вотъ какъ пью за ваше здоровье.
— Однако, какъ вы расположены сегодня вино-то клюкать! — покачала головой Соняша.
— Случай исключительный. Праздную сегодня мою побѣду, торжествую.
— Не надо мной-ли? Такъ предупреждаю: не вы меня побѣдили, а обстоятельства.
И Соняша подмигнула Іерихонскому.
— Соняша! Какъ тебѣ не стыдно! — оборвала ее мать и тутъ-же обратилась къ Іерихонскому:- Не слушайте ея, Антіохъ Захарычъ, не придавайте значенія ея словамъ. Это она зря болтаетъ, изъ желанія противорѣчить. Такая ужъ у нея привычка съ дѣтства.
